От скуки и беспросветной тоски длительного пребывания в подводном положении, в которые решительным образом не помещалась вся широта его души, штурман решил сделать приборку в штурманской рубке. Это совсем не означает, что штурман никогда до тех пор не убирался в своей рубке, но одно дело просто приборка, а другое дело – приборка! Понимаете меня, да? Да и вообще подумать о таком свинстве, как неопрятная штурманская рубка, в сторону штурмана может только человек далёкий от морского дела вообще.

Штурмана – это особый тип людей и пишу я о них мало только по причине классовой зависти к их профессии, ведь штурман – это именно та специальность, о которой мечтают (но ещё не знают точно по неопытности) все мальчики, собираясь на флот: именно штурмана и есть те самые мифические персонажи на мостике с биноклем у прищуренных глаз, остро отточенными карандашами, рейсфедерами, транспортирами, параллельными линейками и ворохом карт с загадочными названиями проливов, заливов и островов . Именно они обладают сакральным знанием о том, что ветер дует в компас, а течение истекает из него, именно они ходят в белых кашне круглый год и шьют шинели в индпошиве из сукна купленного за неприличные деньги, чтоб их ненароком не путали с механиками или минёрами, именно они знают семафорную азбуку, показательно бузят в ресторанах и домах отдыха, умеют определять размер груди женщины в бинокль и со спины только по её походке, срубать горлышки бутылок шампанского кортиками (от чего современные кортики натуральным образом гнутся) и писают в любой шторм не сходя с мостика. Работа их чистая, но тяжёлая: все эти привязки, невязки, пеленги, курсы, сносы и лоции могут основательно свести с ума, если не подходить к делу с некоторой бесшабашностью. И, кстати, штурмана – это единственные из представителей семейства гоминид, которые не обижаются, когда на них орут: «Штурман, место!» Конечно же у них в штурманских рубках порядок.

- Срач у вас тут какой-то! – резюмировал командир трюмной группы номер два, Андрей, зайдя в очередной раз в штурманскую рубку, - вот как есть срач!

Маясь от подводного положения, кто чем не занимался, а трюмный Андрей любил захаживать в штурманскую рубку: проверить курс, пеленги и работу гирокомпаса.

- Почему посторонние в рубке?! – крикнул штурман Вова своему помощнику Славе, который стоял с ним у прокладчика локоть к локтю.

- Это не посторонние, - буркнул Слава, - это Андрей и он ничей. Он тут всё время ходит и нечего на меня орать, раз сами его давеча чаем угощали!

- Да, - согласился Андрей, - приманят трюмного сахарком, а потом ну на него вопить, как заполошные. А чем вы тут занимаетесь в моё отсутствие?

И встал третьим локтем к штурманам.

- Андрей, там на дверях висит список лиц допущенных в штурманскую рубку. Ты есть в том списке?

- Есть, - ответил за Андрея Слава, - он себя туда карандашом на той неделе дописал.

- Это ужасно. И куда только смотрит особист?

- А особист – дрищ, - вступил Андрей, - я у него в училище командиром отделения был. Пусть только вякнет!

И Андрей показал штурманам как он ладонью делает леща особисту. Штурман вздохнул и взял в руку переговорное устройство:

- Центральный – штурману.

- Есть центральный – ответило из центрального.

- Завалить ногу лага!

- Э..так оператор Молибдена же у вас.

- А вот это уже не мои проблемы, где ходит ваш оператор вашего Молибдена!

- Козлы, - вздохнул теперь уже Андрей и вышел в центральный.

- Нога лага завалена! – бодро доложили из центрального через пару секунд.

- Отвалить ногу лага!

- …есть….отвалена нога лага! Да он понял, говорит, что вы заняты, хватит через него моторесурс вашей матчасти уменьшать, это ранит его инженерную душу. А ещё говорит, что у него в трюме чище, чем у вас в штурманской. И язык показывает.

Штурман только отмахнулся, но слова про беспорядок в штурманской, всё-таки, запали ему в голову и промариновав их там два дня для верности (а вдруг пройдёт?), штурман решил: «А что? Кому ещё внеплановая большая приборка мешала?», да и скучновато в подводном положении, опять же.

Собрав всю боевую часть на дневной вахте второй боевой смены, штурман быстро распределил обязанности и засучил рукава. Прибирались по классической схеме сверху вниз, разобрав даже систему кондиционирования и сняв плафоны всех видов освещения, выскребали, драили, чистили, выносили или просто сбрасывали в гиропост; тёрли, скребли, протирали и полировали часа три. Нашли много интересных и давно забытых вещей, например, ватник штурмана, который напрочь был им утерян, но мирно и тихо лежал всё это время в диване, а ещё (это и послужило поводом для рассказа) нашли самый что ни на есть настоящий секстант. В коробке. Вернее, сначала нашли коробку и подумали, о, а что это у нас тут, может что-то интересное, а, может быть даже и ужасно загадочное, а уже вскрыв её (первый раз с момента приёмки корабля в заводе), обнаружили в ней новёхонький, блестящий и пахнущий южными широтами, абордажем и немножко цингой, китовым жиром и стеклянными бусами, секстант.

- Надо же, - и штурман уважительно подбросил в руке это эхо из прошлого, - а я и не знал, что он у нас есть!

- Конечно есть, в актах приёма-передачи всё время за него расписываемся!

- Ну мало за что мы там расписываемся! Но вот чтоб так, в объективной реальности и живой секстант! Надо же.

- О! Секстан! – обрадовался, будто увидел старого знакомого, командир, заглянувший в рубку и называя его по старорежимному, без твёрдости в конце, - будет чем орехи теперь колоть! Фу, как у вас неуютно стало от чистоты! Противно прямо! – и захлопнул дверь.

- Зато трюмному Андрюшке понравится!- как бы оправдался в закрытую дверь штурман.

-Фу! Как в операционной! – резюмировал трюмный, заглянув в штурманскую на ночной смене с кружкой чая в руке, - вот куда мне теперь кружку свою ставить прикажите? Вот здесь вот кружок был от её донышка, а теперь что? Безобразие!

- Я его убью , - заскрипел зубами штурман и схватил секстант которым оказалось очень удобно прижимать стопку карт.

- О, афигеть какая штуковина! А что это такое? – и плеснув чаем на секретную карту Гренладского моря, Андрей выхватил секстант у штурмана.

- Афигеть какая штуковина! Говорила мне мама, иди, Андрюха в штурманы, вот отчего я её не слушал? Вот дурак же был, а? Такие штуки у вас крутые! Ну скажите – дурак же?

Штурмана с ним спорить не стали, хотя бы оттого, что секстант и правда был красив и очень щекотал воображение. Трюмный офицер вертел секстант восхищёнными пальцами, гладил его, робко трогал детали, заглядывал в крошечные зеркальца и даже попытался дунуть в трубочку.

- А что это? А зачем это? А это ваше? А как им пользоваться? А вы им пользуетесь? А мне дадите? А раньше вы где его от меня прятали? А подарите? А что вы сопите?

- Отчего же, - и штурман устало протёр глаза, - не все обезьяны стали эволюционировать до человека, а споткнулись о ступень с названием «трюмный»? Вячеслав, покажите нашему меньшему брату, как пользоваться этим прибором – он от нас тогда отстанет на день, а, если повезёт, то и на два, пока все углы в центральном промерит.

- Старшему, я попросил бы! – уточнил Андрей.

- Что старшему?

- Старшему брату. Если я обезьяна, то я ваш старший брат получаюсь, а не младший: логика, мать её! Но откуда вам, про логику знать, собственно? Вячеслав – приступайте к обучению, слышали, что Вам старший начальник приказал? Обучайте меня!

Про два дня штурман загнул, конечно. Что там того центрального поста? Когда в нём были промерены все углы относительно всех возможных плоскостей и промеры (как положено со временем) были занесены в книгу учёта нагрузки по воде и гидравлике, секстант перекочевал в восьмой отсек и трюмные мичмана с матросами (компрессорщики, гидравлисты и водяные) с упоением осваивали смежную (для банальных людей) специальность. Расписавшись вначале за технику безопасности, относились к прибору необычайно вежливо, полагая (со слов командира трюмной группы), что в случае выхода из строя навигационного комплекса, только в нём и будет их спасение, а учились старательно оттого, что вняли увещеваниям о том, что случись выйти из строя и всей живой силе штурманской боевой части (что вполне вероятно по причине алкоголизма, неумеренности в еде или случайного морского боя с неприятелем), только на них, на трюмную группу номер два и будет молиться весь оставшийся экипаж.

Зам даже позволил себе ужаснуться вслух от того, сколько пользы мог бы принести Андрей, если бы направил всю свою энергию в русло воспитания личного состава, а не на эту хиромантию и его возмущение было легко понять, особенно после того, как трюмный, влюбившись в это чудо инженерной мысли первой половины восемнадцатого века, начал носить его с собой на приёмы пищи.

Это безобразие, как и любое другое в трюмном дивизионе, прекратил Антоныч на утренней постановке задач (проходила она ежеутренне в девятнадцатом отсеке, но я на ней никогда не присутствовал – только крики оттуда и колыхали мои волосяные покровы).

- Люк восьмого! – сказал Антоныч и многозначительно посмотрел на своё войско.

- Я! – ответил старшина восьмого отсека.

- Головка от буя! Почему он капает до сих пор?

- Не могу знать! Тёмные силы гидродинамики! В ВСК - сухо, в камере – сухо, только с клапана и капает, а откуда берётся – неясно. Может конденсат?

- Меня, конечно, до самой глубины печени впечатляет, что старший мичман из села Безлюдовки выучил слово «гидродинамика» и произносит его без ошибок, но какие меры приняты против течи?

- Я плафон снизу подвесил, чтоб на палубу не капало.

- Я там твой рот завтра повешу, если продолжит капать! Вот чем вы вчера занимались, а?

- Секстант изучали.

- Штобля?

- Секстант. Это прибор такой для…

- Я знаю, что такое секстант! Какого хера? А?

