Книга дня: Дом, в котором (Мариам Петросян)
Книжный вызов 52 – Мифологические/фольклорные мотивы в сюжете
Текущий статус челленджа: 24/100.
Затерянный в нигде и в никогда, окруженный современной версией ада – безликими серыми многоэтажками – стоит Дом. Формально – интернат для детей-инвалидов, свалка жизни, мутная канава, где копошатся убогие и всеми забытые насекомые, получая паршивое образование, еще более паскудное воспитание и нулевую социальную адаптацию. Но первое впечатление правдиво только наполовину: во-первых, начисто отсутствует культурно-исторический контекст. Мы не знаем ни эпохи (только по косвенным признакам), ни страны (только по еще более косвенным признакам), никакой шелухи, за которую может зацепиться сознание и основывать на этом выводы, только вечный сумрачный Лимб. Зато персонажей видно, как анатомическом театре – этих детей с глазами старух, глазами, полными смерти. Характерные типажи, носители говорящих кличек, живут в антураже закрытого сообщества: у них свой фольклор и мифы, свои законы и политика, свои сленг и культура, верования и ритуалы. А из-за ширмы маргинального неореализма выглядывает мощная, почти лавкрафтовская хтонь, которую магическим реализмом называть даже как-то неловко.
Большую литературу видно по тому, что постмодернизм – не самоцель, а литературная реальность сама создаёт и задаёт контекст. Элементы готического романа (а если менее позёрски – то «чертовщинка») естественным образом влезают в повествование, и худшее, что можно сделать – задавать дурацкие вопросы, а-ля «а откуда берут сигареты, краску, кофеварки?» или «как организован учебный процесс?». Книга много о чем: закрытых коллективах, групповой психологии, прозаической силе духа в условиях отчаяния и безнадеги, и так далее. Но только не дотошное исследование о явлениях настоящего мира. По сути, ситуация с книгой отзеркалена ней самой: «наружность» существует, но не имеет никакого влияния на обитателей дома. То же верно и относительно самого романа: описанного должно быть достаточно для понимания литературного мира. Пренебрежение мелочами, обрывочный характер флешбеков, недосказанность и недообъясненность множества вещей – не провал, а гроссмейстеское построение текста, только подчеркивающее одновременность сиюминутности и непереходящести событий, уникальности и универсальности героев. Как «Клуб Завтрак», только снятый Карпентером. Или «Повелитель мух», написанный маньяком, «Республика ШКИД» от шизофреника, работный дом Диккенса, описанный Бэнксом и иллюстрированный Бексиньским.
Формально сквозная история есть, хоть и разваливается на эпизоды: выпуск случается раз в семь лет, и в прошлый раз у детей, которым идти из Дома некуда и незачем, всё закончилось поножовщиной, так что приближающийся конец года всех нервирует, особенно «вожаков». Периодические флешбеки показывают жизнь интерната накануне трагедии, а также ключевых героев в прошлом. В настоящем в четвертую группу – когда-то изгоев среди изгоев, а теперь – чуть ли не элиту - подселяется Курильщик, и своим энтузиазмом неофита помогает читателю разобраться в правилах и структуре Дома, а позже, при постепенном вползании мистики, зеркалит читательское раздражение и непонимание. Через POV разных перснажей (структура, как в «Игре Престолов», главы от лица героев) видим не только особенности дома, но и разные способы восприятия одних и тех же явлений и событий – сделано это искусно, в разном стиле и с разной степенью безумия. При этом всегда остаётся недосказанность, незавершенность – всё-таки не «люди икс», законы как мистики, так и мира в целом размыты и неполны (зато непротиворечивы), фантазия стимулируется за счет того, что многое необходимо домысливать. А за счет того, что герои одновременно кажутся и живыми, и играющими определенную роль, собирательными типажами, образуется мощный эффект: периодически контуры Дома, стоящего на границе между существованием и несуществованием, размываются, и из-за оболочкек персонажей выглядывают холодные, бесстрастные и бессмертные сущности в вечном цикле перерождений, уставшие безуспешно притворяться людьми.
Конечно, «Дом» может не открыться читателю – так, как Дом за все время так и не открылся отдельным героям. Автор предлагает игру – и взгляд не прозаический, но мистический, полон преимуществ. Амулеты, ритуалы, метафоры – все становится богаче: та же ненависть к часам не только повторяет известный троп из «Питера Пэна» с будильником внутри крокодила, аллюзию на неумолимость времени, но и лишний раз подчеркивает существование Дома вне его потока. Физические увечья не просто давят на жалость, а параллелят моральные и духовные несовершенства, символизируют неполноту и дисгармонию. Хотелось бы когда-нибудь увидеть Дом в кино, как живое существо, мелкими и незаметными штрихами управляющего полужизнью обитателей. А если по-магловски не верить в чудо, то становишься Курильщиком, чей здравый смысл превращается в нытье, а своя собственная неспособность раделить с другими чудо, веру и жизнь ставится в вину всем вокруг.
