Вызывает меня как-то начальник к себе и говорит:
Посмотрел я, как ты работаешь, вроде бы, что-то начинаешь понимать, хотя и недостатков в твоей работе много. Да и то, что ты пока делал - это все текущие дела. - Значит, так! Нужно работать на перспективу. Вот ты знаешь...
Значит, придется опять внедрять что-то новое. За два месяца работы на заводе понял, что эти слова начальника ничего хорошего не предвещают. Я даже догадывался что, так как разговоры витали вокруг да около. Я знал. И не ошибся - сказал начальник, что нужно сосредоточиться и довести до ума гальванику.
Был я там, посмотрел на ряды каких-то емкостей, электротехническое оборудование, вентиляцию, почитал кое-какую литературу, но как это уже ржавеющее оборудование запустить - понятия не имел.
Время шло. План мой месячный лежал на столе, и начинать свою карьеру с невыполнения его мне не хотелось. А сроки внедрения гальваники стояли жесткие, испытания нужно было провести в этом месяце.
Пришлось оторвать конструктора Николая Григорьевича от любимого занятия - дремоты за письменным столом. И я пошел в техотдел. Выслушав меня, как мне показалось, внимательно, он по-отечески ответил:
- Ты не мельтеши. Внедряли мы эту гальванику два года, подождет еще несколько месяцев. Вот, должны работника взять туда и технолога. Что мы, сами будем с электролитом возиться?
Коль кого-то нет, значит, не только от меня все зависит. С чем там нам придется возиться, я не знал, но слова его несколько успокоили. Подождем.
Срок внедрения гальваники благополучно перешел с ноября на декабрь, появился новый план, не менее грандиозный, чем старый, за невыполнение некоторых пунктов которого меня, в общем-то, никто и не ругал. 20% премии, правда, лишили, но Григорьевич успокоил, сказав, что так надо и, сколько ни прыгай, все равно лишат. Прошло несколько недель. Так заведено. Я и не переживал особенно.
В один прекрасный день (понедельник), начальник приказал нам с Григорьевичем остаться после совещания у него в кабинете. И заявил:
- Значит, так! К началу нового года гальваника должна работать! Сегодня я принял на работу гальваника. Завтра он выходит и вы, вместе с ним, должны довести до ума гальванику. Все ясно?
Григорьевич тоже промолчал, потому что ему все было ясно. Я промолчал, так как ничего мне не было ясно. Начальник промолчал, потому что все сказал. На том и разошлись.
Как водится, совещание продолжилось в техотделе.
- Что делать будем? - спросил я, когда мы расположились друг против друга и закурили.
За окном завхоз по прозвищу "Стакан" командовал "губарями", загружающими листья в стоящий рядом самосвал. Григорьевич, глубоко затянувшись сигаретой, задумчиво выпустил дым вверх и посмотрел в окно. Вместе со снегом.
- Придет гальваник, сходим, выпишем кислоту, пускай электролит делает. Потом надо заказать в механическом цехе аноды, а то старые заржавели, да их и порастаскали уже. Металла, конечно, нет, нужно будет поднять вопрос на следующем совещании. Зарплата, вроде бы? Ты что сегодня после работы планируешь? - А ничего не будем делать, - наконец ответил Григорьевич, оторвавшись от столь интересного зрелища. - перешел он к более насущным вопросам.
- Григорьич, так начальник же меня съест до следующего понедельника. Ты же знаешь, что каждый день будет спрашивать, - попробовал вернуть я разговор в рабочее русло.
- Вот ты ему и доложи, что электролит делаем. А это, как минимум - неделя. Может, он через неделю уволится. Да и гальваника еще не видели. Или запьет. Так как насчет вечера?
Но - делу время. Пришлось выделять ей в помощники слесаря, да и самому заглядывать в гальванику почаще. Гальваник наш оказался женщиной. Молодой, симпатичной - и это некоторый отпечаток на наши отношения наложило. Как-то неудобно возлагать на нее двадцатилитровые бутыли с кислотой. И работа закипела. Специалистом она была неплохим, дело свое знала, так как раньше работала на каком-то заводе в гальваническом цехе. Ее практический опыт по отладке технологических процессов помог больше, чем все методические указания и книжки, которые я изучил к тому времени. Гальваника - дело тонкое, как сказал бы Сухов.
Не прошло и двух недель, как мы выдали "на-гора" первую отремонтированную деталь. Старый год доживал последние деньки, но мы успели. Так что можно было поздравить себя с заслуженной победой. Поздравили, куда ж денешься-то.
Так и утвердилось. Дальше уже - дело техники. Мы намечали к обработке новые детали, Григорьевич готовил техпроцесс, Валя - так звали гальваника, все это дело доводила до ума. Но ненадолго.
Через месяц после этого торжественного момента Валя не вышла на работу. Появилась спустя несколько дней, с синяком под глазом. Простили, деваться было некуда. Несколько дней постоит - опять нужно все отлаживать. Гальваника - процесс непрерывный. Мороки много.
Не она у нас училась, а мы у нее, и хлопот с ней было по работе немного - все сама делала. Остальное и так понятно. В конце концов, ее уволили, так как все равно толку не было. А жаль. Если бы не ее исчезновения, работали бы мы нормально. Но - не судьба.
