Грибоедовский вальс
В отдаленном совхозе «Победа»
Был потрепанный старенький «ЗиЛ».
А при нем был Степан Грибоедов,
И на «ЗиЛе» он воду возил.
Он справлялся с работой отлично,
Был по обыкновению пьян.
Словом, был человеком обычным
Водовоз Грибоедов Степан.
После бани он бегал на танцы.
Так и щупал бы баб до сих пор,
Но случился в деревне с сеансом
Выдающийся гипнотизер.
На заплеванной маленькой сцене
Он буквально творил чудеса!
Но мужики выражали сомненье
И таращили бабы глаза.
Он над темным народом смеялся,
И тогда, чтоб проверить обман,
Из последнего ряда поднялся
Водовоз Грибоедов Степан.
Он спокойно вошел на эстраду,
И мгновенно он был поражен
Гипнотическим опытным взглядом,
Словно финским точеным ножом.
И поплыли знакомые лица...
И приснился невиданный сон:
Видит он небо Аустерлица,
Он не Степка, а Наполеон!
Он увидел свои эскадроны,
Он услышал раскаты стрельбы.
Он заметил чужие знамена
В окуляре подзорной трубы.
Но он легко оценил положенье,
И движением властной руки
Дал приказ о начале сраженья
И направил в атаку полки.
Опаленный горячим азартом,
Он лупил в полковой барабан.
Был неистовым он Бонапартом —
Водовоз Грибоедов Степан.
Пели ядра, и в пламени битвы
Доставалось своим и врагам.
Он плевался словами молитвы
Незнакомым французским богам.
Вот и все, бой окончен, победа!
Враг повержен — гвардейцы, шабаш!
Покачнулся Степан Грибоедов...
И слетела минутная блажь.
На заплеванной сцене райклуба
Он стоял, как стоял до сих пор.
А над ним скалил желтые зубы
Выдающийся гипнотизер.
Он домой возвратился под вечер
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи,
И повсюду кричали: «Ура!».
... Спохватились о нем только в среду,
Дверь сломали и в хату вошли.
А на них водовоз Грибоедов,
Улыбаясь, глядел из петли.
Он смотрел голубыми глазами,
Треуголка упала из рук...
И на нем был залитый слезами
Императорский серый сюртук.
(c)тырено
Лето дышит смело и горячо, Тому десять — маленький хитрый чёрт, жизнь искрит в нём, бьёт ледяным ключом, Томас лидер своей ватаги. Он взрослеет, день ото дня сильней, каждый хочет с Томом быть наравне…
Вдруг письмо — эй, Том, послужи стране. Не хватает твоей отваги.
Мать рыдает: в двадцать и на войну? Посылай к чертям эту су… страну! Томас шепчет — мам, успокойся, ну, что поделать, сказали — нужен.
Впереди война, за спиною дом, и нельзя задуматься не о том, и в строю шагает мой юный Том, проклиная штыки и ружья. Дома — мать, друзья и воздушный змей где-то под кроватью лежит к зиме. Впереди — сражения, кровь и месть. Выбирать не давали права.
А в бою, солдат, отступать нельзя, даже если ноги в крови скользят, есть лишь пешки без своего ферзя и ва-банки без всяких ставок. Сотни ям, могил и кривых крестов, враг уже отходит со всех фронтов…
Ты уже, конечно, подумал, что в сказке нет никакой загадки; что, конечно, Том победит в войне и домой вернётся сквозь зной и снег…
Не спеши, дружок. Всё чуть-чуть сложней.
Том со смертью играет в прятки, а война идёт уж который век — парню снова двадцать, дурная весть… только змей всё так же стремится вверх, догоняй и поймать попробуй.
— О какой войне, вообще-то, речь? — вопрошает доктор. — Он точно трезв?
Том идёт с конвоем в свой лазарет, крепко связан больничной робой. Сколько раз он умер и сколько жив, где давно забытые миражи, где смеётся лето — хватай, держи, память льётся водой сквозь пальцы; Томас смотрит — на пол бежит вода, значит, где-то в нём лежат глыбы льда, значит, мы врагов заморозим, да… А потом надо отоспаться.
Взвод стоит под взглядами всей страны: за победу отдано три цены, на уставших лицах ещё видны отголоски войны о мире.
Том стоит по центру и чуть правей, на него спускается новый век.
И теперь, звучит в его голове,ты свободен на все четыре. И теперь, Том, выбор в твоей руке: хочешь — будешь кем-то или никем…
Снова лето, Том, и плывёт в реке миллиард белоснежных лилий.
Врач впускает нехотя в кабинет, головой качает — надежды нет.
Том лежит на койке лицом к стене,
тихо шепчет:
мы победили.
Время лечит
Выкладываю с позволения моего друга, которому и принадлежит это стихотворение. Критика приветствуется)
Мне часто говорили:”Время лечит”.