- Они корабль угонять собираются, я тебе говорю, Антоныч, - встрял случайно проходивший зам, - вот узнает особист, так будет им!

- Да я особиста этого…- начал Андрей, приготовившись показать леща ладонью.

- Так. Стоп дуть! Меня абсолютно не интересуют, Андрей, твои случайные половые связи в позднем препубертатном периоде! Меня интересует течь из люка восьмого отсека, на глубине восьмидесяти метров в холодном, глубоком и крайне неуютном Гренландском море! Исправить! Немедленно! А секстант сдать штурману и прекратить! Немедленно!

Тут эта история могла бы и закончиться. Я бы, конечно, написал ещё, как Андрей грустил и скучал по очень ему приглянувшемуся прибору и как, вот поглядите, иногда бывает, что человек неожиданно находит своё предназначение совсем не там, где он его ищет, но история эта получила неожиданный разворот и чуть было не привела к самой нетипичной и головокружительной карьере в военно-морском флоте тогда ещё молодой Российской Федерации.

Секстант обнаружил в штурманской рубке командир дивизии, когда мы уже направлялись в сторону родных земель и всплыли в надводное положение пополнять запасы ВВД и проветривать отсеки солью и йодом. Контр-адмирал обрадовался своей находке как ребёнок и немедленно потащил его на мостик – поиграться. Наигравшись, бросил его у пеленгатора и мирно задремал у окошка, когда на мостик вышел принимать смену минёр – вахтенный офицер номер три.

- А что это за хуйня у вас тут валяется? – спросил минёр у штурмана, тыча пальцем в секстант.

- Тааак, - встрепенулся командир дивизии, а ну-ка доложите мне, товарищ торпедист, а что это за хуйня тут у штурмана валяется!

- Это? Ну это это. Ну как его. Ну этот, ну Вы поняли. Ну вот этот вот который…

- Астролябия – шепнул подлый штурман.

- Астролябия! – доложил минёр, хотя он, несомненно знал, что это секстант и вот-вот бы уже вспомнил его название, но привычка, знаете ли, не думать, а пользоваться лёгкими подсказками не всегда бывает полезна.

- Чтоблия? – комдив аж вскочил со своей скамеечки.

- Астролябия!

- Это секстант! – не выдержал издевательства над морскими терминами старпом.

- Точно! Секстант же, ну! Я знал, тащ комдив! Просто временно забыл!

- Ты как мой пёс, - поддержал минёра старпом, - всё знаешь, но ничего не говоришь. Ну невозможно тебя не любить!

- Погоди, Серёга, вставай в очередь за мной, на минёрское вымя! Минёр. А как им пользоваться?

- Ну как, как. По инструкции, как же ещё!

- Точно! А я думал по обструкции может или по конструкции! Вот же амнезия, ты посмотри, - совсем одолела! Давай. Показывай!

- Что показывать?

- Гусары, молчать! Как пользоваться секстантом по инструкции показывай! Остальное потом покажешь.

- Э…ну да. Ну…сейчас.

Минёр завертел прибор в руках так же, как давеча вертел его трюмный, только разве что в трубку не дул. В теории-то он знал, как им пользоваться, надо было только подумать, как применить эту самую теорию к практике.

- Прошу разрешения подняться на мостик! – это, сменившись с вахты, вышел тот самый трюмный Андрей. Курить он не курил, но любил выйти размять булки и проветрить ушные раковины с целью нагулять аппетит (как он сам выражался).

Не дожидаясь, пока ему разрешат, но понимая, что раз на мостике нет криков и воплей по поводу расхождения с целями, то, конечно же, можно, Андрей протиснулся наверх по правому борту.

- Дай позырить! – оттолкнул он штурмана от пеленгатора.

- Ну и что ты там видишь?

- Да хер пойми что, но окуляр нагрет штурманским глазом: сразу чувствуется, что не зря вахту стоит!

И тут Андрей заметил своего знакомого в корявых руках минёра. Нотка ревности кольнула в сердце.

- Что ты делаешь, бля? Дай сюда! Смотри: даёшь команду штурману: «Штурман, засечь время измерения!» («есть» - устало ответил штурман, обречённо глядя за горизонт, как будто там висели часы). Дальше смотришь сюда, совмещаешь, поворачиваешь, замеряешь, командуешь штурману внести поправку на параллакс, измеряешь второй раз, по второму светилу и, вуаля! Штурман, ну что там? Где мы? Далеко ли до Таллина?

Изо рта командира дивизии выпала недокуренная сигарета и от неё занялся тлеть мех на воротнике его тулупа: комдив морщился на дымок, но из стопора выйти был не в состоянии.

- Тащ комдив, вы дымитесь! – доложил старпом.

- Я не только дымлюсь, Серёга, я весь теку!

- Центральный – мостику! - крикнул он в переговорное, нажав его тангету валенком: встать до сих пор был не в силах.

- Есть центральный!

- Скоммутируйте с КПС!

- КПС – мостику ответьте!

- Есть КПС!

- Говорит старший на борту! Срочно отбейте телефонограмму следующего содержания в штаб первой флотилии: «Прошу отозвать запрос флагштурмана военно морских классов тчк Нового флагштурмана дивизии нашёл траверсе островов Большевик и Октябрьской Революции вскл учитесь зпт кораси (через «о» обязательно – так и запишите) вскл целую зпт Домнин вскл».

В ответ покашляли.

- Что вы кашляете там? КПС? Как приняли?

- Тащ адмирал, а как передавать-то?

- Руками, блядь, передавать, как же ещё?

- А по каким каналам связи? Тут же как-то слишком неформально всё и целую и кораси через «о». И в какой сеанс передавать будем? У нас же вот только прошёл, надо следующего теперь ждать. Ну у нас план же связи, Вы же сами знаете и порядок в радиоэфире.

- Тьфу быть такими скушными! – и комдив убрал валенок с тангеты, - ну вот как с вами установишь мировое господство, а? Что у вас тут дымом воняет? Горим, что ли?

Андрей долго потом гордился этим своим почти назначением и рассказывал истории о том, как он чуть было не стал флагманским штурманом восемнадцатой дивизии, но отказался от назначения добровольно потому, что не всем же пассажирами на лодке кататься, надо её кому-то и в движение приводить. А, если по совести, то кому же, как не ему? Хотя как он на посту командира трюмной группы приводил её в движение всегда оставалось непонятным. А в том выходе, он изготовил себе бирку из куска ватмана, на которой аккуратно написал «Ф-1. 18 ДиПЛ» и вешая её на канцелярские скрепочки поверх своей пришитой «КТрГр2», входил в штурманскую, открывая дверь ногами (в чём приходилось знатно изгаляться – открывалась она наружу) и спрашивал: «Ну что тут у нас? Штурман – доложить обстановку!»

Штурмана терпели, да – сами же были виноваты в том, что научили его пользоваться секстантом, а чужие знания и умения на флоте принято уважать, даже если знания и умения эти могут пригодиться только для странных вывертов карьерного роста, а в практической плоскости бесполезнее, чем сигнал «Стоп» на заячьей тропе.

И хочу я вам вот что сказать: любые знания и умения, которые попадаются на пути, вы должны немедленно осваивать со всеми доступными рвением и упорством, пусть даже на первый взгляд умения эти и покажутся вам никак не применимыми к текущей ситуации. Ну вот откуда вам знать в какой момент ваша, в общем скучная и монотонная, жизнь насытится событиями до такой степени, что в спасательном плоту именно на вас и секстант в ваших руках будут смотреть влажными глазами сильные мужчины, прекрасные женщины и милые дети и спрашивать, лелея надежды голосом: «Ну так куда нам грести, капитан?».

Случилось однажды так, что Александр Никифорович заболел.

«Ну и тоже мне завязка для беллетристики, - возможно подумает в этом месте читатель, - вон сколько людей болеют, а некоторые так и вовсе делают из этого факта себе флаг и размахивают им во всех общественных местах без разбору!» Оно то да, безусловно, но хочу заметить, что всё, что касается обычных людей, не совсем примеряется к старшему помощнику командира по боевому управлению подводным крейсером.

Тут одно название должности чего стоит, а если к нему учесть ещё и отношение Александра Никифоровича к больничным, то тут-то точки над «ё» и встанут в дружный ряд, а отношение его было следующим: Александр Никифорович считал, что всего три записи в больничном листке моряка дают ему право манкировать своими должностными обязанностями:

1) Отсутствие головы вследствие попадания в неё снаряда;

2) Отсутствие ног (выше чем по колено) вследствие попадания в них осколка бомбы;

3) Полное умственное помешательство – и то, тут ещё надо думать потому, как в минёры вполне ещё может и сгодиться.

В отличии от большинства (но далеко не всех) воинских начальников, Александр Никифорович мало того, что декларировал эти причины, как минимально необходимые для увиливания от выполнения долга, но и сам их неукоснительно соблюдал. О том, что он в данный момент болен можно было узнать лишь по трём признакам: либо пододетый под РБ водолазный свитер из верблюжьей шерсти в случае простудных заболеваний, либо следы зелёнки и бинты в случае физических травм, либо легкий запах перегара в случае травм душевных.

Вполне обыденная ситуация лечения старпома выглядела так:

- Докторила! Где у тебя зелёнка? Лей сюда вот!

-Александр Никифорович! Да у вас кость торчит! Надо в госпиталь! Надо снимок! Надо шить!

- Да что ты елозишь, как хер по стекловате - дай сюда пузырёк! Вооот, учись: сюда нальём и сюда, а то как же там они без меня на швартовке? Поубиваются ведь, косорукие!

- Да кто поубивается? Вон они обратно топают уже!

Старпом выскакивает из амбулатории половиной корпуса и подаёт команды сразу в двух направлениях:

-Доктор, бинтуй здесь, пока я минёров ебу! Минёры! Куда пошли, блядь? Что значит кончили, а? Не понял? Что за чахлые ростки неполовозрелой демократии на моём любимом флоте, я вас спрашиваю! Кончили – это когда я сказал, что кончили, а ну оверштаг и обратно на палубу! Забинтовал? Ну нюхни тут нашатыря, а то бледный вон весь – совсем тебя служба измотала. Может с нами? На воздух? К плеску парусов и скрипу палубы? Знаешь хоть, что парусов у нас нет на лодке? Ладно, потом тобой займусь!