И замена нашлась. Начали спешно искать замену, а пока понемногу поддерживали рабочее состояние гальваники с помощью технолога механического цеха, Алексея Филипповича, моего будущего соседа и главного вдохновителя при ремонте квартиры. Но у него своей работы хватало, нужен был постоянный человек. Видимо, настолько понравилась начальнику завода наша работа, что у нас появился не только гальваник, но и был принят технолог, в обязанности которому вменили заниматься первым делом только гальваникой.
Скорее, наоборот. Легче нам не стало. Это было не с Валей работать. Гальваник ничего не знал, технолог, который, как оказалось, устроился на эту работу только потому, что откуда-то его уволили за профнепригодность и строптивый характер, не только ничего не знал, но и качал права, постоянно всем жаловался на свои трудности, да и надоедал своими претензиями то к техотделу, то к отделу главного механика.
Мы несколько приуныли, и заниматься дальнейшим развитием гальванического отделения не хотелось. Бегал этот технолог почти каждый день жаловаться на нас начальнику, искал причины и отговорки, понимая, что иначе ему влетит первому. И мы решили все потихоньку спустить на тормозах. У меня и своих забот было выше головы. Давно замечено, что ругают, как правило, того, кто работает и что-то знает. В конце концов, ему поручили, зарплату он получает, пусть и разбирается сам. И мы стали прикидываться, образно говоря, "шлангами". Зачем разбираться, если в итоге тебя все равно сделают крайним? А что толку ругать бездельника и неумеху? А когда их не было у главного механика? Нас вызывали, собирали, ругали, но дело не двигалось. Все равно ведь дело не сдвинется.
Так продолжалось месяца два. Но всему приходит конец, хотя в данном случае технолог сам себе и нам помог. Вот и в этот раз, придя на работу в понедельник, я увидел его, несущегося на всех парах в нашу сторону. Я говорил, что был он человеком довольно склочным и вечно жаловался на свою тяжелую жизнь. Через пару минут запыхавшийся Василий Петрович - назовем его так - ворвался в кабинет.
- Все, больше я это безобразие терпеть не намерен! - даже не поздоровавшись, прямо с порога, закричал он. Ты представляешь?
Я еще ничего не представлял. Я сидел за столом и просматривал наряд-заказы. Был конец месяца, и бумажной волокиты хватало.
- Нет, ты представляешь? - приблизился Василий Петрович ко мне и затряс от возмущения руками.
- Что я представлять должен? - пришлось поднять мне голову и ответить вопросом на вопрос.
- Нет, ты представь только, - всплеснул руками Василий Петрович, усаживаясь напротив. - Захожу я утром в гальванику, а там, на полу, лежит дохлая крыса. Вот такая.
И он развел руки где-то примерно на полметра друг от друга.
- Ну и что? - спросил я, не понимая, в чем суть такого возмущения.
Крысами нас было не удивить. Цеха старые, построенные еще, как у нас говорили, "за польским часом", и стояло там раньше какое-то польское конное войско. Но построены здания были настолько добротно, из сплошного бетона и пустотелого красного кирпича, что и по сей день стоят. То есть, колонны были вылиты из бетона, как мне говорили старожилы, по какому-то американскому методу, и настолько точно, что я, когда кранбалку монтировал, разметку колонн делал не нивелиром, а прямо от стены.
Так что крыс тут хватало. Сбежали, наверное, от греха подальше. И попадались такие экземпляры, что неудивительно было, что кошачьего поголовья я вблизи завода не видел. Но связи с кошками и крысами в словах технолога я еще не нашел.
- Нет, ты что, не понимаешь? - Технолог от возмущения вскочил со стула, и, казалось, готов был наброситься на меня с кулаками. - Там же крысы дохнут!
- Ну и пусть дохнут. Тебе-то что? Жалко их, что ли?
Я еще не понял ничего.
Я тебе что, про крыс рассказываю? - При чем тут крысы? - возмущению Петровича не было предела.
Тут работы невпроворот, а этот псих с утра пришел настроение портить. - А про кого еще? - я тоже стал закипать. Да еще перед совещанием.
- Там крысы дохнут, а я каждый день в гальванике сижу, как подопытный кролик! - Я про себя тебе рассказываю, - наконец выдал что-то вразумительное технолог. А мне даже молоко за вредность не дают!
Наконец-то я понял. И уточнил:
- Как подопытная крыса!
Вы тут все заодно против меня, да? Ну, я вам еще покажу. - Тебе смешно, да? Вы у меня еще за все ответите!
И технолог, хлопнув на прощанье дверями, умчался.
Я закурил сигарету, чтобы немного успокоиться. Тем более, что я догадывался, куда побежал этот ненормальный. Ну и дела. Ни о какой работе речи уже ни шло. И потому набрал номер телефона техотдела. Трубку поднял Николай Григорьевич.
- Привет, Григорьич, поздоровался я. К тебе технолог не добежал?
- Да не видно пока, - ответил тот. А что случилось?
- Буду идти на совещание - загляну. Мне сейчас подготовиться нужно. А ты уйди куда-нибудь из кабинета, чтобы настроение себе не портить, - решил я предупредить товарища.
- Ладно, уйду, - не стал расспрашивать конструктор
