Из интервью у ветерана ВОВ
В: Как складывались отношения с немецким гражданским населением в Германии весной 1945 года?
О: Так и я не горю особым желанием рассказывать об этом… Понимаете, о войне надо рассказывать только правду, или, вообще, ничего не говорить… Но в Германии происходило всякое, было там много "мрачных моментов", и я понимаю ветеранов, которым трудно определиться - а стоит ли откровенно говорить об этом…
Немок на первых порах безнаказанно насиловали на каждом шагу, хотя, и немки, и полячки, потом сами охотно соглашались на близость с нашими солдатами и офицерами…
Насилием занималась в основном пехота. Мстили Германии по разному…
Люди на войне озверели и одичали, а стрелковые части иной раз напоминали орду.
В Германии как-то заночевали в одном доме, жарим кур и гусей, а хозяйка, немка лет 35-ти, нам говорит - Русские пришли, все оборванные, грязные, сразу спросили -"Ур (часы)есть?!А теперь, ложись!". Потом другие заходят -"Ур есть?!"… Короче, за ночь ее изнасиловали четыре раза…
У нас был сержант - разведчик, мародер, на каждой руке носил по пять трофейных наручных часов, так он стал нам рассказывать, как вдвоем с товарищем по пьянке изнасиловал двух немок, мать и дочь, а мужа, под дулом автомата, заставили во время изнасилования играть на рояле…
В апреле - мае сорок пятого года массовое насилие прекратилось, но изредка были эксцессы.
Война закончилась, нас разместили в немецких "танковых" казармах, в небольшом городке.
В один из дней я заступил на службу начальником караула и тут звонок, ЧП, в офицерской казарме наш офицер застрелил немку. Прибегаем в казарму, в комнате лежит голая немка с простреленной головой, пуля ей попала прямо в висок, а на кровати сидит в одних трусах пьяный "в стельку" лейтенант. Спрашиваем его - "Ты что натворил?!", и слышим в ответ - "Я их гадов бил, и буду убивать всех, до единого!". На суде трибунала лейтенант стал выкручиваться, выдвинул "свою версию события", мол, отец этой немки убил всю его семью, он случайно понял это в разговоре с жертвой и не смог сдержать мстительный порыв…
Дали ему 8 лет тюрьмы по приговору и еще разжаловали, лишили офицерского звания, но ровно через год он вышел на свободу. Это я знаю достоверно…
О: Так и я не горю особым желанием рассказывать об этом… Понимаете, о войне надо рассказывать только правду, или, вообще, ничего не говорить… Но в Германии происходило всякое, было там много "мрачных моментов", и я понимаю ветеранов, которым трудно определиться - а стоит ли откровенно говорить об этом…
Немок на первых порах безнаказанно насиловали на каждом шагу, хотя, и немки, и полячки, потом сами охотно соглашались на близость с нашими солдатами и офицерами…
Насилием занималась в основном пехота. Мстили Германии по разному…
Люди на войне озверели и одичали, а стрелковые части иной раз напоминали орду.
В Германии как-то заночевали в одном доме, жарим кур и гусей, а хозяйка, немка лет 35-ти, нам говорит - Русские пришли, все оборванные, грязные, сразу спросили -"Ур (часы)есть?!А теперь, ложись!". Потом другие заходят -"Ур есть?!"… Короче, за ночь ее изнасиловали четыре раза…
У нас был сержант - разведчик, мародер, на каждой руке носил по пять трофейных наручных часов, так он стал нам рассказывать, как вдвоем с товарищем по пьянке изнасиловал двух немок, мать и дочь, а мужа, под дулом автомата, заставили во время изнасилования играть на рояле…
В апреле - мае сорок пятого года массовое насилие прекратилось, но изредка были эксцессы.
Война закончилась, нас разместили в немецких "танковых" казармах, в небольшом городке.
В один из дней я заступил на службу начальником караула и тут звонок, ЧП, в офицерской казарме наш офицер застрелил немку. Прибегаем в казарму, в комнате лежит голая немка с простреленной головой, пуля ей попала прямо в висок, а на кровати сидит в одних трусах пьяный "в стельку" лейтенант. Спрашиваем его - "Ты что натворил?!", и слышим в ответ - "Я их гадов бил, и буду убивать всех, до единого!". На суде трибунала лейтенант стал выкручиваться, выдвинул "свою версию события", мол, отец этой немки убил всю его семью, он случайно понял это в разговоре с жертвой и не смог сдержать мстительный порыв…
Дали ему 8 лет тюрьмы по приговору и еще разжаловали, лишили офицерского звания, но ровно через год он вышел на свободу. Это я знаю достоверно…
У меня дед недолюбливал немцев..