Я только улыбался им в ответ,
Тот, кто имеет рану в сердце - искалечен,
И шрам останется на много-много лет.
Все говорят, что украшает шрам мужчину,
Да только не осталось от доверия следа,
И на вопрос:”Готовы снова прыгнуть вы в пучину?”
Ответ мой будет вновь, увы, уже не “Да”!
И нет, не пули губят нынче человека,
Нас убивают те, кто к сердцу ближе всех,
Теперь, в чуму бесчувственного века,
“Подешеветь” - ничуть не страшный грех!
Мне тошно жить в подобном лживом мире,
Где вежливость и рыцарство приняты за порок,
Где с телевизоров в прямом эфире
Вещают, что у чувств бывает и цена, и срок.
Наверное, конец наш нынче близок,
И человечество пересекло последнюю черту;
Давно известно: кто душой по жизни низок,
Тот непременно канет в пустоту…
Немного поэзии.
7 уровней гуманитария.
Уровень первый — интоксикация.
9 класс. Ты прочитал Кафку и автоматически стал самым модным человеком в школе. Еще не видишь разницы между кубизмом и абстракционизмом, между Моне и Мане, но уже где-то услышал про Радиохед. Родительский сервант с советскими книгами вдруг стал локальным алтарем.
Уровень второй — кураж.
«Кто? Бродский? Да он всё скомуниздил у Уильяма Блейка.» — заявляешь ты на уроке литературы. Картина Гойи сменила Дали на рабочем столе. Ищешь в своей провинции друзей, которые согласны, что Тарантино хуже Финчера. Но таких нет, ибо твой город – быдло. Чистишь зубы и дергаешься, представляя, будто ты Кёртис.
Уровень третий — «Горючие пески»
Порнуха давным-давно надоела, в отличии от книг издательства «Контркультура». Выпросил у мамки денег на сборник Сорокина. Та прочитала 5 страниц и сожгла его напрочь. Слушаешь шум холодильника в качестве дарк эмбиента. Мечтаешь набить портрет Летова на свою немытую шею.
Уровень четвертый — «общество спектакля»
Политические и философские взгляды меняются чаще шлюх Есенина. Вчерашний коммунист- одиннадцатиклассник прочел Штирнера и Зерзана и решил уйти жить в лес. Но мать закрыла тебя в комнате, поэтому остается только смотреть фильмы Годара и слушать японский нойз. Слова «рассказ», «явный», «то есть» вышли из обихода. Вместо этого употребляешь «нарратив», «эксплицитный», «сиречь». Всё должно быть максимально сакрально.
Уровень пятый — традиция.
В интернете не осталось материалов про Дугина и Курёхина, которые не были тобою изучены, поэтому идешь на митинг Единой России, чтобы увидеть Гельича собственными глазами. Полгода слушаешь, как Дженезис Пи-Орридж стучит ломом об рельсы и шепчет что-то из Кроули. Первый кислотный трип заканчивается занимательной беседой с Тарковским о сущность поэзии и Ивановом детстве. Начал переписываться с Мишей Вербицким по эмейлу и изучать Юзнетовские архивы. Своровал в магазине «Театр и его двойник» Арто. Это стало событием года.
Уровень шестой — фракталы.
Посмотрел все фильмы с Кински в оригинале. Мир у твоих ног. Думал изучить иврит, чтобы прочитать Сефер Йецира в оригинале, но решил, что лучше создать фэнзин о Израэле Регарди. Распечатал картины Фоменко и разбросал по всему городу. Не решил это был перфоманс или инсталяция? Напеваешь «Я — Жене, а ты — Батай, скорей за хер меня хватай», но французы надоели. Пора переходить на русскую классику. Решаешь поехать в Житомирскую область автостопом, чтобы найти потомков Владимира Галактионовича Короленко.
Уровень седьмой — финита ля комедия
Тарантино — бог. Читаешь Донцову, слушаешь группу Серебро, анализируя всё в постмодернистском дискурсе. Пора завязывать с паленой водярой и ширкой. Ты идешь работать бухгалтером и через год забываешь всё, что знал. Всё, кроме Бродского и Кафки.
Ночью я чинила глобус..
"Голод".
Полные страсти и аппетита.
Говори, что ты хочешь, я тебя не обижу!
Ты ведь дразнишь меня своим ртом приоткрытым.
Ты хочешь потратить на меня свои средства,
Что жмут твой карман на джинсах твоих.
Ты мечтаешь об этом с самого детства,
Но до тебя у меня были сотни таких.
Подошла твоя очередь, слушаю, котик,
Давай, говори, не молчи, не томи!
Чем ты хочешь занять сегодня свой ротик,
Желающий сладкой и нежной любви?
Попросишь сегодня ты булочку с чаем,
Ну как же могу я тебе отказать?
Ведь продавщица в буфете я не случайно,
Спасибо за мелочь, приятного бл..ь.
Автор: Кирилл "Интеграл" Левченко.