И концы перетягивать, шлаги перекладывать, коренные петли в другую сторону крутить и марки кто так вообще накладывает, а, бля?! А не, это не краска, тащ командир, это кровь, не, никого не убил пока, это мои душевные раны замироточили, опять , да, нет, что Вы, ну как можно – я же сегодня старшим на борту остаюсь: никакого алкоголя! Тащ командир мы же с Вами не один пуд и съели, в том числе, вот Вам оно надо: пачкать наши высокие отношения этими чёрными подозрениями без оснований. Да один раз всего было –разве же это основание? Ой, ну три раза, подумаешь! Да прям там восемь – Вы их будто считаете! Да и какие могут быть между нами счёты – я же сказал ни капли в рот ни сантиметра в…ну Вы поняли! До свидания, да, тащ командир! Смирррррна! Вольно! Лёня ты дебил? Что ты мне машешь своим полотенцем с мостика? Ты не видишь, что я с командиром разговариваю? Ты буркалы-то свои раззявь наконец, а! Очнитесь, Лёня-вы на флоте! Что значит и так знает? Откуда он знает? Как это он видел, что ты заносил? А ты бы сказал ему, что это на ужин мне ну и что, что лук и хлеб – я, может, Буратино в душе, только с хлебом на десерт. Ты мне напомни через пару дней, чтоб я тебя всего лишил по самые помидоры, ладно? И так всего лишён? Ну ничего, – всё равно напомни: я умный –я придумаю что-нибудь.

Работу свою Александр Никифорович любил, знал хорошо и выполнял всегда до последнего оборота плюс ещё один контрольный, на всякий случай, за что штабное начальство его в душе уважало, но виду не показывало – ну кто будет открыто благоволить человеку, который с вами спорит, дерзит и смеётся на замечания, хоть бы даже они и правда смешные? А над несмешными шутками начальства наоборот – не смеётся.

- Ты чего не смеёшься, Саша? – шепчет ему замполит, - начальник штаба пошутил же сейчас: видишь и я смеюсь и офицеры штаба смеются!

- А мне похуй: я прикомандированный. – бурчал в ответ Александр Никифорович, хотя, временно прикомандировавшись в наш экипаж, служил в нём уже года три.

Внешняя суровость характера Александра Никифоровича (а в самом деле он был добряком и даже любил аквариумных рыбок) довольно успешно подкреплялась и суровостью наружности: был он высок, крепко сбит, кряжист, с руками, похожими на грабли, огромными чёрными усищами, с глазами, которые очень удачно умел делать «на выкат» и с гулким басом за крупными белыми зубами. Одно слово – Титан.

И вот этот самый Титан захворал и зачем-то решил поболеть дома в чём командир, более лояльный по отношению к недугам, совсем и не стал ему препятствовать, а зря, как оказалось. За себя старпом пообещал посадить на корабль помощника командира без схода, на что, конечно, командир удивился – он и так думал, что помощник в посёлок ездит только за бумагой для принтера.

Супруга Александра Никифоровича, Александра Прокофьевна, как и любая женщина в этом мире, ничем особенно и не занималась: работала в школе учителем, воспитывала двоих детей, добывала продукты, мыла, стирала, гладила, убирала, готовила, ухаживала за тремя (как она выражалась) недорослями, всех собирала, за всем следила, вела домашнюю бухгалтерию, планировала досуг, хорошо выглядела, всем уделяла внимание и была всегда во всём виновата: ничего такого, как вы сами можете видеть, – ни защиты рубежей, ни подвигов, ни тягот и лишений, а, впрочем, какой с женщины спрос, - правда ведь?

Решению мужа поболеть дома она должна была обрадоваться: за десять лет совместной жизни они виделись может года два, ну от силы, три, в общей сложности, – Родина как зарядила Александра Никифоровича в обойму в Гремихе, так всё и отказывалась его оттуда вынимать, руководствуясь простым принципом, что для того, чтобы корова давала больше молока, её надо просто чаще доить.

Не в силах оставить службу совсем, хоть и на несколько дней, Александр Никифорович набрал с собой домой всё, что мог из корабельной документации с которой ему нужно было поработать, включая ну как бы секретную, но не то, что вот совсем уж очень.

- Ты зачем домой этот хлам притащил?

- Молчи, женщина! – и, ловко увернувшись от чумички, Саша (а в домашней обстановке давайте будем называть его вот так вот запросто) шмыгнул на кухню с ревизией.

- Что ты там гремишь? – его жена убрала за ним ботинки на место, повесила шинель на место и взяла с места шапку и варежки – посушить.

- Ищу что-нибудь вкусненькое, Саша!

- Саша, для того, чтоб в холодильнике появилось что-нибудь вкусненькое, его надо сначала купить, а потом, ты не поверишь, ещё и приготовить! А я только с работы пришла! Ты чего так рано-то?

- А вот решил тебя проверить! - и Саша выглянул из кухни, как ему показалось, с хитрым и суровым видом, но, блин, ребята, жуя кольцо краковской колбасы, нельзя выглядеть хитро, а уж, тем более и сурово, - любовников твоих тут погонять или застать тебя врасплох за другим каким пустым времяпрепровождением!

- Так а чего ты в холодильник-то полез любовников искать? В шкафу бы посмотрел, под кроватями: ну какой ты беспомощный! Всему тебя учить надо! Так чего так рано-то?

- Да приболел что-то, - закусывая колбасу эклером, доложил Саша, - слабость какая-то, ломит кости и хвост…а, нет же хвоста у меня, ну и командир домой меня сослал болеть, чтоб я остальных не заражал.

- Так! Ну- ка продукты на место, руки мыть и на осмотр! У нас пол коллектива на больничном – грипп лютует со страшной силой, а ему лишь бы пожрать!

Измерив температуру, осмотрев горло и лёгкие (старпом шипел на холодный фонендоскоп и жаловался, что никакой ласки и внимания больным в этом доме), Александра Прокофьевна вынесла вердикт:

- Постельный режим!

- Хоспаде! Ты услышал мои молитвы!

- Чё ты в зал-то побежал?!

- Так тут же телек! – ответило из зала глухим, завёрнутым в плед голосом, - чайку может принесёшь?

- А может и борща ещё, сибарит?

- И котлетку! Ты ж сама сказала постельный режим!

Ворсинки пледа уютно щекотали ноздри, вкусно пахло съестным с кухни и дети, придя из школы, ходили тихо и говорили в пол голоса, строго предупреждённые матерью, за окном подвывало, но внутрь жилища проникало только звуками. «Эх, - подумал даже Александр Никифорович засыпая, - жаль долго не проболею!».

На следующий день грипп не отступил.

И на следующий за следующим тоже, зато от лежания начали болеть все кости и Александр Никифорович принялся дерзко нарушать постельный режим пока жены не было дома.

А на третий начавшиеся осложнения болезни в виде тепла, уюта, заботы и любви чуть было и вовсе не угробили Александра Никифоровича. Лежать было совсем не в мочь, хотя налитые ленью суставы и требовали их уложить, укутать, а не таскать по квартире. Мозг стремительно терял свою остроту и принесённый тюк с документами так и остался стоять в прихожей практически нетронутым, домочадцы, не приученные к такому долгому пребыванию главы семьи в семье, не знали, что с ним делать и предпочитали вежливо и мягко игнорировать, чтоб не нарушать привычного для себя течения событий – не специально конечно и не назло, но тем не менее. И Александр Никифорович начал маяться.

Он шатался по квартире завёрнутым в плед привидением, ныл, жаловался, стенал, путался у всех под ногами, бесцеремонно вмешивался в уклад и в ультимативном порядке требовал к себе внимания потому, как, судя по всему, жить ему осталось недолго и хоть напоследок очень уж хочется искупаться в семейном тепле.

- Ну что? – булькал он соплями в детской, - Что делаете?

- Уроки, папа.

- А что за уроки?

- Ну вот…математику.

- А давайте я помогу, что ли?

- Да не, мы сами справимся, спасибо.

- А потом может в шашки на вылет партеечку?

- Нет, потом ещё английский, физика и литература.

- Ну вооот…

- Ну как? – умирающим голосом вопрошал на кухне, - Как тут дела?

- Делаются!

- Может помочь чем? Пробу там снять или посолить?

- Саша, я же тебе постельный режим велела соблюдать! Зачем ты ходишь и бациллы свои по всей квартире разносишь?

- Худо мне, Саша, совсем мочи нет, как разморила меня болезнь эта. Помру, небось, так будете жалеть потом про свою чёрствость!

- Ты в туалет в пледе ещё раз зайди, так точно помрёшь!

На четвёртый день, жена не выдержала и позвонила командиру:

- Здравствуйте, Саша! Это Саша, жена Саши!

- Здравствуйте Саша, я узнал! Ну как там Саша?

- Ой, совсем плохо, болен неизлечимо -не знаю что и делать!

- А что у него?

- Температура 38, насморк…

- И?

- И всё, Саша. И всё. Но если он ещё дома пару дней просидит, то боюсь, что мы разводиться начнём или я его прибью! А без меня он точно пропадёт – ну Вы же его знаете! Придумайте что-нибудь Саша, прошу Вас!

- Так. Сейчас кладём трубки и я перезваниваю как бы по своей инициативе. На корабль его утащу – надо спасать семью!

Александра Прокофьевна аккуратненько положила трубку и прошмыгнула на кухню – через пять минут аппарат зазвонил.

- Саша! – крикнула она мужу, - возьми трубку, я занята!

- Да это всё равно тебе из школы звонят, я-то кому нужен? Никому я не нужен!

- Саша, блядь!