И, наверное, это должно было быть закономерно, он фронтовик, штрафник. Но именно по поводу войны, он как–то особой личной неприязни к ним не питал. Там все было по честному — у тебя винтовка, у него винтовка, а дальше кому повезло. Да и по наградным запискам судя плюс по нескольким историям, подслушанным отцом в детстве, дед уверено вел даже только по официально зарегистрированным фрагам 13–0, в смысле его самого 0 раз убили, ну да понятно, иначе я бы тут не писал. Но была одна история.
В общем война закончилась для деда в районе Кёнигсберга, там добивали остатки немецких частей до 9–ого мая и дальше даже. Но тут было 7–ое мая, капитуляция подписана, праздник. Деду поручают ответственное задание, по данным разведки в нескольких километрах от расположения роты есть склад–винный погреб, однозначно надо победу отметить, кто знает, может отмечать её вообще в традицию войдет, так и будут дальше 100 лет вперед пить на седьмое мая за победу. Без преувеличений задача ответственнее, чем любую высоту брать, сами понимаете. А деда выбрали собственно еще почему, он войну начал в 17 лет, заканчивал в 20 и, как ни странно, не пил, не курил. А вместо наркомовских 100 грамм и табака всю войну получал сахар. Видимо, так любил сладкое. Ну уж точно не из–за вреда курения это делал, пачек с надписью «Курение убивает» тогда не было, а если бы и были, они бы, я думаю, от души повеселили людей, которые видели как «MG42 убивает». Так или иначе, не пил, не курил, а значит шансы на успех были, ведь сложность была не в поехать, забрать и вернуться, а только в вернуться и лучше всего сегодня, а не через неделю пьяным. Вдогонку, для успешного выполнения задачи, деду была вверена полуторка, с таким же непьющим бойцом.
Для бешеной собаки 10 верст не крюк. На месте был обнаружен склад и хозяин этого дома–склада–фермы, непонятно, как эта форма организации хозяйства у диких немцев называлась, но точно не колхоз, про продвинутые формы организации хозяйства вроде колхоза они там на своей периферии слыхом не слыхивали, а потому весь склад принадлежал одному человеку. Старому деду–бюргеру лет 65–70, который в целом радушно встретил гостей. Уже не первых. Без сомнений принял и подтвердил факт капитуляции фашистского режима, согласился с основополагающим догматом, что «Гитлер — капут!», ну и, что разумно, следуя заданной логике, подтвердил, что бойцы доблестной РККА могут брать все и сколько надо, т.к. победили они, отметить надо, а сам он все это никогда не выпьет. Но т.к. дедушка старенький — грузите, пожалуйста, сами. Советский воин человек культурный, пенсионера не обидит. Начали грузить сами. По факту полуторка была набита доверху — вино, коньяк бочками, какие–то крекеры, вроде печенек, в мешках. В целом на отличную поляну вполне себе тянуло.
Тут, кряхтя и прихрамывая, на пороге дома снова появился дед, он уже был с мешком, чемоданом и на пальцах стал объяснять бойцам Красной армии, что мол тут ему делать нечего, склад со дня на день вывезут, жить одному тут без хозяйства смысла нет, надо ему до ближайшего населенного пункта к родне. Дедушка старый, дедушку жалко.
Дедушку посадили в кузов, он в благодарность обещал показать дорогу покороче, по которой удалось проехать метров триста, после чего груженая с горкой полуторка застряла в грязи. Дедушка на официальном немецком языке, причитая, принес свои извинения, сначала по поводу построения маршрута с использованием грунтовых дорог, а потом по поводу физической невозможности помочь в данной ситуации. Дедушка старый, дедушка не может толкать.
Дедушку посадили за руль. Автоматы за плечо, по край голенища в грязь, в раскачку начали выталкивать машину. Уже почти на верхней точке, дедушка включает заднюю, поддает газку, мой дед с сотоварищем получают в грудину грязным жестким бортом полуторки, от чего опрокидываются в жижу. А этот кёнигсбергский пенсионер играючи перетыкает вперед и прижимает газ в пол, вылетает из ямы и благополучно начинает вваливать по грунтовке. Два бойца подскочили и, как могли, давай догонять, не догоняется, да и ясно, что свалить решил дедуля окончательно и бесповоротно, тогда решили пострелять — бестолку. Полуторка описала широкий круг по полю и ушла в западном направлении. Дедушка старый, дедушка хочет жить в ФРГ.
