Опыт использования подводных лодок в русско-японской войне показал, что подводные лодки небольшого водоизмещения могут быть использованы только в прибрежных районах. Поэтому Главный морской штаб пришел к выводу, что в составе флота нужно иметь подводные лодки двух типов - прибрежные, водоизмещением 100-150 тонн и крейсерские для действия в открытом море водоизмещением 350-400 тонн.
В 1905 году И.Г. Бубновым были разработаны два проекта подводных лодок, водоизмещением 117 и 400 тонн. Подводные лодки, построенные по этим проектам, получили впоследствии названия «Минога» (малая) и «Акула» (большая). Обе лодки Морской технический комитет (МТК) положил считать «опытными, постройка которых должна послужить к самостоятельному развитию отечественного подводного строительства».
Проект подводной лодки «Минога» был одобрен МТК 20 сентября 1905 года, а наряд на строительство подводной лодки Балтийскому заводу был выдан 9 февраля 1906 года.
Спуск подводной лодки на воду состоялся 11 октября 1908 года. 23 октября 1908 г. "Минога" совершила первый выход в Морской канал под одним из двигателей Дизеля (второй еще не был доставлен). 26 октября 1908 г. лодка была готова приступить к началу испытаний, но, выйдя из дамб Морского канала, встретила сплошной лед и вынуждена была вернуться на завод;
7 ноября 1908 г. несмотря на сильные морозы, удалось произвести пробное погружение у причальной стенки.
Во время испытаний выяснилась необходимость установки свинцового киля, т.к. необходимое количество балласта не удалось разместить в трюме подводной лодки. После установки киля в конце апреля 1909 года «Минога» выходила на предварительные пробеги в Морской канал под двигателями Дизеля. В начале июля лодка ушла в Бьерке на заводские испытания, которые продолжались около двух месяцев. В апреле 1909 г. лодка выходила на предварительные пробеги в Морской канал под двигателями Дизеля. В июле 1909 г. ушла в Бьерке на заводские испытания, которые продолжались около двух месяцев. По окончании испытаний был сменен гребной винт и в конце сентября лодка ушла на торпедные стрельбы, а в октябре 1909 г. были произведены приемные испытания.
31 октября Морской технический комитет рекомендовал принять «Миногу» в казну. Экипаж ПЛ насчитывал 22 человека, из которых - двое офицеры.
ПЛ «Минога», базировавшаяся на Либаву, начала боевую подготовку, совершала самостоятельные выходы, участвовала в ежегодных маневрах флота.
В 1913 г. ПЛ "Минога" принял новый командир - лейтенант Гарсоев. Команда на «Миноге» с приходом нового командира сменилась почти вся. В основном это были моряки с ПЛ «Почтовый» - сверхсрочнослужащие, степенные, семейные. У устройством «Миноги» знакомились поверхностно, считая, что после ПЛ «Почтовый» сам черт не страшен («Почтовый» был подлодкой конструкции Джевецкого, в которой он впервые попробовал идею единого двигателя для надводного и подводного хода, получилось не очень хорошо и очень громоздко…).
23 марта 1913 г. в два часа дня Гарсоев впервые повел «Миногу» в море.
«Карусель» началась сразу. Отрабатывая задним ходом от стенки, Гарсоев, не зная еще инерции «Миноги», ударил ее кормой о баржу, стоявшую у противоположной стенки ковша. Вдребезги разлетелся двуглавый орёл, сверкавший позолотой на ахтерштевне субмарины. Обеспечивал, или как тогда говорили, конвоировал лодку портовый катер «Либава». Гарсоев отправил на нем рулевого ПЛ «Минога» Гурьева: матрос знал, как в случае беды обращаться с телефоном на спасательном буйке.
