В первой половине XVI века в западном христианстве начался раскол. Римская церковь, сконцентрировавшая в своих руках не только власть духовную, но и большое влияние в светских делах, стала вызывать недовольство у верующих. Раздражали прихожан огромные богатства, сосредоточенные в руках святых отцов и их, мягко говоря, не самый аскетичный образ жизни. Церковь обвиняли в том, что она отошла от принципов истинного христианства.

Так началась Реформация, породившая протестантизм — совокупность независимых церквей, церковных союзов и деноминаций, построенных на принципах, отличных от римских канонов.

Католическая церковь, стремясь отстоять свое исключительное положение, начала жесткую борьбу с протестантами. Европа вступила в эпоху религиозных войн, в той или иной степени затронувшую все ведущие государства Западной Европы.

Во Франции противостояние католиков и протестантов — гугенотов вылилось в череду кровавых войн, растянувшуюся почти на сорок лет. Эти войны разрушали и ослабляли государство, терявшее возможности отстаивать свои интересы на международной арене. 8 августа 1570 года был подписан Жерменский мирный договор, положивший конец третьей гугенотской войне.

Поставить точку во вражде двух религиозных лагерей должна была свадьба французскойпринцессы-католички Маргариты Валуа и лидера протестантов Генриха Наваррского.

На свадьбу 19-летней «королевы Марго» и 18-летнего Генриха в Париж съехалась вся элита Франции, как католики, так и протестанты. 18 августа 1572 года бракосочетание состоялось.

Представители умеренных сил ликовали — наконец-то в войне поставлена точка.

Но католические радикалы были в ярости. В первую очередь это касалось Генриха I де Лоррена, 3-го герцога де Гиза. Дело в том, что среди тех, кто прибыл на торжества, был один из лидеров гугенотов адмирал Гаспар де Колиньи. Адмирал был заклятым врагом рода Гизов. Королева-мать Екатерина Медичи, мастерица по части заговоров, призвала герцога де Гиза отомстить адмиралу за погибшего отца, павшего в сражении с гугенотами.

Историки расходятся во мнениях, кто был более активным деятелем этого заговор — герцог или королева-мать. Как бы то ни было, 22 августа нанятый герцогом де Гизом киллер стрелял в де Колиньи, но лишь ранил его в руку.

Ситуация осложнилась — адмирал после заключения мира был включен в Королевский совет, и стал одним из ближайших советников короля Карла IX. Де Колиньи обратился к королю с призывом наказать тех, кто на него покушался.

Католики собрались на срочный совет. Историки расходятся во мнениях, кто именно был главным идеологом следующего решения, но в итоге сошлись на том, что если не удалось убить одного гугенота, то надо убить всех. Тем более, что они так удачно собрались в Париже из-за королевской свадьбы.

Что касается исполнителей, то их было более чем достаточно — народные массы Парижа состояли в основном из католиков. К неприязни к гугенотам в это время добавилось и раздражение роскошной свадьбой, в то время как парижане жили впроголодь.

Некоторые полагают, что изначально Екатерина Медичи, герцог де Гиз и король не планировали масштабной бойни. Планировалось прикончить де Колиньи, полтора десятка военачальников гугенотов, захватить в плен Генриха Наваррского и его двоюродного брата принца де Конде, и на этом остановиться.

Срочно оповестили католиков, привлеченных к заговору. Отличительным знаком, чтобы не перепутать своих с чужими, выбрали белую повязку на руке. В ночь с 23 на 24 августа 1572 года, в канун дня святого Варфоломея, Карл IX отдал приказ собравшимся во дворце католикам «отсечь голову адмирала и людей из его свиты». В три часа ночи на колокольне церкви Сен-Жермен-л’Оксеруа зазвучал набатный колокол. Для католиков это был сигнал к атаке.