ФРГ тогда еще не было, а вот дорога назад в расположение была. Возможно многим приходилось возвращаться ни с чем, когда их посылали за добавкой двое, например. Но вернуться назад ни с чем, когда тебя посылала рота численностью до 100 человек, более того без грузовика, по уши в говне и без внятных объяснений произошедшего. Пенсионер, мать его.
С тех пор на немцев дед обиду затаил. Недолюбливал их.
В общем война закончилась для деда в районе Кёнигсберга, там добивали остатки немецких частей до 9–ого мая и дальше даже. Но тут было 7–ое мая, капитуляция подписана, праздник. Деду поручают ответственное задание, по данным разведки в нескольких километрах от расположения роты есть склад–винный погреб, однозначно надо победу отметить, кто знает, может отмечать её вообще в традицию войдет, так и будут дальше 100 лет вперед пить на седьмое мая за победу. Без преувеличений задача ответственнее, чем любую высоту брать, сами понимаете. А деда выбрали собственно еще почему, он войну начал в 17 лет, заканчивал в 20 и, как ни странно, не пил, не курил. А вместо наркомовских 100 грамм и табака всю войну получал сахар. Видимо, так любил сладкое. Ну уж точно не из–за вреда курения это делал, пачек с надписью «Курение убивает» тогда не было, а если бы и были, они бы, я думаю, от души повеселили людей, которые видели как «MG42 убивает». Так или иначе, не пил, не курил, а значит шансы на успех были, ведь сложность была не в поехать, забрать и вернуться, а только в вернуться и лучше всего сегодня, а не через неделю пьяным. Вдогонку, для успешного выполнения задачи, деду была вверена полуторка, с таким же непьющим бойцом.
Для бешеной собаки 10 верст не крюк. На месте был обнаружен склад и хозяин этого дома–склада–фермы, непонятно, как эта форма организации хозяйства у диких немцев называлась, но точно не колхоз, про продвинутые формы организации хозяйства вроде колхоза они там на своей периферии слыхом не слыхивали, а потому весь склад принадлежал одному человеку. Старому деду–бюргеру лет 65–70, который в целом радушно встретил гостей. Уже не первых. Без сомнений принял и подтвердил факт капитуляции фашистского режима, согласился с основополагающим догматом, что «Гитлер — капут!», ну и, что разумно, следуя заданной логике, подтвердил, что бойцы доблестной РККА могут брать все и сколько надо, т.к. победили они, отметить надо, а сам он все это никогда не выпьет. Но т.к. дедушка старенький — грузите, пожалуйста, сами. Советский воин человек культурный, пенсионера не обидит. Начали грузить сами. По факту полуторка была набита доверху — вино, коньяк бочками, какие–то крекеры, вроде печенек, в мешках. В целом на отличную поляну вполне себе тянуло.
Тут, кряхтя и прихрамывая, на пороге дома снова появился дед, он уже был с мешком, чемоданом и на пальцах стал объяснять бойцам Красной армии, что мол тут ему делать нечего, склад со дня на день вывезут, жить одному тут без хозяйства смысла нет, надо ему до ближайшего населенного пункта к родне. Дедушка старый, дедушку жалко.
Дедушку посадили в кузов, он в благодарность обещал показать дорогу покороче, по которой удалось проехать метров триста, после чего груженая с горкой полуторка застряла в грязи. Дедушка на официальном немецком языке, причитая, принес свои извинения, сначала по поводу построения маршрута с использованием грунтовых дорог, а потом по поводу физической невозможности помочь в данной ситуации. Дедушка старый, дедушка не может толкать.
Дедушку посадили за руль. Автоматы за плечо, по край голенища в грязь, в раскачку начали выталкивать машину. Уже почти на верхней точке, дедушка включает заднюю, поддает газку, мой дед с сотоварищем получают в грудину грязным жестким бортом полуторки, от чего опрокидываются в жижу. А этот кёнигсбергский пенсионер играючи перетыкает вперед и прижимает газ в пол, вылетает из ямы и благополучно начинает вваливать по грунтовке. Два бойца подскочили и, как могли, давай догонять, не догоняется, да и ясно, что свалить решил дедуля окончательно и бесповоротно, тогда решили пострелять — бестолку. Полуторка описала широкий круг по полю и ушла в западном направлении. Дедушка старый, дедушка хочет жить в ФРГ.
ФРГ тогда еще не было, а вот дорога назад в расположение была. Возможно многим приходилось возвращаться ни с чем, когда их посылали за добавкой двое, например. Но вернуться назад ни с чем, когда тебя посылала рота численностью до 100 человек, более того без грузовика, по уши в говне и без внятных объяснений произошедшего. Пенсионер, мать его.