Около 4-х часов дня командир приказал боцману Гордееву передать конвоирующему судну по семафору о своем намерении погрузиться. Боцман, передав сигнал, свернул семафорные флажки и засунул их под настил мостика рубки, причем флажки попали в открытый клапан шахты судовой вентиляции. При подготовке лодки к погружению не обратили внимания на то, что клапан вентиляции не закрылся (мешали флажки), вода начала поступать по трубе вентиляции в машинное отделение и лодка затонула. Зашумели насосы, заполняя цистерны. Лодка сначала плавно пошла на глубину, но вдруг провалилась и, резко ударившись, легла на дно.
Гарсоев знал: глубина здесь 33 фута, но машинально посмотрел на прибор. Стрелка подтвердила: 33. Из машины доложили: «На площадке между дизелями вода».
Тут он и допустил ошибку. Он продул не все цистерны разом, а по одной, по очереди… Безрезультатно. Метнулся в машину и понял: «Опоздал». Мощная струя била откуда-то из трюма. Уровень воды быстро повышался. Вероятно не закрылся клапан шахты судовой вентиляции. Ее труба как будто выходит в трюм, а клапан наверху на мостике. Про себя чертыхнулся, поскольку не был уверен, что дело обстоит именно так. Просмотрел чертежи бегло, для близиру, понадеялся на память - ведь изучал «Миногу» совсем недавно слушателем отряда. Как бы теперь не обошлось это дорогой ценой… Ловил на себе взгляды матросов. Думал. Приказал отдать спасательный буек с телефоном. «Ваше благородие, разрешите доложить? - Перед Гарсоевым появился унтер-офицер 2-й статьи Иван Манаев. - Как стали лодку готовить к погружению, я почувствовал, что левый клапан судовой вентиляции как-то не так идет, вроде бы не до конца закрывается». «Так почему же, Манаев, ты не доложил?» - «Решил, что на «Миноге» все иначе, чем на «Почтовом», ходит». «Вот через кого погибаем, - раздался чей-то вскрик. «Спокойно, братцы, спокойно, мы еще не утонули», - отозвался Гарсоев, но твердой уверенности не ощутил. Сейчас как бы поглядел на себя со стороны и удивился легкомыслию. Как он отважился идти под воду с командой, практически не знавший лодки? О себе он старался не думать, отложил расправу с самом собой на потом. Будет ли это «потом»? Взял телефонную трубку: «Гурьев!» Молчание. Где же Гурьев? Молчание. Где же Гурьев? Что на поверхности?
Экипаж «Миноги» пытался одолеть поток, вливавшийся в лодку. Кто-то поднял настил и, сунувшись в трюм, определил, откуда хлещет вода. Подтвердилось - из нижнего конца трубы вентиляции. Разрубив трубу выше настила, хотели заглушить ее. Сняв китель, Гарсоев приказал забить его, как «чоп» - заглушку. Мало. Сдернул со стола в своей каюте зеленое сукно, сорвал занавески у койки, приказал взять занавеси из офицерского помещения. Пошли в дело подушки, распоротые матрацы и даже комплект кормовых флагов… Забили разорванный на полосы коврик из командирской каюты. Все напрасно. Укротить воду не удавалось. Может быть, на какой-то момент струя ослабевала, затем «чоп» вылетал и все начиналось сначала. Холодная маслянистая вода поднималась все выше главного электродвигателя.
«Что же было потом?» - вспоминал Гарсоев, вновь ощутив могильный холод затонувшей лодки. Он принял правильное решение: приказал всем перейти на корму - подальше от батареи. Знал: как только вода доберется до аккумуляторов, начнется выделение хлора, и тогда - конец. Надо, чтобы аккумуляторы затопило сразу, тогда часть хлора растворится в воде. Каким-то образом, командуя словно в полузабытьи - так оно, наверное, и было - он сумел поднять корму. Вода хлынула на батарею. Одну угрозу Гарсоев уменьшил, но зато свет в лодке погас.
