Мамед ехал на велосипеде, давя педали трясущимися от напряжения ногами и только одна мысль свербила ему мозг, как и вылезшая пружина из велосипедного сиденья зад — как урусские гяуры могут получать удовольствие от езды на этой шайтан-арбе, которая сама едет в яму или в кусты, и падает, едва только остановившись? Одновременно Мамед не мог делать два таких сложных для правоверного дела — думать и ехать, и потому постоянно оказывался на обочине. Наконец сам Аллах подсказал ему решение — рядом был проложен тротуар, по которому прогуливались гяуры и Мамед, с трудом сойдя с ифритовой повозки поволок её туда.
— Эээ, сиким арзын джаляп, — вырвалось у Мамеда, когда он на газоне вступил тапком в собачью какашку — Эти урусы мне заплатят за мой тапок! Мамед уже относительно долго проживал в России, но никак не мог понять, почему гяуры держат дома нечистых животных собак и даже испытывают к этим аллахопротивным животным какие-то чуства. И тот факт, что Мамед постоянно втречал красивых гяурских пери, но идущих с собакой на поводке или мелкой, но всё же собакой на руках, оказывал угнетающее действие на психику правоверного велосипедиста. Если бы не собаки, ах если бы не эти собаки...
Тапок пришлось выкинуть и надеть самим Аллахом посланный кроссовок, лежащий в куче строительного мусора на обочине, с той же кучи Мамед вскарабкался на шайтан-арбу и с воплем "ля илля иль рахмат аль рахим!" с силой надавил на педаль.
Велосипед Мамед приобрёл за дозу героина у обкуренного наркомана из соседнего подъезда на восьмой съёмной квартире, а сейчас Мамед снимал уже десятую, и собирался съезжать уже и оттуда — гяуры не верили честным обещаниям и клятвам на Коране, что он отдаст деньги за последние три месяца, и так повторялось везде, иногда Мамеда били, два раза закрывали в подвалах, деньги он отдавал, но ненависть к гяурам росла каждый раз, гяурским собакам было не понять, что Мамед копил деньги на свою мечту — зелёную ВАЗ 2107, которую пообещал ему продать его родственник Ахмед. Машина была прекрасна — полностью затонированные стёкла, до черноты затянутые плёнкой зеркала заднего вида, фары, стоп-фонари, а выхлопная труба была с горлышко литровой банки шириной, что у Мамеда вызывало приятные воспоминания о его любимой ослице Айгюль, которая осталась далеко в горном ауле и недавно принесла ослёнка. У Мамеда потеплело внизу, вспотели ладони, он прерывисто вздохнул и ... еле успел отвернуть от открытого люка канализации. Впереди, загораживая весь тротуар шли трое здоровенных лысых урусов, которые могли быть только фашистами, так ему сказали в диаспоре, что все лысые урусы — фашисты и экстремисты.
Мамед попытался затормозить, но гнилая колодка отвалилась, а второй не было изначально, и его на скорости повело сначала влево, а потом вправо, и он кое-как обошёл троицу по обочине, ёкая и охая на камнях и ухабах.
— Глянь, Вован, экстремал, — донеслось до Мамеда
Всё, будут резать, понял Мамед, у него на родине кровники вырезали семьи и за меньшее. Мочевой мамедовский пузырь расслабился, опорожнился и содержимое стекло по штанине на асфальт. Мамед ехал с закрытыми глазами, рулил левой, а правую поднял вверх с оттопыренным указательным пальцем. Весь его вид какбэ говорил окружающим "Аллаху огбар, считайте меня шахидом!", а перед глазами стояла ослица Айгюль с грустными глазами.
Мамеда никто пока резать не собирался, что сначала повергло правоверного в шок, а потом он понял, что трусливые урусские шакалы его испугались, ведь так говорил Ахмед — все урусы трусы и не режут сразу, как настоящие джигиты. Мамед развернулся и поехал назад прямо на фашистов, играя лезгинку на велосипедном звонке. Фашисты расступились, а один из них проорал свой боевой клич: "Ты что, чмо, издеваешься?", но Мамед уже ничего не видел и не слышал — он счастливый лежал на газоне, в его мозгах крутилось непонятное слово "толерантность", и он представлял себе, как будет описывать свой подвиг в интернете.
...
— Блин, вломить ему, что ли, он же нас чуть не задавил.
— Вован, успокойся, ты же видишь, что он сам со страху обоссался, пошли уже...