С тех пор на немцев дед обиду затаил. Недолюбливал их.
Другая сторона: воспоминания солдата вермахта о войне
Начало войны вспоминает так:
«На Украине гражданское население встречало нас цветами. Однажды в воскресенье перед обедом мы приехали на площадь перед церковью в маленьком городе. Туда пришли женщины в нарядной одежде, принесли цветы и клубнику. Я так читаю, что если бы Гитлер, этот идиот, дал бы украинцам еду и оружие, мы могли бы идти домой. Украинцы сами воевали бы против русских. Позднее стало по-другому, но на Украине в 1941-ом было так, как я сказал. Про то, что делали с евреями, что творили полицейские службы, СС, Гестапо пехота не знала».
Надо сказать, что вот эта позиция «ничего не знаю, ничего не видел», мне встретилась во всех проведенных мной 60 интервью. Такое ощущение, что все те художества, которые творили немцы как у себя дома, так и на оккупированных территориях делались инопланетянами в человеческом обличии. Доходило иногда до маразма – солдат, награжденный Железным крестом 1-ой степенью и значком за ближний бой, заявляет, что никого не убивал, ну может только ранил. Объясняется это во многом отношением к ним общества. В Германии ветераны почти официально считаются преступниками и убийцами. Жить им там очень не сладко. Это как если бы официальной позицией нашего общества стал анекдот про то, что если бы мы проиграли, то пили бы Баварское.
До 19-го ноября 1942-го года был водителем грузовика. Потом бензин кончился, машины бросили и он стал посыльным командира батальона. Доставлял сообщения в роты и в штаб полка.
Когда вы шли вперед летом 1942-го года, вы думали, что вы сейчас победите?
Да, да! Все были убеждены, что мы выиграем войну, это было очевидно, по-другому не могло было быть!
Когда это победное настроение начало меняться, когда стало ясно, что так не будет?
У нас, в Сталинграде, это было перед Рождеством 1942-го года. 19 - 20 ноября мы были окружены, котел закрылся. Первые два дня мы над этим смеялись: «Русские нас окружили, ха-ха!» Но нам очень быстро стало ясно, что это очень серьезно. До Рождества мы все время надеялись, что южная армия, генерал Гот, нас вытащат из котла, но потом мы узнали, что они сами вынуждены были отступить. 8-го января русский самолет сбросил листовки, с призывом к генералам, офицерам и солдатам 6-й армии сдаваться, поскольку положение безнадежно. Там было написано, что в плену мы получим хорошее обращение, размещение и питание. Мы этому не поверили. Там же было написано, что если это предложение не будет принято, то 10-го января начнется битва на уничтожение. Надо сказать, что в начале января бои затихли и нас только иногда обстреливали из пушек.
И что сделал Паулюс? Он ответил, что он остается верным приказу фюрера и будет сражаться до последнего патрона. Мы замерзали и умирали от ран, лазареты были переполнены, перевязочных материалов не было. Когда кто-то погибал никто, как это ни печально, даже не поворачивался в его сторону, чтобы ему как-то помочь. Это были последние, самые печальные дни. Никто не обращал внимания ни на раненых, ни на убитых. Я видел, как ехали два наших грузовика, товарищи прицепились к ним и ехали за грузовиками на коленях. Один товарищ сорвался, и следующий грузовик его раздавил, потому что не смог затормозить на снегу. Это не было для нас тогда чем-то потрясающим – смерть стала обычным делом. То, что творилось в котле последние десять дней, с последними, кто там остался невозможно описать. Мы брали зерно в элеваторе. В нашей дивизии хотя бы были лошади, которых мы пустили на мясо. Воды не было, мы топили снег. Никаких специй не было. Мы ели пресную вареную конину с песком, потому что снег был грязный от взрывов. Когда мясо было съедено на дне котелка оставался слой песка. Это еще ничего, а моторизованные части не могли срезать ничего съедобного с танков. Они ужасно голодали, потому что у них было только то, что им официально распределяли, а этого было очень мало. На самолетах привозили хлеб, а когда аэродромы Питомник и Гумрак были ликвидированы, заняты русскими, тогда мы получали только то, что сбрасывали с самолетов. При этом две из трех этих бомб приземлялись у русских, которые очень радовались нашему продовольствию.
В какой момент в Сталинградском котле упала дисциплина?
Она не падала, мы до конца были солдатами.