Люди сгрудились на корме. Штатные места отдыха - крышки ящиков для аккумуляторов (в ящиках хранились личные вещи команды) залило. Поэтому устраивались в кормовой части кто где мог. Нервы сдавали. Кто-то стонал, многие бредили…
Размышляя впоследствии об этой истории, Гарсоев никак не мог понять, чем, собственно, они тогда дышали. Губительной смесью хлора, углекислого газа, испарениями топлива и масел. Час, другой, третий… По очереди моряки силой удерживали Назаревского. Крепкий и здоровый унтер-офицер помутился разумом. Что-то несвязно выкрикивал боцманмат Оберемский. Минный машинист Крючков, потеряв сознание, свалился в воду у дизелей. С трудом вытащили, а то мог утонуть прямо в лодке. Гарсоев погружался в небытие и, чувствуя это, усилием воли вырывался из мрака и полного безмолвия на затонувшую лодку. Пот заливал лицо, знобило, ведь отдав китель, он остался в одной сорочке. Матросы принесли одеяло.
Создав дифферент, Гарсоев преследовал еще одну цель: корма, полагал он, поднимется и, возможно, выйдет на поверхность, а это ускорит их избавление, облегчив задачу спасателей.
Почему, раздумывал командир, никто не появляется, где же плавучий кран? Гарсоев понимал: их судьба зависит от того, как справятся наверху.
Там много воздуха, и люди дышат легко и свободно, даже не замечая этого. А здесь каждая минута сокращает их шансы на спасение. За вздохом следует выдох, и без того отравленная атмосфера лодки получает очередную порцию углекислого газа…
Так почему же медлят наверху, где, наконец, Гурьев, что же происходит?
Из рапорта начальника 1-й минной дивизии Балтийского моря командующему Морскими силами Балтийского моря: «При первом же погружении лодка затонула, но так как над водой был ясно виден флаг на мачте, то Гурьев, не предполагая несчастья, продолжал держаться в 5 кабельтовых и только около 5 часов, подойдя вплотную к мачте лодки, увидел выброшенный буек с телефоном. Волнение было настолько велико, что взять с катера буек было нельзя без опасности перервать провод, почему Гурьев пошел к плавучему маяку, где взял шлюпку с людьми и попросил дать тревожный сигнал… Сам Гурьев остался на шлюпке с маяка, которая подняла буек, и таким образом вступила в связь с экипажем лодки».
Ответил Гурьеву электрик унтер-офицер Николаев: «Помогайте, да побыстрее!»
Подошел дежурный миноносец из порта. Прямо с борта в шлюпку прыгнул капитан 2 ранга Плен, взял у Гурьева трубку телефона, потребовал от Николаева обстоятельно и по порядку доложить. Сведения не радовали: в лодке - вода, люди собрались в кормовой части, там образовался воздушный буфер. Гарсоев спросил, вышла ли корма. Если нет, надо поднять ее как можно быстрее, чтобы показался люк…
Начальник 1-й минной дивизии контр-адмирал Шторре, принявший на себя руководство спасательными работами, нервно расхаживал по палубе транспорта «Водолей». Одевались водолазы. До того как отправиться к месту аварии, адмирал говорил с начальником порта и знал: команды плавучих кранов - вольнонаемные, в 5 часов вечера закончили работу, еще ничего не зная об аварии, и разошлись по домам. Живут все не в порту, а в городе. Когда-то их сумеют разыскать посыльные? И что предпримешь без 100-тонного крана? Значит, пока надо обеспечить лодку воздухом. Водолазы ушли на дно, с транспорта им подали шланги, и они попытались присоединить какой-нибудь к специальному вентилю на рубке ПЛ «Минога».
Миноносцы, окружившие место аварии, залили море ярким светом прожекторов. В их лучах одного водолаза подняли без сознания: запутался в собственном воздушном шланге. Другие еще со дна передали невеселую весть: ни одну гайку шлангов к вентилю не присоединишь - не подходит резьба… Шторре, славившийся невозмутимостью, топал ногами, ругаясь, как пьяный кочегар.