Адмирал де Колиньи погиб одним из первых. В спальню к нему ворвался богемский наемник Карл Диановиц по прозвищу Бем. Застав де Колиньи в ночной сорочке, он грубо спросил: «Это ты адмирал?» Де Колиньи ответил: «Молодой человек, уважай мою старость». Бем проткнул его шпагой, а извлекая её, распорол лицо надвое. Тело убитого выбросили в окно.

Первоначально убийцы действительно действовали по плану, устраняя своих главных врагов. Но очень быстро ситуация вышла из-под контроля.

Распаленные религиозной истерией парижане стали убивать всех гугенотов, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. Убийства сопровождались грабежами. Чем дольше длилась бойня, тем не разборчивее становились убийцы. Под шумок можно было убить и соседа-католика, с которым был давний конфликт, ограбить понравившийся дом, вне зависимости от того, кто там живет.

Когда взошло солнце, глазам жителей Парижа предстало жуткое зрелище — улочки города были усеяны сотнями истерзанных трупов. Даже инициаторы расправы испытали ужас от содеянного.

Нельзя сказать, что в резне принимали участие все католики. Маргарита Валуа личным заступничеством спасла жизни мужу и еще нескольких гугенотам, нашедшим убежище у нее в спальне. Рядовые католики прятали гугенотов у себя дома — кто бескорыстно, а кто-то и за плату.

Убийства пошли на спад, но не прекратились, так что спустя три дня Карлу IX пришлось отправить войска, чтобы силой прекратить бесчинства. Расправы над гугенотами произошли и еще в нескольких городах Франции, куда дошли новости о парижских событиях.

Точное число жертв Варфоломеевской ночи неизвестно. Считается, что оно находится в диапазоне от 5000 до 30 000 человек.

Этого оказалось вполне достаточно, чтобы объявить Варфоломеевскую ночь самой масштабной религиозной резней XVI века.

Русский царь Иван Грозный обратил на нее внимание. В письме императору Максимилиану II он писал: «А что, брат дражайшей, скорбиш о кроворозлитии, что учинилось у Францовского короля в его королевстве, несколко тысяч и до сущих младенцов избито; и о том крестьянским государем пригоже скорбети, что такое безчеловечество Француской король над толиком народом учинил и кровь толикую без ума пролил».

Несмотря на гибель главных вождей гугенотов, французские протестанты не сдались. Страну ждала новая череда религиозных войн, насколько кровавых, настолько и бессмысленных. А окончательно закрепление равноправия протестантов во Франции произошло лишь в XIX веке.

http://www.aif.ru/society/history/uvidet_parizh_i_umeret_kak...

http://kak-bog.ru/varfolomeevskaya-noch-interesnye-fakty

Гуманитарная интервенция — вмешательство в дела другого государства для предотвращения массовых убийств, геноцида, нарушения прав человека — стала популярным инструментом международных отношений с конца XIX века.

Наиболее известные сегодня примеры гуманитарной интервенции — бомбежки Югославии силами НАТО в 1999 году и вмешательство международной коалиции в гражданскую войну в Ливии. Как гуманитарную интервенцию можно классифицировать и российскую операцию по «принуждению к миру» Грузии в 2008 году, и бомбардировку Сирии силами Франции, США и Великобритании в апреле этого года.

Но как родилась сама идея того, что возможно вмешиваться в дела суверенного государства (и даже вводить туда войска) для защиты его же граждан от некоторой универсальной несправедливости?

Американский историк Кэтрин Арнольд, опираясь на многочисленные памфлеты, письма и трактаты,  доказывает, что возможность влиять на внутреннюю политику других государств, исходя из общечеловеческих ценностей, была впервые продемонстрирована в конце XVII века.

Не мученики, а страдальцы

Тогда в Европе безостановочно шли конфликты. Тридцатилетняя война ослабила Испанскую империю, а после этого усилившаяся Франция во главе с воинственным «королем-солнцем» Людовиком XIV до конца века пыталась расшириться на север и восток, к Нидерландам и Рейну.