21-го января нас сняли с нашей позиции и отправили в центр города. Нас было 30 человек командовал нами старший фельдфебель. Я не знаю, как я спал последние дни, я не помню, спал ли я вообще. С момента, когда нас перевели с нашей позиции в центр города, я больше ничего не знаю. Там нечего было жрать, кухни не было, спать было негде, море вшей, я не знаю, как я там был… Южнее Красной площади, там были такие длинные рвы, мы в них разводили костер и стояли и грелись возле него, но это была капля на раскаленных камнях - нам совсем не помогало спастись от холода. Последнюю ночь с 30-го на 31 января я провел на Красной площади в руинах города. Я стоял в карауле, когда посветлело, часов в шесть-семь утра, зашел один товарищ и сказал: «бросайте оружие и выходите, мы сдаемся русским». Мы вышли наружу, там стояло трое или четверо русских, мы бросили наши карабины и отстегнули сумки с патронами. Мы не пытались сопротивляться. Так мы оказались в плену. Русские на Красной площади, собрали 400 или 500 пленных.
Первое, что спросили русские солдаты было "Uri est'? Uri est'?" (Uhr - часы) У меня были карманные часы, и русский солдат дал мне за них буханку немецкого солдатского черного хлеба. Целую буханку, которую я не видел уже несколько недель! А я ему, с моим юношеским легкомыслием, сказал, что часы стоят дороже. Тогда он запрыгнул в немецкий грузовик, выпрыгнул, и дал мне еще кусок сала. Потом нас построили, ко мне подошел монгольский солдат, и отнял у меня хлеб и сало. Нас предупредили, что тот, кто выйдет из строя, будет немедленно застрелен. И тут, в десяти метрах от меня, я увидел того русского солдата, который дал мне хлеб и сало. Я вышел из строя и бросился к нему. Конвой закричал: "nazad, nazad" и мне пришлось вернуться в строй. Этот русский подошел ко мне, и я ему объяснил, что этот монгольский вор забрал у меня хлеб и сало. Он пошел к этому монголу, забрал у него хлеб и сало, дал ему затрещину, и принес продукты мне обратно. Это ли не встреча с Человеком?! На марше в Бекетовку мы разделили этот хлеб и сало с товарищами.
Как вы восприняли плен: как поражение или как облегчение, как конец войны?
Смотрите, я ни разу не видел, чтобы кто-то сдался в плен добровольно, перебежал. Каждый боялся плена больше, чем погибнуть в котле. На Дону нам пришлось оставить обер-лейтенанта командира 13-й роты, раненого в бедро. Он не мог двигаться и достался русским. Через пару часов мы контратаковали, и отбили его труп у русских. Он принял лютую смерть. То что с ним сделали русские ужаснуло. Я его знал лично поэтому на меня это произвело особенно сильное впечатление. Плен нас ужасал. И, как потом выяснилось, справедливо. Первые полгода плена были адом, который был хуже, чем в котле. Тогда умерли очень многие из 100 тысяч сталинградских пленных. 31-го января, в первый день плена, мы прошли из южного Сталинграда в Бекетовку. Там собрали около 30 тысяч пленных. Там нас погрузили в товарные вагоны, по сто человек в вагон. На правой стороне вагона были нары, на 50 человек, в центре вагона была дыра вместо туалета, слева тоже были нары. Нас везли 23 дня, с 9-го февраля до 2-го апреля. Из вагона нас вышло шестеро. Остальные умерли. Некоторые вагоны вымерли полностью, в некоторых осталось по десять-двадцать человек. Что было причиной смерти? Мы не голодали - у нас не было воды. Все умерли от жажды. Это было запланированное уничтожение немецких военнопленных. Начальником нашего транспорта был еврей, чего от него было ждать? Это было самое ужасное, что я пережил в жизни. Каждые несколько дней мы останавливались. Двери вагона открывались, и те, кто были еще живы, должны были выбрасывать трупы наружу. Обычно было 10-15 мертвых. Когда я выбрасывал из вагона последнего мертвого, он уже разложился, у него оторвалась рука. Что помогло мне выжить? Спросите меня что-нибудь полегче. Я этого не знаю…
Как-то в Орске нас повезли в banja, в открытом грузовике на 30-градусном морозе. У меня были старые ботинки, а вместо носков намотаны носовые платки. У бани сидели три русские матушки, одна из них прошла мимо меня и что-то уронила. Это были немецкие солдатские носки, постиранные и заштопанные. Вы понимаете, что она для меня сделала? Это была вторая, после того солдата, что дал мне хлеб и сало, встреча с Человеком.