- Да ползу уже, ползу! И помереть спокойно не дадут! У аппарата! О, здра желаю, тащ командир! Ну как вы там без меня? Даааааа? Настолько вот прямо? И когда? И что? А как? Это да, тот не потянет! Нет, ну конечно я готов, тащ командир, ну о чём речь! Да пять минут на сборы, ну десять, конечно, да не за что, Вы что, я же, ну Вы же, ну мы же, вот это вот всё, тащ командир!

Кладя трубка, Александр Никифорович сиял.

- Вот! -сказал он громко кому-то невидимому в прихожей, - нужен ещё старпом-то, а! Три дня не был, а всё рушится на борту! Старый конь борозды не испортит!

- Но глубоко и не вспашет! Чего разорался-то, Саша?

- Вызывают на пароход срочно, Сашенька, не дают помереть спокойно, гады, задачи новые – никто не в силах поднять, акромя меня! Ни! Кто!

- Александр, а Вы ведь подпрыгиваете прямо, судя по голосу, а давеча помирать собирались, я помню!

- Да хватит орать-то, мешаете же, ну! – из комнаты высунулась дочь, но получив радостный щелбан от отца, юркнула обратно.

- Некогда помирать, Александра! Вишь и помереть не дадут!

Александра Прокофьевна выглянула из кухни и обомлела: старпом стоял уже одетый по форме номер пять подтянутый, собранный и даже, казалось, умытый, побритый и со сталью в глазах.

- Ого. Ты диван-то хоть убрал за собой в зале?

- Да щас! Мужик ейный на войну собирается, а она ему за диван мозг канифолит! Ну одно слово….ладно, не при детях!

- Когда ждать-то?

Но дверь уже захлопнулась и по лестнице в подъезде затопотали бегом вниз.

В центральный старпом спускался напевая «А волны и стонут и плачут» и сверх необходимого поглаживая поручни трапа – в центральном настойчиво пахло праздником.

- Не понял?- рыкнул старпом на дежурного, - А ну-ка дыхни!

- Александр Никифорович, ну вот креста на вас нет – я ж дежурным стою!

- Кому сказал – дыхни! Да. Три бутылки кольского позавчера. И правда не ты... Кто в центральном сейчас ходил?

- Механики курить ходили.

- Кто из механиков?

- Да все из механиков. И химик с ними.

- А чего они тут все на борту вечером делают?

- Здравствуйте! День инженер-механика же сегодня!

- Ха! Попались голубчики!

- И химик.

- Что и химик?

- И химик тоже попался, получается.

- Вот я им передам, как ты про них пошутил! Маклауд ты наш, доморощенный! Ну ладно, пиши пока прощальное письмо, а я пойду шалман их накрою.

Но вышло ровно наоборот: шалман, при виде старпома, загудел ещё радостнее и быстро налил в него штрафную, потом догонную, потом уважительную, а потом и вовсе назначил его тостующим, накрыв с головой и когда ночью воздух в центральном нюхал командир, то дежурный докладывал уже про механиков и химика и старпома.

- А, ну со старпомом-то ладно, со старпомом-то пусть. А химик –то там что делает?

- Ну…родственная душа. Сочувствующий, так сказать.

- Ага. Где шилом пахнет, там у дуста и сочувствие.

К вечеру следующего дня старпом звонил домой с докладом, а стоит сказать, что не смотря на всю свою суровость и авторитет, с женой он всегда разговаривал как нашкодивший школяр и, кто бы мог подумать, - авторитет от этого ни капельки не страдал.

- Да Сашенька, ты знаешь, значительно лучше, да. Вот прямо как заново рождаюсь и насморк почти прошёл и суставы не ломит и хвост…а нет же у меня хвоста. Нет, Сашенька, ну как же я пил, ты что! Меня же командир вызвал к задаче готовиться – ты же сама свидетелем была, по своей инициативе, да, пропадаю, говорит, без тебя, спасай, брат, а ты говоришь «пил»! Сегодня там повеселитесь ещё, а завтра я уж нагряну – наведу там порядок у вас, да – смотрите там у меня! Ну всё, люблю, целую ручки, адьё!

Если вам когда-нибудь казалось, что мужчины абсолютно не умеют болеть, то уверяю вас, всё это потому, что величина масштабов их предназначения просто не умещается в этот вот весь сопливый быт и скука с тоской по прериям или волнам гнетёт их сильнее чем какие-то там вирусы или бактерии. Но выносить порой болеющих мужчин невозможно, это да, даже если они старпомы по боевому управлению подводным крейсером, а под руками, как назло, не оказывается группы механиков. И химика.

Даже не раскладывая карт Таро, я могу смело предположить, что каждый из вас попадал в неловкие ситуации: например, решив первый раз в жизни проехать в общественном транспорте без проездного билета, нарывался на контроллёров, либо, придя знакомиться с родителями своей будущей жены обнаруживал, сняв лаковые туфли, приветливо торчащий наружу большой палец из носка, который пол часа назад был абсолютно цел. То есть, вам всем легко будет представить некоторую степень неловкости и что вы при этом испытываете. А теперь попробуйте представить, что неловкость эта длится не несколько минут, а месяц (может два) и мало того, но в этой своей неловкости вы умудрились попасть в ещё одну неловкость. Представили?

Завели у нас в экипаже такой обычай: давать возможность молодым офицерам представиться всему экипажу и сделать это торжественно, но, вместе с тем, приятно. Потому, что вот приходит молодой ракетчик Серёга, например, и смотрит на всех, как голодный кот на сметану, а в ответ сто семьдесят пять незнакомых мужчин вокруг расхаживают с отстранёнными выражениями на надбровных дугах и внимания на него не обращают по собственной инициативе: кто знает, что это за Серёга и надолго ли он пришёл, а может так, вообще, за заваркой к товарищу – и вот что делать Серёге, если (а по другому и не бывает) он хорошо воспитан и приучен уважать уставы чужих монастырей? Не ходить же, заглядывая всем в глаза и спрашивая, не желают ли с ним познакомиться? На перекурах приходится стоять несколько в сторонке – при нём, вроде как, говорить и не стесняются, но и в беседу активно не вовлекают и поневоле тут начнёшь искать компанию себе среди таких же, как ты, юных, но алчущих. И водиться приходится чорт знает с кем на первых порах: с грубыми механиками, спесивыми штурманами, агрессивными минёрами и, может быть, даже с офицерами береговой базы – от отчаяния, а хочется –то со своими, с родными ракетчиками! Ну вот.

Несколько проще в этом отношении докторам: их по штату не семьдесят, как механиков, а всего трое – коллектив маленький, сплочённый и обособленный, а в свой влился - дальше легче идёт. А ещё, примерно в это же время на корабль приходят приказы о присвоении очередных воинских званий – этим людям положено товарищам об этом торжественно объявить за столом? Положено. Значит и их решили к молодым офицерам присоединить и назвать это всё вливанием в экипаж: «Представление вновь прибывших офицеров» по официальному отчёту заместителя командира по воспитательной работе.

Из всех атрибутов приятной торжественности для нас доступны были:

1. Природа – бесплатно;

2. Шило (спирт) – бесплатно;

3. Мясо – бесплатно (доставал интендант и все предпочитали не спрашивать где, как и кто это в тушах);

4. Овощи – сущие копейки;

5. Аудиозаписи для танцев, при пересчёте на лицо,- тоже почти бесплатно;

6. Женщины для танцев – дорого, конечно, но раз уж они жёны, то не оставлять же их без мяса и свежего воздуха?

И что у вас получилось, при смешивании этих компонентов? Вот всеобщий выход на шашлыки мы и устраивали.

Продукты загодя свозились на корабль и там виновники торжества их готовили: всё, кроме салата. Салат всегда готовил армянин Олег (два пятнадцать, голубые глаза, русые волосы) и выходило у него, стоит заметить, отменно: точного рецепта не помню, но знаю, что накануне он готовил баклажаны, фаршируя их солью и обрезью от мяса, а потом всё (баклажаны, помидоры, перец) жарил на открытом огне, натирал на тёрке, засыпал специями, зеленью и подавал - и я до сих пор не могу найти вкуснее гарнира для шашлыка. И шашлык он всегда жарил сам потому как мы, косорукие и кривоглазые европеоиды к этому не имели никаких задатков. А так как он был мало того, что длинным, но и здоровым, как конь, то спорить с ним можно было, в теории, но никто не рисковал.

Мясо мариновали в двух железных лагунах с крышками.

- Сколько тут? – уточнил старпом, который, естественно, был ответственным за мероприятие.

- Килограмм шестьдесят.

- Телёнок маленький – на всех не хватит! Больше хлеба берите!

А потом поставил Мишу сторожить мясо. Хоть предложение это и звучит сурово своей короткостью, но нет, не в качестве наказания, а чтоб не путался под ногами. Был Миша молодым доктором, который только пришёл на корабль и докторов, по традиции, грязной работой не нагружали, а тут же задор такой, ну никак не усидеть в амбулатории: все готовятся к праздничному мероприятию, приятно суетятся и жужжат, как муравейник, а делать доктору ничего не позволяют, берегут пальцы его, будто он скрипач или пианист какой, а сами же всё делают не так (ну вы меня понимаете): не так режут мясо, не так шинкуют лук, не так фаршируют баклажаны, не так моют руки даже! Ну как тут усидишь в амбулатории?

- Так! – не выдержал старпом, - выносите мясо на пирс! И доктора!

- Выносить?

- Поставить сторожить, на всякий. Пост номер один у тебя будет, Михуил! Чувствуешь, как суставы наливаются ответственностью?

- Это возле знамени?

- Это возле мяса!

Мог ли предположить доктор, обрадованный, что, наконец, и ему нашлось дело в общем муравейнике, что это и станет в его жизни первым, тем самым, воспетым многократно предпоследними романтиками моментом, когда вся жизнь его проскользнёт в сознании за пару минут? Правильный ответ – нет, но, – давайте поподробнее с этого места.

Мясо и доктора вынесли на корень пирса, куда Алексей (тот самый которого папа не пускал домой без зачётного листа) уже подогнал отобранную по случаю у папы красную шестёрку.

