Кто-то однажды сказал, что сломанный человек рождается дважды...
Неправда...
Сломленное не восстановить...
Просто однажды проснётся совершенно другой человек, который больше никогда не будет иметь ничего общего с прежним.
Однажды в жизни наступает период, когда нечеловеческая боль превращается в несокрушимый характер.
Однажды чьё-то предательство учит нас смотреть на всё другими глазами.
Однажды, окончательно соскучившись, мы перестаём скучать.
Однажды мы устаём прощать и начинаем прощаться.
Однажды чьё-то безразличие учит нас игнорировать всех.
После этой точки возврата нет.
Так мы начинаем любить себя и своё одиночество...
Свою свободу...

Я считаю, у тебя есть право жить так, как ты хочешь. А сколько лет человеку — пятнадцать или пятьдесят один — не важно. Но, к сожалению, моя точка зрения с общепринятой не совпадает.

Мне незачем сомневаться в своих желаниях или доказывать себе реальность своей боли: для меня все именно так, как я чувствую. Я могу себе верить. Мне можно на себя опереться. Никто и никогда не будет любить нас так, как мы хотим, – будут, как умеют. Но зависимость от других людей, их меняющегося настроения не делает нас счастливыми – она делает удобными.

Мы настолько привыкаем приспосабливаться и амортизировать собой, успокаивать внутреннее бурление и перерабатывать недовольство в молчание, что взрыв неминуем. Момент, когда полетят клочки по закоулочкам, – лишь вопрос времени. Думать за других, чувствовать за других, предугадывать их реакции – невероятно утомительно. И бессмысленно: проживать чужую жизнь вместо того, чтобы делать что-то прекрасное со своей...

Ольга Примаченко

У вас болезнь, которая, к сожалению, теперь в моде и которую ежедневно встречаешь у интеллигентных людей. Врачи, конечно, ничего об этом не знают. Она сродни moral insanity, ее можно назвать также индивидуализмом или воображаемым одиночеством. Современные книги полны этим. В вас вселилась фантазия, будто вы одиноки, ни один человек вами не интересуется, ни один человек вас не понимает. Тому, в ком уже сидит эта болезнь, достаточно нескольких разочарований, чтобы он поверил, будто между ним и другими людьми не существует вообще никаких отношений, разве что недоразумения, и что каждый человек, в сущности, шагает по жизни в абсолютном одиночестве, что ему никогда не стать по-настоящему понятным для других, нечего с ними делить и невозможно иметь что-либо общее. Бывает даже, что такие больные становятся высокомерными и считают всех прочих, здоровых людей, которые способны еще понимать или любить друг друга, за стадных животных. Если бы эта болезнь стала всеобщей, человечество неминуемо вымерло.

Герман Гессе