В 1945-м году я по здоровью был в третьей рабочей группе и работал на кухне хлеборезом. А тут пришел приказ, чтобы третья рабочая группа прошла медицинскую комиссию. Я прошел комиссию, и меня определили в транспорт. Никто не знал, что это за транспорт и куда он идет, думали, что в какой-то новый лагерь. Мой начальник кухни, немец, тоже «сталинградец», сказал, что он меня никуда не отпустит, пошел во врачебную комиссию, и начал настаивать, чтобы меня оставили. Русский врач, женщина, на него наорала, сказала ему: "пошел вон отсюда", и я уехал на этом транспорте. Потом оказалось, что это транспорт домой. Если бы я тогда не уехал, то на кухне я бы подкормился, и остался бы в плену еще несколько лет. Это была моя третья встреча с Человеком. Эти три человеческие встречи я никогда не забуду, даже если проживу еще сто лет.
Война это самое важное событие в вашей жизни?
Да, такое не каждый день случается. Когда меня призвали, мне еще не было 20 лет. Когда я вернулся домой, мне было 27 лет. Я весил 44 килограмма - у меня была дистрофия. Я был больной и истощенный человек, я не мог накачать колесо велосипеда, такой я был слабый! Где моя молодость?! Лучшие годы моей жизни, с 18-ти до 27-и лет?! Не бывает справедливых войн! Каждая война это преступление! Каждая!»
Он вышел нас провожать
Источник:http://odin-moy-den.livejournal.com/1298180.html
«На Украине гражданское население встречало нас цветами. Однажды в воскресенье перед обедом мы приехали на площадь перед церковью в маленьком городе. Туда пришли женщины в нарядной одежде, принесли цветы и клубнику. Я так читаю, что если бы Гитлер, этот идиот, дал бы украинцам еду и оружие, мы могли бы идти домой. Украинцы сами воевали бы против русских. Позднее стало по-другому, но на Украине в 1941-ом было так, как я сказал. Про то, что делали с евреями, что творили полицейские службы, СС, Гестапо пехота не знала».
Надо сказать, что вот эта позиция «ничего не знаю, ничего не видел», мне встретилась во всех проведенных мной 60 интервью. Такое ощущение, что все те художества, которые творили немцы как у себя дома, так и на оккупированных территориях делались инопланетянами в человеческом обличии. Доходило иногда до маразма – солдат, награжденный Железным крестом 1-ой степенью и значком за ближний бой, заявляет, что никого не убивал, ну может только ранил. Объясняется это во многом отношением к ним общества. В Германии ветераны почти официально считаются преступниками и убийцами. Жить им там очень не сладко. Это как если бы официальной позицией нашего общества стал анекдот про то, что если бы мы проиграли, то пили бы Баварское.
До 19-го ноября 1942-го года был водителем грузовика. Потом бензин кончился, машины бросили и он стал посыльным командира батальона. Доставлял сообщения в роты и в штаб полка.
Когда вы шли вперед летом 1942-го года, вы думали, что вы сейчас победите?
Да, да! Все были убеждены, что мы выиграем войну, это было очевидно, по-другому не могло было быть!
Когда это победное настроение начало меняться, когда стало ясно, что так не будет?
У нас, в Сталинграде, это было перед Рождеством 1942-го года. 19 - 20 ноября мы были окружены, котел закрылся. Первые два дня мы над этим смеялись: «Русские нас окружили, ха-ха!» Но нам очень быстро стало ясно, что это очень серьезно. До Рождества мы все время надеялись, что южная армия, генерал Гот, нас вытащат из котла, но потом мы узнали, что они сами вынуждены были отступить. 8-го января русский самолет сбросил листовки, с призывом к генералам, офицерам и солдатам 6-й армии сдаваться, поскольку положение безнадежно. Там было написано, что в плену мы получим хорошее обращение, размещение и питание. Мы этому не поверили. Там же было написано, что если это предложение не будет принято, то 10-го января начнется битва на уничтожение. Надо сказать, что в начале января бои затихли и нас только иногда обстреливали из пушек.
