Жила-была в Шарлыке Розовая Ляля. Да, в сёлах, знаете ли, живут ляли. До гламурных кис они не дотягивают в силу определённых доходами обстоятельств, но кто ж им запретит быть Розовыми Лялями? Костюмчик с мини-юбкой цвета «кэнди», шпильки и блестящие ноготки – вот это вот всё.
Ну и котик. У каждой Розовой Ляли должен быть котик. Не британец, конечно, и уж тем более не саванна, откуда у Ляли такие деньжищи. Просто котик, двухцветный вороватый деревенский мышелов, который, разумеется, «мой сыночек».
И вот однажды котик пропал. Он раньше пропадал только по сезону, а это в межсезонье исчез, и надолго. Ляля была безутешна. Во-первых, «сыночек» же, любименький, хоть и прохвост. Во-вторых, крысы. Сельская Розовая Ляля – это, напомню, не совсем гламурная киса. Сельская Ляля имеет подпол с соленьями и вареньями, сарай с кроликами и прочими курями, а также мешок сушёных яблок на чердаке. Тут без кошачьего дозора вообще никак.
Розовая Ляля выпросила у соседки её котейку на ночь. Соседка в просьбе не отказала, но напророчила Розовой Ляле страшные беды, ибо кот «дурной». Как так, удивилась наивная Ляля – она не знала, что коты бывают дурные. Няшные бывают, усечки-пусечки бывают, «ахтыжсволочьтакая-прибьюскотину» тоже, а дурные - это как? Ой, узнаешь, зловеще каркнула соседка, вручая Ляле огненно-рыжую тарахтелку, с виду совершенно благочестивую.
Дома у Ляли кот походил, понюхал, поел молочка, а ввечеру сказал – ну, пошёл я на улицу. Ничего ты не пошёл, возразила ему Ляля, ты сторожишь на веранде шкаф с припасами.
Сама напросилась, уважаемая, дёрнул хвостом кот.
Ночью Ляля спала вполглаза, потому что на веранде стоял страшный грохот и визг. О как крыс гоняет, удовлетворённо думала Ляля, всех разгонит до самого Нового Года.
Утром в шкафу обнаружились два погрызенных мешка с мукой и сахаром, а кот сидел на балке веранды, вцепившись в неё когтями, трясся и подвывал от ужаса. Ляля манила рыжика колбаскою, фаршиком, рыбкою, но бедное животное напрочь отказывалось покидать убежище. Ляля взъярилась и принялась сгонять кота веником. Котэ громко орало, носилось по балке взад-вперёд и безостановочно дристало. Уделавши всю веранду сверху донизу, дурная скотина изловчилась и в длинном прыжке с балки в открытую дверь обрела наконец свободу. А Ляля обрела занятие на всё дивное летнее утро.
Когда злющая аки диавол Ляля домывала крыльцо, под калитку прополз «сыночек». Ляле сделалось сильно нехорошо, потому что её любимчик имел три с половиной лапы. Правая передняя являла собою два отдельных куска, соединённых лоскутом кожи. Несчастное создание, видимо, всё это время просидело в крысином капкане в чьём-то сарае, отощало, облезло и шаталось от голода и обезвоживания. От вида располовиненной лапы Розовая Ляля не хлопнулась в обморок лишь потому, что с юности умела потрошить кур, а также изготавливать кровяную колбасу (причём и в том, и в другом деле достигла совершенства).
Через две недели, когда «сыночек» слегка отъелся и отоспался, встал вопрос: что делать с куском лапы. Он не собирался отсыхать и отваливаться. Его требовалось удалить, но Ляля к подвигу подобной сложности была не готова.
Ляля слышала, что в Шарлыке есть ветстанция, а на ветстанции есть врач, про которого говорили, что «он и крокодила вылечит». Это всё, что знала Ляля про шарлыкскую ветстанцию. А ещё Ляля из голливудских комедий про домашних любимцев знала, что ветлечебница – это такое красивое ухоженное место с евроремонтом, со сверкающими никелированными поверхностями и цветочками в кадках, с доктором – улыбчивым атлетом в белоснежном халате. Нарядный безутешный котовладелец приходит, отдаёт в заботливые руки корзинку с грустным сокровищем, минут двадцать красиво страдает в красивом мягком кресле подле кабинета и получает обратно довольного выздоровевшего питомца. Все счастливы, все обнимаются и благодарно плачут.
На этом знания о ветпомощи у Ляли оканчивались, поэтому она упаковалась в свою любимую мини-юбку цвета «кэнди», воздвиглась на шпильки, сунула «сыночка» в большую клетчатую сумку и поехала на ветстанцию.
Проблемы начались уже в машине, так как умный кот стал что-то подозревать и рваться из сумки наружу. Кошачьи подозрения усилились, когда Ляля схватила его за шкирку и внесла в страшно пахнущее лекарствами темноватое помещение. Кот взвыл, узрев лохматого небритого дядьку в складском халате и со шприцем в кулаке. Ляля сидела на ободранной табуретке, вся такая свежая и пахнущая розою, и держала на отлёте три рычащих и извивающихся килограмма кошатины, которые после сделанного наркоза рявкнули и взвихрились так, что снесли Лялю с табуретки. Доктор резво отскочил в угол, оценивающе посмотрел на недрогнувшую Лялю с затихающим котом в железной руке, сказал – не боишься его? ассистировать будешь!
И повел Лялю в операционную. Розовая Ляля цокала шпильками по каким-то тёмным коридорам, мимо странных ржавых станков с мощными цепями и толстыми ременными петлями, мимо столов с кучами невиданных инструментов, переступала через какие-то колодки; ей казалось, что она попала в средневековые пыточные подземелья. Скрипнула низенькая дверь, и Ляля очутилась в маленькой операционной об одно подслеповатое окошко. Уснувшего кота водрузили на металлический столик с непонятными разнокалиберными дырками, осмотрели, с тоской спросили: а может, усыпить?
Ляля вознегодовала – вы что, он же мне как сыночек!! Доктор с великим сомнением глянул на тощего, полуоблезшего «сыночка» и вздохнул – ну, будем оперировать.
Ляля держала кота за шкирку, а ветеринар колдовал над обезображенной лапой с помощью кусачек, ножовки и толстой кривой иглы с суровой ниткой. Кот во сне периодически дергался и глухо взрявкивал, и тогда доктор реактивно отскакивал (Ляле казалось, что прямо на потолок, как спайдермен). А Ляля оставалась у стола с котом в фирменном железном захвате. И гордилась собой: вот какая она храбрая в отличие от трусишки доктора.
И только когда животинка в очередной раз взвыла, а доктор в очередной раз отпрыгнул от стола, до Розовой Ляли внезапно дошло, что вовсе она не храбрая, а просто... дура. Потому что её, по счастью, ещё ни разу не полосовали когтями до костей в смертном ужасе, не били копытом в лоб в тех самых станках (а из станка можно и не успеть выскочить, если бык вдруг дёрнется от боли), и гордиться тут совершенно нечем.
Ляля чуть не расплакалась, когда доктор, обрезав последнюю нитку, сказал – ну вот, лапка почти как новенькая, здоровья вашему котеюшке на долгие годы. Об открытии своём никому не сказала, уплатила в кассу какие-то удивительно смешные копейки и отбыла домой в твёрдой уверенности, что шарлыкские айболиты - лучшие в мире.
А котик действительно прожил потом долгие кошачьи годы, и даже лазал, трёхлапый, по соседским заборам.