В 1685 году Людовик XIV отменил Нантский эдикт Генриха Наваррского, почти сто лет обеспечивавший религиозный мир во Франции. Все протестантское меньшинство Франции — гугеноты — оказалось вне закона — сотни тысяч людей должны были или перейти в католицизм, или бежать из страны, бросив все, а в случае неудачи отправиться в рабство на королевские галеры. Последних не просто изнуряли тяжелым трудом, но и регулярно жестоко избивали только за то, что они отказывались преклонить колена перед «телом Христовым».

Гугеноты начали активную кампанию, пытаясь повлиять на общественное мнение и правителей протестантских держав, в особенности британских, чтобы те заставили Людовика XIV восстановить права, которые даровал им Нантский эдикт. Их главным орудием стали пронзительные описания быта заключенных, зачастую изложенные в виде их писем (жанр эпистолярного романа в XVIII веке был очень популярен).

Конечно, в основе этих текстов была религиозная риторика: рабов превозносили как мучеников за веру, терпящих пытки, но не отказывающихся от своих убеждений; их сравнивали с евреями в египетском плену и раннехристианскими мучениками, которых римские власти подвергали изощренным пыткам. Однако в этих памфлетах и трактатах, массово издававшихся в конце XVIII — начале XIX века, звучали и несколько новых для Европы тем.

Во-первых, в текстах отстаивалась та точка зрения, что преследование гугенотов французскими властями противоречило «естественному праву». Во-вторых, утверждали авторы, пытки и тюремные сроки из-за конфессиональных расхождений не только бесчеловечны, но и попросту нецивилизованны. Они призывали всех читателей — не только протестантов — проявить участие к судьбе гугенотов на галерах, взывая не к солидарности единоверцев, но чисто человеческому состраданию.

Эти призывы шли в фарватере новых идей о естественном праве, которые разрабатывали философы и юристы того времени (прежде всего Гроций, Гоббс и Локк). Публицисты-гугеноты говорили о гуманном поведении как о естественной норме, определяемой универсальными, «естественными» и разумными ценностями добропорядочности и доброты. И распространяли это требование не только на уровень личных отношений людей друг с другом, личной этики, но и на отношения государства со своими подданными. Действия же французских властей, в логике защитников гугенотов, выводят их за рамки человеческого общества, ибо они нарушают «все нормы правосудия и законы человеческой природы».

Гравюра «Беглецы», изображающая гугенотов, покидающих Францию.

Как сочувствовать незнакомцам

Но важнее всего, считает американский историк, была работа авторов гугенотских писем и памфлетов по абстрагированию норм «живого», непосредственного социального взаимодействия и переноса их на отношения между читателями и далекими от них страдальцами. Они прямо писали, что каждый разумный и гуманный человек, узнав о мучениях протестантов на галерах, проникнется к ним сочувствием, «ибо таково само основание человеческой природы». Незнакомцы заслуживают жалости и сочувствия не меньше, чем друзья и знакомые читателей, и требуют справедливого отношения к себе в той же степени.

Следующим шагом стала утилизация этой риторики для того, чтобы добиться конкретного политического эффекта: в 1709 году, во время мирных переговоров о завершении Войны за испанское наследство, два гугенота, Жак Баржак де Рошгюд и Анри дю Кен, вооружившись аргументами из мемуаров пленных, попытались добиться от Англии и ее католических союзников восстановления гугенотов в правах.

И хотя антифранцузская коалиция, объединившая католические и протестантские державы, совершенно не хотела выступать в роли защитника гугенотов, прагматичные и консервативные британские тори, пришедшие к власти в 1710 и стремившиеся как можно быстрее помириться с Францией, добились включения в мирный договор пункта об освобождении 136 галерных рабов-гугенотов, страданиям которых были посвящены наиболее известные произведения о злоключениях французских протестантов.

Это фактически стало первым казусом дипломатической интервенции под знаменами гуманитарных ценностей, хотя и добилась она немногого.

Источник Чердак

Смотрите также:

Что нам известно о «Крымской Атлантиде»

Чем культура древней Месопотамии удивляет современного человека

Удивительные открытия, сделанные неправильными методами