- Э! – крикнул доктор вслед убегающей обратно ватаге, - так давайте загрузим сразу в машину!

- Ключи же у Лёши! Сейчас мы его пришлём! – ответили из ватаги.

«Ну и ладно» - подумал Миша, отлично зная, что слово «сейчас» в военно-морском флоте означает абсолютно произвольные отрезки времени сроком до трёх месяцев.

На дворе как раз робко вступала в права ранняя осень, сопки только-только начали краснеть от смущения за полноту свою грибами и ягодами, Солнцу разрешили уже немного поспать ночью и, подобрев оттого, оно не палило нещадно, насыщая воздух вязкими испарениями болот и озёр, а только ласково поглаживало скулы и даже разрешало не щуриться, когда смотришь на море. Чем не идеальная пора, чтоб посидеть на капоте и подумать, нежась на вкусном воздухе из моря, гранита и мха? А подумать было о чём, вот хоть например о том, с какой-такой целью его, врача – дерматовенеролога назначили на лодку вторым врачом в помощь первому, который по специальности был психиатром? Вот исходя из какой такой логики и преследуя какие цели? Или он чего-то не заметил, каких то особенностей именно этого экипажа? Миша был редким добряком и улыбался, думая даже такие научные мысли, когда почувствовал, что его спину сверлят.

С любопытством обернувшись, Миша увидел стаю животных предположительно из отряда лохматых млекопитающих – не то маленьких медведей, не то больших росомах количеством около пятидесяти, как ему показалось, (на самом деле – четыре) которые, выстроившись клином, бесшумно к нему приближались. Ну не к нему, конечно, а к запаху мяса и не клином, а свиньёй, потому, что из построения свиньёй окружать удобнее, но приставка «м/с» к званию старший лейтенант давала Мише право и не знать точные название построений колонн пехоты, от чего, собственно, в данный момент Мише было не жарче и не холодней. Животные были настроены явно недружелюбно и единственным положительным чувством в их взглядах было недоумение оттого, зачем это этот человечек стоит на пути к их обеду. А так, у них всё было готово: клыки – пожалуйста, слюна – пожалуйста, голодные взгляды – пожалуйста!

- Ну вы это, - улыбнулся Миша животным, - давайте! Идите отсюда!

И добродушно махнул на них рукой. Животные оказались плохо воспитаны и на команду среагировали только прижиманием ушей, рычанием и опусканием голов ниже к земле. Видимо, голод на их весах сильно перевешивал страх и почтение к человеку.

Каждый военный в душе готов, в той или иной степени, умереть: никто из них не живёт в уверенности, что наше оружие – самое оружейное в мире и наши полководцы – самые полководческие и все знают, что точно придётся периодически проигрывать бои и оставлять позиции. Но, одно дело, погибнуть в бою, прикрывая собой знамя полка, в чине нуууу хотя бы майора, например, а совсем другое - быть съеденным собаками, когда ты только старшего лейтенанта получил! Это же как после этого в глаза потомкам смотреть? И абсолютно непонятно с какой степенью гордости можно будет им рассказывать о гибели во время защиты экипажных шашлыков! Поэтому вариант героической гибели Миша сразу отмёл и решил принимать меры.

- Эй! – крикнул он в сторону верхнего вахтенного, - иди сюда! Быстро! Мне нужен твой автомат!

Верхний вахтенный, славный сын татарского народа, который до этого лениво бродил по пирсу в ожидании дембеля, до которого оставалось всего-то чуть больше года, оценил ситуацию ещё быстрее Миши:

- Мне не положено, тащ! Мне в будке стоять положено!

И немедленно убежал к трапу в будку верхнего вахтенного, откуда периодически выглядывали только его любопытные ноздри.

- Ну собака! Ну погоди! Придёшь ко мне за таблетками! - погрозил ему Миша и приступил к выполнению плана «Б».

Собаки, которые наступали на Мишу были, пожалуй самой колоритной стаей из тех, которые периодически появлялись в дивизии. Очевидно, что все они были родственниками и произвелись точно от овчарки и ещё какой-то, может быть хаски или лайки – позже этой же зимой Миша наблюдал как они за пять миллисекунд съели кота с медпункта дивизии, не оставив от него не то, что ушей и хвоста, а даже и капельки крови на снегу. Охраняя мясо, Миша ещё не знал, конечно, этой истории, но, согласитесь: человек, который семь лет получал высшее образование, способен оценить степень опасности млекопитающих и без наблюдения разрывания котов, а просто смоделировав развитие ситуации исходя из размера клыков, обильности слюны, а также взглядов и поз. И, смоделировав, Миша кристально чётко понял, что его вот-вот начнут есть, а значит нужно применять любимый приём военных, врачей, военных врачей и правительств любой страны – отвлечение внимания. Сдачу продовольствия врагу, как вариант выхода из ситуации, Миша не рассматривал вообще: как потом в глаза товарищам смотреть?

Покопавшись в первом лагуне, доктор выудил из него кусок жилы с салом и, широко размахнувшись, забросил собакам за спины. Выполнил упражнение «Толчок», закинул первый лагун на крышу машины и потянулся было ко второму, но с изумлением отметил, что собаки уже успели догнать жилу, подраться за неё, съесть и восстановить свою рекогносцировку.

- Врёшь, не возьмёшь! – Миша вытащил кусок из второго лагуна и зашвырнул его ещё дальше.

Закинув наверх и второй, Миша расслабился – ну хоть мясо-то теперь точно не пропадёт: будет чем помянуть его экипажу на природе! Собаки изумились такому невиданному коварству со стороны врача: они немного повздорили между собой, выясняя, видимо, кто из них более виноват в таком повороте событий, но сдаваться так быстро не желали.

Стая реденьким омутом кружилась вокруг,- они явно прицеливались откуда лучше на машину запрыгивать, когда из лодки выскочил почти голый (здесь: без пилотки) старпом и чуть позже за ним – Алексей.

- Так! Ну-ка, блядь! – рыкнул старпом на собак и те, поджав хвосты, убежали в сопки есть чернику. На флоте даже последняя собака знает команду «Так! Ну-ка, блядь!» и трактует её всегда безошибочно в контексте ситуации.

- Сергей Александрович! Спасибо Вам, родной! Спасли меня! – заулыбался ещё шире Миша.

- Да я вообще-то мясо бежал спасать. Мне заместитель командира дивизии позвонил и спрашивает проверял ли я доктора своего нового, то есть тебя, на нормальность, а то он, то есть ты, достаёт из лагунов наше мясо и кормит им бродячих собак, за чем весь штаб в окна и наблюдает! А я говорю, позвольте, но правильнее говорить ваше мясо, а не наше, а он мне говорит, что мол тогда и машина его, а не наша и нечего в ней наше мясо возить, но, впрочем, если мы ещё минут пять попрепираемся за точность местоимений, то вопрос об их притяжительности снимется автоматически за отсутствием предмета притяжения, то есть мяса.

- Бля, Миша! – Алексей прибежал и уже стаскивал лагуны на землю, - ты батьке машину поцарапал!

- Ну Лёша, ну иначе меня бы съели тогда!

- И у нас всё равно остался бы тогда второй доктор, а машина-то одна!

- Ой, что ты корпускулируешь тут, - вмешался старпом, - у меня есть красный пластилин, никто и не заметит!

Так и получилось, в общем-то: не заметил сначала.

Потом всё двинулось по отработанному плану: наказанные за недостойное поведение остались нести вахту, остальные числом слегка за сто двинулись сначала в посёлок, там подобрали жён, детей и домашних животных и, навьюченные припасами, побрели в сопки, где покрасивше и ручей. Там сначала костры, гитары, спит девятый отсек, потом слегка дрожащими голосами «Лейтенант Такойто! Представляюсь по случаю назначения…», а потом уже юмахо-юмасо, танцы и братание со всеми смежными специальностями.

И может кто, на месте доктора Миши и заикался бы после этого случая всю оставшуюся жизнь, а он вот – нет. Таким же улыбчивым добряком и остался. И оптимистом, что тем более странно, при его-то профессии и умении отбивать мясо у собак.

Придёшь к нему, бывало, раненым дельфином:

- Доктор, смотри, что у меня вот тут появилось.

- О. Так это же, братишка, перниозис фоликулярис на фоне эритермо пернио! Надо же, невидаль какая…

- Это ты сейчас Вельзевула на помощь себе вызвал? Говори прямо - что теперь со мной будет?

- Ты умрёшь!

- …….

- Не знаю когда и от чего, но точно умрёшь. А от этого могу дать тебе йод или зелёнку.

- Поможет?

- Нет, но успокоит нервы и будет смешно выглядеть. А так лечения не требуется – чаю выпей и свитер тёплый надень.

- Тьфу на тебя!

- Тьфу на тебя тоже!

Одно слово – масон! Потому, что как ни крути, а врачи – это отдельная каста, военные – отдельная каста, а военные врачи так и вообще кастовая каста в касте получается – мозг сломаешь, пока осознаешь! И ведь замечательные ребята какие, не смотря на вот это вот всё: сколько людей спасли или от смерти или просто от увечья и моральной деградации – счёту не подлежит. А уж какие ответственные - до ужаса! Миша, говорю ему туманно, может есть пару фоточек со службы – ну там посмотреть и всё такое: приходят два пухлых письма (в одно все не влезли) и там Миша в своей каюте; Миша нарушает режим секретности пункта базирования РПК СНов; Миша борется за живучесть третьего отсека; Миша бьёт врага из всех калибров; Миша стесняется своих тапочек возле гюйса; А ещё есть «Миша в парилке», «Миша в бассейне», «Миша полуголый в спортзале» - но эти я только за отдельную плату покажу.