И что сделал Паулюс? Он ответил, что он остается верным приказу фюрера и будет сражаться до последнего патрона. Мы замерзали и умирали от ран, лазареты были переполнены, перевязочных материалов не было. Когда кто-то погибал никто, как это ни печально, даже не поворачивался в его сторону, чтобы ему как-то помочь. Это были последние, самые печальные дни. Никто не обращал внимания ни на раненых, ни на убитых. Я видел, как ехали два наших грузовика, товарищи прицепились к ним и ехали за грузовиками на коленях. Один товарищ сорвался, и следующий грузовик его раздавил, потому что не смог затормозить на снегу. Это не было для нас тогда чем-то потрясающим – смерть стала обычным делом. То, что творилось в котле последние десять дней, с последними, кто там остался невозможно описать. Мы брали зерно в элеваторе. В нашей дивизии хотя бы были лошади, которых мы пустили на мясо. Воды не было, мы топили снег. Никаких специй не было. Мы ели пресную вареную конину с песком, потому что снег был грязный от взрывов. Когда мясо было съедено на дне котелка оставался слой песка. Это еще ничего, а моторизованные части не могли срезать ничего съедобного с танков. Они ужасно голодали, потому что у них было только то, что им официально распределяли, а этого было очень мало. На самолетах привозили хлеб, а когда аэродромы Питомник и Гумрак были ликвидированы, заняты русскими, тогда мы получали только то, что сбрасывали с самолетов. При этом две из трех этих бомб приземлялись у русских, которые очень радовались нашему продовольствию.
В какой момент в Сталинградском котле упала дисциплина?
Она не падала, мы до конца были солдатами.
21-го января нас сняли с нашей позиции и отправили в центр города. Нас было 30 человек командовал нами старший фельдфебель. Я не знаю, как я спал последние дни, я не помню, спал ли я вообще. С момента, когда нас перевели с нашей позиции в центр города, я больше ничего не знаю. Там нечего было жрать, кухни не было, спать было негде, море вшей, я не знаю, как я там был… Южнее Красной площади, там были такие длинные рвы, мы в них разводили костер и стояли и грелись возле него, но это была капля на раскаленных камнях - нам совсем не помогало спастись от холода. Последнюю ночь с 30-го на 31 января я провел на Красной площади в руинах города. Я стоял в карауле, когда посветлело, часов в шесть-семь утра, зашел один товарищ и сказал: «бросайте оружие и выходите, мы сдаемся русским». Мы вышли наружу, там стояло трое или четверо русских, мы бросили наши карабины и отстегнули сумки с патронами. Мы не пытались сопротивляться. Так мы оказались в плену. Русские на Красной площади, собрали 400 или 500 пленных.
Первое, что спросили русские солдаты было "Uri est'? Uri est'?" (Uhr - часы) У меня были карманные часы, и русский солдат дал мне за них буханку немецкого солдатского черного хлеба. Целую буханку, которую я не видел уже несколько недель! А я ему, с моим юношеским легкомыслием, сказал, что часы стоят дороже. Тогда он запрыгнул в немецкий грузовик, выпрыгнул, и дал мне еще кусок сала. Потом нас построили, ко мне подошел монгольский солдат, и отнял у меня хлеб и сало. Нас предупредили, что тот, кто выйдет из строя, будет немедленно застрелен. И тут, в десяти метрах от меня, я увидел того русского солдата, который дал мне хлеб и сало. Я вышел из строя и бросился к нему. Конвой закричал: "nazad, nazad" и мне пришлось вернуться в строй. Этот русский подошел ко мне, и я ему объяснил, что этот монгольский вор забрал у меня хлеб и сало. Он пошел к этому монголу, забрал у него хлеб и сало, дал ему затрещину, и принес продукты мне обратно. Это ли не встреча с Человеком?! На марше в Бекетовку мы разделили этот хлеб и сало с товарищами.
Как вы восприняли плен: как поражение или как облегчение, как конец войны?