«Ваше превосходительство, - кричал ему из шлюпки кавторанг Плен, - на вызовы никто не отвечает, слышу только стоны!»
Шторре убежал с палубы. Казалось, он сделал все, но люди погибали.
Только в 22.25 частные буксиры, нанятые начальником порта (свои в тот момент были в разгоне) подвели наконец 100-тонный кран. Пока его ставили на якоря, пока одевался водолаз, прошел еще один час и 11 минут. Водолаз пошел на лодку, заложил гини - приспособления, применяемые для подъема самых тяжелых грузов. «Стоны прекратились.» - снова закричал Плен, не отрываясь от телефонной трубки. «Из лодки никто не отзывается».
В полночь Шторре доложил командующему Флотом, что люди находятся 9 часов в атмосфере, насыщенной хлором, и надежда на спасение падает. Заработала могучая подъемная система 100- тонного крана, несколько человек с молотками и зубилами приготовились вскрыть люк, едва он покажется из воды. Шторре рискнул, приказав начать подъем, как только заложили первые гини. Водолаз не раздевался, ожидая, когда выйдет корма. Тогда заложат для страховки вторые гини, и лодка не сорвется.
В 00.45 над водой показался люк. Он тут же стал открываться изнутри. Значит, кто-то жив! Со шлюпки на ПЛ бросились три офицера из числа слушателей учебного отряда подводного плавания - лейтенанты Никифораки, Герсдорф и мичман Терлецкий.
«По пояс в воде, - говорилось в рапорте контр-адмирала Шторре, - они помогали поднимать люк и поочередно вытаскивали спасенных. Лейтенант Гаросев был поднят восьмым. Люди передавались на шлюпки, а с них на кран и транспорт «Водолей»; внешность и состояние были ужасны после всего ими пережитого. Лейтенант Гарсоев, командир лодки, бывший последнее время без сознания, пришел в чувство, как только открыли люк, его вынесли на кран, где положили вблизи котлов… В лодке оставался еще рулевой боцманмат Иван Гордеев, который был в командирской рубке отрезан водой от кормового отсека, с ним переговаривались, и он сообщил, что воздуха ему довольно, но извлечь его из рубки до откачивания воды нельзя.
Лейтенанты Никифораки и Герсдорф, мичман Терлецкий неоднократно спускались в лодку, доставая оттуда ослабевших и измученных людей и, по сообщению этих офицеров, беззаветно преданных служебному долгу, показавших выдающийся пример отваги, воздух в лодке даже при открытом люке был невозможен, они задыхались в нем. Для освобождения Гордеева воду из лодки стали откачивать портовые буксиры «Либава» и «Аванпорт».
Вода убывала медленно, в течение часа и 45 минут уровень ее все же удалось понизить настолько, что лейтенант Никифораки мог передать Гордееву доску, по которой он и сполз и сам вышел из люка; на поверхности воды в лодке плавало масло и кислота, поступавшая из аккумуляторов».
Далее контр-адмирал Шторре отмечал: «По докладу командира ПЛ «Минога» лейтенанта Гарсоева, поведение рулевого боцманмата Гордеева во время аварии является выдающимся, выше всякой похвалы: ни на минуту не терявший самообладания, подбадривающий всех окружающих нижних чинов словами, личным примером и распорядительностью, боцманмат Гордеев за несколько времени до того, как открыли люк, принял лодку от лейтенанта Гарсоева, позвавшего его с этой целью и сейчас же потерявшего сознание. Выносливость боцманмата Гордеева изумительна: он пробыл в затонувшей лодке долее всех и был спасен около трех часов ночи, от всякой помощи отказался, и сейчас же справился об участи командира и остальных нижних чинов».
Через 6 дней после аварии пришел приказ о награждении Гарсоева «чином старшего лейтенанта за отличие по службе». Боцманмат Гордеев стал унтер-офицером 2-й статьи.
Продолжение следует...