Так что хочу вам сказать, подводя итог под этим абсолютно правдивым рассказом: из любой ситуации, какой бы неловкой она ни казалась сначала, всегда есть выход! В крайнем случае, она просто закончится, хотите вы того или нет и главная ваша задача в преодолении – не растратить слишком много мяса, и не быть съеденным. Всё остальное – ерунда. И умоляю вас, никогда не путайтесь под ногами: можете сделать лучше – сделайте, а нет, так стойте молча в сторонке и берегите пальцы!

По мотивам поста http://pikabu.ru/story/pamyatnik_vsemu_chelovechestvu_478442...

На моей работе после я должен с утра находиться в офисе, а после полудня выезжать на маршрут. Обычно утром особо нечем заняться, поэтому я сидел на Реддит. Всем пофиг, так как делают то же самое. У моего телефона херовая батарея, поэтому она быстро кончается. Я это не люблю, так как пропускаю важные звонки и не могу поискать что-то, если захочу. Так что обычно я оставляю телефон заряжаться до выезда, чтобы к моменту возвращения он был полностью заряжен.

Другая вещь, которой я люблю заниматься на работе (во время перерыва, конечно), это фапать в туалете. Это не какая-то проблема, просто у меня безвылазно сидящий дома сожитель, так что я почти не могу заниматься этим дома. Плюс, на работе закрытый туалет, так что никто не зайдет полюбоваться моими неправильно стоящими туфлями. В любом случае, пока я передергиваю затвор, я помогаю себе просмотром прона на телефоне. Но вот в чем дело: я люблю прон по my little pony. Да, да, я больной аутичный ублюдок, наглухо отбитый, я не на 4chan, неважно. Мне похуй, это одноразовый аккаунт. Назад к истории.

Вчера был самый обычный день. Я пошел в туалет, открыл /r/clopclop и стал фапать. Меня прервал сотрудник, которому нужно было в туалет, так что я натянул штаны, сунул телефон в карман и вышел. День продолжился как обычно, сделал свою фигню, подготовился к выезду, поставил телефон на зарядку и выехал. Но на полпути по маршруту я осознал, что оставил прон на телефоне. Блять. Без скринлока, защиты, без всего. Любой мог подойти, провети пальцем, бум - NSFW. Оно бросилось бы прямо в лицо, так как я не закрыл приложение Реддита. Итак, когда я вернулся, телефон отсутствовал, а на его месте лежала записка: "Пожалуйста, зайди ко мне. Шэрон." Могу сказать, что это был самый неловкий и неудобный разговор за всю историю человечества. Учтите, что я работал не так долго, так что не был близок с боссом. Я закончил крича на неё за вторжение в личную жизнь, хотя у меня и не было аргументов. Она сказала, что ей без разницы, чем я занимаюсь в нерабочее время, пока это не приходит на работу.

К чёрту, Реддит, я не вышел на работу сегодня, так что думаю, мне нужно искать новую работу.

Как и у любого правила на свете, у правила прилёта лейтенантов косяками тоже есть исключение и исключение это, хоть и крайне редко, но на флоте происходит и я даже был свидетелем одного из них. Называется это явление «пиджак». Этим простым предметом из гражданского обмундирования на флоте называют студентов гражданских ВУЗов которые, окончив в них военные кафедры, зачем-то просятся искать своё предназначение в войсках.

И вот мы, прилетев своей стайкой в 18 дивизию распределились в ней по экипажам и только начали впрягаться, как в неё же прибыл для дальнейшего прохождения службы (как было указано в наших предписаниях) лейтенант Вова с простой русской фамилией Габриэль для её начала потому, как продолжать-то ему было и нечего по сути.

Вова был крайне колоритным представителем семейства пиджаков: из необычайно интеллигентной семьи (папа профессор, мама –аспирант, дедушка – академик, горничная – младший научный сотрудник и даже кот и тот был лаборантом в НИИ); получив какое-то сугубо фундаментальное образование с избытком теоретических знаний и полным отсутствием практических навыков, начитавшись передовиц про силу и мощь ракетного флота страны, он решил, что вот именно оттуда и трубит ему рог Судьбы, чем, несомненно удивит всех родных, близких, кота и рог Судьбы. Но, будучи людьми интеллигентными, папа с дедушкой не стали препятствовать Вове и, стряхнув пыль со своих пухлых телефонных книг, немедленно устроили его во флот.

И первыми на флоте (не считая начальства) его увидели мы с Максом: нас тогда распределили на ТК-20, но, так как её экипаж убыл в отпуск, временно прикомандировали на ТК-202: лодку глубокого отстоя. Уже в те времена казалось, что никто не помнит когда она последний раз ходила в море, все были точно уверены, что в море она не пойдёт больше никогда и потихоньку растаскивали её на запчасти для других кораблей.

Из экипажа на нём остались только самые стойкие и достойные люди, а именно: те, которые не были годны в плавсостав, но за прошлые заслуги им разрешали дослужиться до пенсии потому, как служить на корабле отстоя это награда почище ордена. Самыми яркими представителями были братья – близнецы Андрей Горыныч и Павел Георгиныч (комдив-раз и комдив-три соответственно) и командир трюмной группы Ржевский, которого все называли поручиком, хотя, на самом деле, был он капитан-лейтенантом преклонных годов: им-то и поручено было в экипаже принимать молодое поколение, учить его жизни, премудростям службы и опекать, если что.

- Товарищи лейтенанты! Товарищи лейтенанты!

Мы с Максимом шли из дивизии на корабль и удивлённо оглянулись на догонявшего нас человека. - Шпион? – спросил я у Макса.

- Да ну. Шпион же военный, а этот …пугало какое-то.

Мы же тогда не знали, что Вова сын профессора и внук академика и в их кругах, может быть и не принято называть вслух пугалом людей, которые выглядят как пугало. Впоследствии оказалось, что так выглядит Вова всегда, а не только на первых порах: плохо стриженный, лохматый, форма висит мешком (он не умел и так и не научился подгонять её себе по размеру и всегда казалось, что это форма не его, а чужая: может папы или старшего брата), аристократически бледный до зелёных оттенков, сутулый и весь какой-то нескладный: не внешне, физически, а по восприятию, он везде и всегда казался не к месту, как кактус среди фиалок или фиалка среди кактусов – в данном случае это одно и то же.

- А я вот тоже лейтенант! – радостно сообщил нам Вова, догнав.

Что вообще радостного может быть во фразе «Я тоже лейтенант»? Прослужив уже месяц, мы с Максимом глубоко и прочно усвоили, что лейтенант на флоте – это как личинка в естественной природе: плохо и опасно и пройти эту стадию нужно как можно быстрее.

- Да ладно? – удивился Максим, глядя на лейтенантские погоны Вовы, - а мы подумали, что подполковник.

- Нет! Пока ещё лейтенант! Вот! Меня послали вас догнать! Сказали, что вы меня отведёте на двести вторую!!

Я хорошо запомнил тот день потому, что именно тогда у меня первый раз немного заболела голова от количества восклицательных знаков в одном предложении, практически лишённом смысла.

- Ну пошли, - и Макс взял его за руку.

Я взял за вторую – Вова густо побелел и выглядело это странно, но он всегда белел в тех ситуациях, когда обычные люди краснеют и что ещё мы выяснили потом – Вова был абсолютно невосприимчив к юмору: вот просто если бы существовала единица измерения непонимания юмора вообще, то за её абсолют брался бы один Габриэль. Мало того, когда ему объяснили, что такое юмор и зачем он применяется в повседневной жизни, он запутался ещё больше и начал принимать за юмор то, что юмором не было и наоборот.

- Знаем, знаем уже! Звонили из штаба! Ждём свежую кровь! – заорали из центрального голосом Ржевского, когда мы затопали по трапу в центральный.

Группа наставников сидела в полном составе.

- Так, так, так, а кто это у нас тут такой красивый?

- Я, - сказал Максим, - очевидно же: кто тут ещё красивый?

- А вот этот юноша бледный со взором потухшим – он кто?

- Он – лейтенант, - говорю я, - и мы его привели.

- А он немой?

- Не ваш. Он в ракетчики определён: у него образование и всё такое!

- А почему Вы не разговариваете, товарищ лейтенант? – не выдержал Андрей Горыныч

- А Вы ко мне не обращались, почему я должен с Вами разговаривать?

Несмотря на всё своё престижное образование и родословное дерево обхватом в пять, а то и семь аршин, Вова был абсолютно невыносимо бестактен, недружелюбен и чванлив, но, при этом выглядел и был всегда невыносимо жалким: на него нельзя было злиться или испытывать другие сильные чувства, кроме некоторой гигиенической брезгливости. Именно с Вовы я всегда напрягаюсь, когда слышу слово «аристократ» потому, что как не крути, а Вова был самым натуральным аристократом, но таким юродивым представителем этого класса, что днём с огнём поискать.

Андрей Горыныч встал, оправился, вытянул руки по швам и приосанился:

- Капитан третьего ранга Такойто! Прошу разрешения обратиться, товарищ лейтенант!

- Да – побледнел Вова.

- Фамилия-то Ваша как?

- Габриэль.

- Питер?

- Нет, Владимир.

- Жаль, что не Питер!

- Почему?

- Что почему?

- Что не Питер. Кто такой этот Питер?

- Ах, - выдохнул Андрей Горыныч, опустился в кресло и взялся за левую грудь, - оставьте меня! Я не в силах смотреть на такой упадок в офицере флота! Сердце. Боже, как болит сердце оттого, что лейтенанты не знают кто такой Питер Габриэль!

- Андрей, сердце не там находится, - это Павел Георгиныч

- Брат мой, единоутробный! Я знаю, где находится сердце! Но, для театральных жестов, оно находится именно там, где я держусь!

- Я не понимаю, - не выдержал Вова, - скажите мне, где командир БЧ-2?

- Командир БЧ-2, юноша, у нас болен, если Вы ещё не в курсе. Неизлечимо болен отвращением к службе и бывает тут только в случае чрезвычайной необходимости. Можете поискать его там (и Андрей Горыныч махнул рукой в сторону девятнадцатого отсека), вдруг у него именно сегодня она и есть.

Мы с Максимом посидели минут пятнадцать в центральном, послушали истории о былых деньках и всей компанией наблюдали как всё это время Вова бродит по крошечному отсеку, тыкаясь во все двери и малочисленные закоулки.

- Вот для чего он тычется в пост связи, а? – не выдержал Ржевский, - а ты в дизель-генераторной смотрел? – крикнул он в девятнадцатый.

- Смотрел! Там нет!

- Ну пиздец, - резюмировал Ржевский.

- Перед вами, товарищи офицеры, классический офицер штаба – вот попомните мои слова! Тупой, но гонористый и решительный! – поднял вверх палец Павел Георгиныч.

- Да ладно?

- Попомните мои слова. Не живут такие на железе. Не живут.

Но в штаб Вова попал не сразу. Сразу Вова заступил в береговой наряд дежурным по КПП на въезде в дивизию.

- Не понял? – удивился начальник штаба на разводе, - а ты тут что делаешь?

- Заступаю дежурным по КПП!

- Так, помощник, иди-ка сюда.

Начальник штаба вместе с помощником двести второй отошли в сторону и говорили тихо, но некоторые слова возмущённого помощника всё-таки долетали:

- А кого мне ставить? А хули он на флот припёрся? Ну и что, что никогда? Устав есть – в уставе всё написано!

Вяло препирались минут пять: в итоге начальник штаба подошёл к Вове и взяв его за пуговицу, сказал:

- Ну ты это. Не робей, главное дело. Пистолет у тебя есть – вот и стреляй, если что!

Мы-то тогда уже начали понимать, что Вова абсолютно невосприимчив к юмору и чрезмерно почтителен к старшему начальству, но откуда это мог знать начальник штаба дивизии?

Я бы показал вам фотографию этого невзрачного кубика, который охранял въезд и единственный официальный проход в дивизию ядерных стратегических ракетоносцев, но и гугл и яндекс дружно стесняются хранить в себе эти изображения: этот кубик три на три метра, без отопления, воды и канализации был собран из строительного мусора в шестидесятые годы и назвали его КПП только по одной причине: ну надо же было хоть что-то назвать контрольно-пропускным пунктом! Он сиротливо ютился у кривой дороги и перекрывал её верёвочкой, висящей между двумя столбиками, которую морпехи, отчего-то, называли гордым именем «шлагбаун». Морпехи там были контролёрами, а дежурным – какой-нибудь офицер.

Вовино дежурство уже перевалило за полночь и морпехи отлично справлялись с пропускным режимом не обращаю внимания на странного лохматого лейтенанта, когда одного из них кто-то дёрнул за язык сказать:

- Во. Автобат опять пьяный из посёлка едет: сейчас нам шлагбаун порвут опять.

- Как это? – встрепенулся Вова от своих научных записей, - не положено же!

- Да ну, тащ, всё нормально: они завтра придут извиняться, всё починят и ещё чего-нибудь вкусненького принесут. Не в первой.

- Как это так это?!

Вова выскочил на свежий мороз и едва успел увернуться от сильно вихляющего ЗИЛа, который и правда снеся верёвку повихлял дальше.

- Стоять! – заорал Вова во Вселенную и запаниковал от возмущения и бессилия.

А всё почему? А всё потому, что прочитав инструкцию, он подивился на её примитивность и тупость, но не имея практического опыта применения инструкций, тут же о ней забыл и вместо того, чтобы согласно неё звонить дежурному в штаб и объявлять тревогу, он выхватил пистолет и начал стрелять в ЗИЛ, как его учил (ему так казалось) начальник штаба.

Из ЗИЛа посыпалось пьяными контрактниками, но сообразив, что тревога ложная, засыпалось обратно и уехало: первый раз в жизни стреляя из пистолета Макарова, Вова попал куда угодно, может быть даже и в созвездие Кассиопеи, но не в грузовой автомобиль, да, к тому же, напоследок напрочь забыл о запасной обойме в кобуре. Морпехи скрутили Вову и, уложив на топчан, не выпускали до смены с дежурства. После этого Вову запретили ставить в береговые наряды и подпускать к стрелковому и холодному оружию, при том, что служил Вова командиром группы в ракетной боевой части.

- Ну охуеть теперь, - сказал командир БЧ-2, - мало того, что ты, дрищ, службы вообще не нюхал, так за тебя ещё теперь товарищи будут лямку тянуть? За это будешь заниматься планово-предупредительными осмотрами всей боевой части, сука.

И Вова занялся, - а что? Он же с высшим образованием, как-никак. Занимался, правда, он недолго: в аккурат до того момента, как заломал крышку ракетной шахты номер 20 в открытом положении.

- Ааааа! АААаа!! Блядь! За что мне это! Месяц! Месяц до пенсии остался!– каркал как чайка командир БЧ-2, бегая вокруг шахты и смешно махая руками, - Да как так-то, а?! Баклан, ты зачем её открыл вообще?

Вова невозмутимо смотрел вдаль:

- Согласно плану ППО и ППР.

- Согласно чему? Плану? А уровень гидравлики ты проверил? А состояние клапанов? А? А они тебе говорили, что здесь нельзя ничего трогать?!

Неподалёку стояло трио наставников: курило и утвердительно кивало головами:

- Говорили – говорили! По слогам и под запись! Ни – че- го!

- Ну? Хули ты молчишь? Говорили?

- Говорили?

- Ну?

- Что «ну»?

- Ну и нахуя, а?

- Ну по плану…

- По хуяну! Паша, Андрей! Шило есть? Сколько? Мне много надо! Давайте продадим его, а?

Крышку ракетной шахты не могли закрыть года два и начальник штаба флота, приезжая периодически с проверками на ходовые корабли, в итоге не выдержал:

- Знаете что. Я знаю, что похож на крестьянина оторванного вчера от сохи, я знаю, что похож на долбоёба потому, что ругаюсь матом и ору на вас, но, блядь, не до такой же степени! Сколько вы мне ещё будете втирать, что это не та крышка, что в прошлый раз и не на том борту? Если ещё раз я её увижу в открытом положении, то того баклана, что каркнет мне про проворачивание – сгною на железе!

Крышку закрывали всей дивизией, но закрыли, конечно – с начальством шутки плохи.

А Вова к тому времени уже был переведён в другой экипаж, потом в третий, в четвёртый и, в конечном итоге, попал в экипаж ТК-208, который в те времена числился нашим вторым экипажем. Казалось бы, но все зачёты к этому времени он так и не сдал: как застопорился на середине пути в нашем экипаже, так и всё, хотя, формально, причина-то была банальной: Вова так и не научился ходить между отсеками.

Как подводники ходят между отсеками, если в подводной лодке нет дверей? Ходят они (а чаще всего бегают) через переборочные люки, которые имеют диаметр, примерно от низа грудной клетки и до колена и располагаются, чаще всего именно в этом месте. Чтоб проскочить в такой люк есть два, наиболее распространённых способа: согнувшись нырнуть туда вперёд одной ногой и головой или (если что-то несёшь в руках) боком, но, опять же ногой и головой вперёд.

Вова изобрёл третий способ: он подходил к переборочному люку, открывал его, разворачивался спиной, наклонялся, протягивал ногу в следующий отсек, щупал там ею палубу (а с другой стороны мог быть порожек или трап вообще) и потом лез туда вперёд жопой. И я бы вот рад сейчас приврать и наплести, что это вот мол мы его так научили ползать, но это было бы уже совсем возмутительной неправдой: можно, конечно, научить человека снимать свитер через ноги, но долго ли он это будет делать, если не бить его регулярно? Никто не учит людей ходить через двери: люди, когда бывают маленькими смотрят на других людей и просто повторяют за ними. Никто не учит подводников, когда они бывают маленькими проскакивать в люки: они просто смотрят на других подводников, Вова же был настолько выше всей этой серой массы, по его собственному убеждению, что подражать ей не то, что не хотел, а не мог этого допустить даже на уровне сознания.

Кроме всего прочего, у Вовы постоянно были заняты все карманы и руки: он постоянно носил с собой все свои блокноты, записные книжки, тетради, ручки, карандаши и прочее барахло потому, как простому народу не из профессорских семей не доверял и полагал, что обязательно что-нибудь, да украдут и, чтоб вы понимали уровень воспитания Вовы, именно так и отвечал, когда его спрашивали на кой хер он это всё с собой таскает.

И вот представьте себе эту картину: стоишь ты в отсеки, каким –то важным делом занимаешься, а тут открывается люк, в него просовывается нога, щупает, потом жопа заходит, потом остальная тушка. Из кармана обязательно что-то падает, тушка это собирает, кладёт обратно в карман, проходит мимо тебя дальше (не всегда даже и поздоровавшись), и перед следующим люком проделывает в точности всё то же самое. Ну как после такой картины можно продолжать важное дело?

Когда наш механик первый раз увидел, как Вова ползёт в корму, он немедленно подозвал его к себе:

- Ты сколько служишь уже?

- Четыре месяца!

- Офигеть. Знаешь что друг, я похож на доброго дедячку, только честно?

- Нет, совсем нет.

-Это хорошо: значит и угрожать мне тебе не придётся. Запомни, друг: я тебе запрещаю ходить в корму. Ни разу чтоб я тебя больше здесь не видел.

- А как же я сдам зачёты?

- А никак. Ты мне их не сдашь ни-ког-да.

И как в воду ведь глядел, чорт! И старпом тоже очень удивлялся на Вову.

- Четвёртый, центральному!

- Есть!

- Что есть?

- Есть, четвёртый!

- Габриэль, ты?

- Я

- Бегом в центральный!

И тут же поворачивается к переборочному люку потому, как от четвёртого до восемнадцатого, если бегом, то две минуты, максимум. А Вовы всё нет и нет.

- Четвёртый, центральному!

- Есть, четвёртый!

- Михалыч, а где Габриэль ваш?

- Так к Вам…убежал.

- Когда убежал?

- А вот как только Вы позвали, так он сразу и … побежал.

-Не понимаю… - бормочет старпом, - я бы уже в дивизию и обратно сбегать успел.

- И пообедать.

- Что?

- И пообедать там ещё успели бы.

- Это да, Антоныч, это да…жрать-то хочется.

И тут открывается переборочная дверь и старпом наш первый раз видит, как Вова в них проходит. Отчего-то краснеет, смущается и, дождавшись пока Вова весь вползёт в центральный, говорит ему:

- Владимир. Я не знаю чему Вас там обучали в вашем, без сомнения, престижном ВУЗе, но заходить к начальнику жопой вперёд это, конечно, с одной стороны приятно для начальника, но, с другой, есть такие вещи, как метафоры и аллегории и абсолютно непонятно как Вы собираетесь выжить на флоте без понимания их сути.

Вова стоит белый и ничего не понимает. Молчит, насупившись.

- Ладно, Владимир, ступайте.

-Вы же меня вызывали.

- Вызывал. Но так обескуражен твоим появлением, что уж и забыл зачем. Ступайте, пока я не вспомнил.

- Антоныч! – говорит старпом, когда Вова таким же макаром вылазит обратно, - ну вот зачем вы так?

- Сей Саныч, меня, конечно, радует такая высокая оценка моих способностей унижать младших офицеров, но тут вынужден признать: на такое даже я не способен!

Командир двести восьмой оказался менее тактичен, чем наш старпом. Он вообще был слабо тактичен в отношении бесполезных и малограмотных людей: став командиром атомной подводной лодки в тридцать с небольшим лет, что само по себе уже нонсенс, он обладал уникальной памятью, крутым нравом и презирал абсолютно все условности. Вот если, например, человек был мудаком, то он так и звал его: «Мудак». С ним-то как раз и служил мой тёзка Лёша Баранов и рассказал мне историю Габриэля дальше.

- Габриэль! – рявкнул командир на ошарашенного криком Вову, когда тот вполз в центральный,- ещё раз так войдёшь – выкину за борт!

Тот, от тупости своей, принял это за шутку и продолжил. Командир предупредил его второй раз.

На третий вышла вот какая история: застряла наша ласточка с экипажем двести восьмой в море и бесполезно в нём болталась, а командир их не выносил бесполезности ещё пуще, чем тупости. И вот мечется он по центральному (худой, чёрный и весь сжатый, как пружина) и сетует вслух на судьбу и даже приличными словами тоже: ну типа там «жопа», «пидарасы» и так далее.

Только присел в кресло своё на краешек, как невыносимо громко щёлкает кремальера и в центральном появляется Вовина нога. Нога нащупывает палубу – командир за ней наблюдает, нога нащупала палубу и начала тащить за собой жопу – командир вскакивает с кресла и как пнёт эту жопу в самый что ни на есть копчик: Вова летит в девятнадцатый, из Вовы летят ручки, карандаши, блокноты, записные книжки, стирки линейки, корректоры, скрепки и надкусанный пряник. Командир орёт в девятнадцатый:

- Я тебя, блять, два раза предупредил! Два! Раза!

Из девятнадцатого орёт командир девятнадцатого:

- Блядь! Только приборку сделали! На хрен мне здесь весь этот срач и Габриэль!

Командир захлопывает занавес, ну, в данном случае, переборку.

Если вы думаете, что после этого Вова перестал так ходить, то я вам не сумел его правильно описать. Вова, повинуясь вновь приобретённому условному рефлексу (а он же был животным, несмотря на то, что из профессуры), заглядывал в отсек и, если там не было командира, то лез, а, если был, то просто закрывал переборку, стоял минут десять перед ней и повторял манёвр. Командир это быстро просёк и частенько стоял с другой стороны, ласково улыбаясь на вовины заглядывания: до тех пор, пока Вова не выдерживал и шёл, куда ему надо было вокруг, - вот что бы он делал на однокорпусной лодке? А в центральный Вова начал ходить кругами – обходя поверху девятнадцатый и восемнадцатый отсеки и спускался в центральный через перископную площадку.

После того выхода в море, командир двести восьмой, пошёл в штаб определять Вову на службу именно туда: остальные экипажи от него категорически отказывались. Говорят, даже на колени пытался встать перед командиром дивизии – так умолял уберечь его от греха смертоубийства и тот, конечно, сдался и забрал Вову в штаб.

И вот тут-то Вова и раскрыл весь потенциал своей научной души – начав с помощника флагманского ракетчика и став в этой должности ещё более жалким, хотя, казалось бы – ну куда ещё?

Он приходил с проверками на корабль и проверяемые офицеры смотрели на него как на говно, офицеры штаба смотрели на него как на говно и служил он у них, в основном, мальчиком на побегушках. Кого хочешь бы сломал такой режим и всеобщая молчаливая брезгливость, но только не Вову в его желании продвинуться по карьерной лестнице: закончил он преподавателем в звании капитана первого ранга – рассказывает теперь о своих боевых подвигах студентам. Ну пусть, конечно, рассказывает - кто же ему запретит? Да и я не командир двести восьмой: я не настолько крут нравом, чтоб писать в ответ Вовиным студентам, что Вова, на самом- то деле мудак, ребята, каких поискать. Такой мудак, что даже Питер Лоуренс, необычайно точный в выведении своих законов, ошибся, когда утверждал, что кто может делать – делает, кто не может делать – учит, а кто не может учить – управляет: есть такие, которые не могут вообще ничего. Но на то и правила, чтоб из них были исключения, правда? Вот в исключения мы Вову и запишем.

Уволился подполковник командир батальона, приехал к родителям в деревню, живёт для себя: пробежка, рыбалка, банька, маленький огородик – отдыхает.

Год прошёл, второй, сын сам себе занимается, всё у него хорошо.

Вот, а отец его бубнеть начал:

- Сына, ты бы себе невесту нашёл. Вон по тебе все девки на деревне сохнут, да и нам с внучатами понянькатся охота.

Сын говорит:

- Бать, дай я ещё годок отдохну, а потом всё будет: и невестка, и внуки.

Старый на нервах:

- Где ты устал? Вот я в 43-ем, а ты ничего не видал, одни разговоры!..

Сын понял, что деду ничего не объяснить, и предлагает:

- Давай завтра один день как в армии.

Дед согласился.

В шесть утра бабка будит деда:

- Подъём! Командный пункт вызывает.

Выходит старый на крыльцо. Сын стоит по форме и начинает ебать:

- Почему опоздали на построение? Объяснительную, расследование, приказ... Какие мероприятия спланированы?

Дед говорит:

- Ну, так это, по дрова ехать надо.

Сын:

- Во сколько выезд

Дед

- Ну, часиков в семь-восемь.

Сын его трахнул за отсутствие планирования и определил:

- Выезд в 8.37!

Дед кобылку запряг, только трогаться, тут сын:

- Здравия желаю! Начальник контрольно-технического пункта. Представьте транспортное средство. Недостатки: упряжь не обслужена, повозка не покрашена, на учёте не стоит, колёсный ход не смазан, лошадь не подкована, бортовой номер и знак воинской части отсутствует. Устраняем!!!

Дед ОХЕРЕЛ... Ну, что делать, за пару часов косяки устранил, только трогаться, тут сын опять:

- Здравия желаю! Начальник автослужбы. Представьте путевую документацию. Наряда нет, путёвки нет, маршрутного листа нет, удостоверения старшего нет, свидетельство о регистрации и диагностическая карта отсутствует. Устраняем!!!

Дед с бабкой битый час бумагу марали. Смотрит дед, сына нет, ну и ВЫЕХАЛ.

Сын за деревней:

- Здравия желаю! Начальник инженерной службы полка. Куда едем?

Дед:

- По дрова.

Сын:

- Отлично, представьте инструмент. Топор тупой, не обслужен, не проклеймлён, пила ржавая без развода. Устраняем!!!

Дед домой... Выехал, сын встречает:

- Здравия желаю! Зам.нач.штаба по безопасности военной службы. Куда едем?

Дед:

- В лес по дрова.

Сын:

- Отлично, представьте журнал инструктажей по технике безопасности. Отсутствует? Устраняем!

Дед опять домой, журнал сделал, инструктажи нарисовал, галопом в лес, наебенил полную повозку дров, сел, закурил, смотрит – бабка несётся скачками пожилого зайца и гундосит:

- Что ты сел? Распрягай, я посыльная от нач.штаба полка – наша лошадь заступает дежурным тягачом!

Вскочила и на рысях в деревеньку.

- Ёб твою мать, разгружать заёбся, - дед хомут себе на шею и потихоньку домой.

Выполз дед из леса, а тут сын стоит:

- Здравия желаю! Зампотылу полка.Что везём?

Дед отвечает:

- Дрова.

Сын спрашивает:

- А сено в хозяйстве пригодится?

Дед отвечает:

- Конечно.

Сын говорит:

- Отлично, вон там в поле стог сена. Разгружай дрова, загружай сено!

Сказано сделано. Дед дотащил сено до мостика у речки.

Сын:

- Здравия желаю! Зам. ком.полка. Попутная тренировка. Мост уничтожен. Преодолеваем водную преграду вброд.

Дед полез в воду, заебался, но форсировал. Приполз домой, орёт:

- Бабка, налей 100 грамм!

Старая отвечает:

- Мне замполит полка полдня кукушку выносил за организацию употребления спиртных напитков и всё конфисковал.

Дед:

- хоть пожрать дай!

Бабка:

- Ты пока по лесу лазил, приходил начпрод и проверял порядок организации приёма пищи. Ты отсутствовал более четырёх часов, а мы приготовленную пищу длительное время хранить в бачках не имеем права. Вот и пиздец твоей еде.

Дед голодный, заёбаный, курит... Подходит сын:

- Ну что, разбор полётов: выезд сорвали, заготовку дров затянули, наряд чуть не сорвали, дров нет, сено мокрое, а на фоне этого организация употребления спиртных напитков и срыв приёма пищи. Не слабо!.. Сегодня обозначаем выходной, а завтра рабочий день по такому же плану...

Дед:

- нет сын, лучше на фронт.