Смотрите, я ни разу не видел, чтобы кто-то сдался в плен добровольно, перебежал. Каждый боялся плена больше, чем погибнуть в котле. На Дону нам пришлось оставить обер-лейтенанта командира 13-й роты, раненого в бедро. Он не мог двигаться и достался русским. Через пару часов мы контратаковали, и отбили его труп у русских. Он принял лютую смерть. То что с ним сделали русские ужаснуло. Я его знал лично поэтому на меня это произвело особенно сильное впечатление. Плен нас ужасал. И, как потом выяснилось, справедливо. Первые полгода плена были адом, который был хуже, чем в котле. Тогда умерли очень многие из 100 тысяч сталинградских пленных. 31-го января, в первый день плена, мы прошли из южного Сталинграда в Бекетовку. Там собрали около 30 тысяч пленных. Там нас погрузили в товарные вагоны, по сто человек в вагон. На правой стороне вагона были нары, на 50 человек, в центре вагона была дыра вместо туалета, слева тоже были нары. Нас везли 23 дня, с 9-го февраля до 2-го апреля. Из вагона нас вышло шестеро. Остальные умерли. Некоторые вагоны вымерли полностью, в некоторых осталось по десять-двадцать человек. Что было причиной смерти? Мы не голодали - у нас не было воды. Все умерли от жажды. Это было запланированное уничтожение немецких военнопленных. Начальником нашего транспорта был еврей, чего от него было ждать? Это было самое ужасное, что я пережил в жизни. Каждые несколько дней мы останавливались. Двери вагона открывались, и те, кто были еще живы, должны были выбрасывать трупы наружу. Обычно было 10-15 мертвых. Когда я выбрасывал из вагона последнего мертвого, он уже разложился, у него оторвалась рука. Что помогло мне выжить? Спросите меня что-нибудь полегче. Я этого не знаю…
Как-то в Орске нас повезли в banja, в открытом грузовике на 30-градусном морозе. У меня были старые ботинки, а вместо носков намотаны носовые платки. У бани сидели три русские матушки, одна из них прошла мимо меня и что-то уронила. Это были немецкие солдатские носки, постиранные и заштопанные. Вы понимаете, что она для меня сделала? Это была вторая, после того солдата, что дал мне хлеб и сало, встреча с Человеком.
В 1945-м году я по здоровью был в третьей рабочей группе и работал на кухне хлеборезом. А тут пришел приказ, чтобы третья рабочая группа прошла медицинскую комиссию. Я прошел комиссию, и меня определили в транспорт. Никто не знал, что это за транспорт и куда он идет, думали, что в какой-то новый лагерь. Мой начальник кухни, немец, тоже «сталинградец», сказал, что он меня никуда не отпустит, пошел во врачебную комиссию, и начал настаивать, чтобы меня оставили. Русский врач, женщина, на него наорала, сказала ему: "пошел вон отсюда", и я уехал на этом транспорте. Потом оказалось, что это транспорт домой. Если бы я тогда не уехал, то на кухне я бы подкормился, и остался бы в плену еще несколько лет. Это была моя третья встреча с Человеком. Эти три человеческие встречи я никогда не забуду, даже если проживу еще сто лет.
Война это самое важное событие в вашей жизни?
Да, такое не каждый день случается. Когда меня призвали, мне еще не было 20 лет. Когда я вернулся домой, мне было 27 лет. Я весил 44 килограмма - у меня была дистрофия. Я был больной и истощенный человек, я не мог накачать колесо велосипеда, такой я был слабый! Где моя молодость?! Лучшие годы моей жизни, с 18-ти до 27-и лет?! Не бывает справедливых войн! Каждая война это преступление! Каждая!»
Он вышел нас провожать
Источник:http://odin-moy-den.livejournal.com/1298180.html
С Днем памяти и скорби.Всех погибших.
Пикабу.У всех наверное,или почти у всех дедушки,бабушки,их родители,пережили то страшное время.
Давайте в комментариях,делиться историями,воспоминаниями,которые рассказали вам,ваши предки.
Не обязательно рассказы должны быть страшными и жуткими,можно вспомнить что-то и хорошее,что происходило.Можно просто написать где были ваши родственники в то время.Чем занимались.Наверное интересно многим будет почитать.Начну с себя,в комментариях.
Давайте в комментариях,делиться историями,воспоминаниями,которые рассказали вам,ваши предки.
Не обязательно рассказы должны быть страшными и жуткими,можно вспомнить что-то и хорошее,что происходило.Можно просто написать где были ваши родственники в то время.Чем занимались.Наверное интересно многим будет почитать.Начну с себя,в комментариях.
Истории деда. Часть вторая.
Как и обещал, продолжение историй.
Дело было где-то осенью 1943 года. Николая Николаевича посадили в танк. Дальше с его слов:
"Какое было счастье, узнав, что пули больше меня не побеспокоят. Однако, как только я туда залез, понял, как там жарко, душно, как плохо все видно! Лица товарищей тоже выражали мое состояние. Но, что поделать, в танк, так в танк. Залезли, уселся я наводчиком. Смотрю, (не помню что было, окошко или устройство какое), видимость ужасная! Вдруг, в наушниках послышалось "держитесь" и я сперва чуть не отлетел к задней стенке. Рвануло так, что чуть не сбило с ног! Однако после километров езды я привык. Уселся поудобнее, размялся, освоился в управлении... Вдруг грохот, сразу понятно, стычка. Внимательно рассматривая я направлял башню то на стены, что бы завалить проход, то на укрепления, что бы уничтожить фрицев. Продолжали так, пока не встретили вражеский танк. Сразу же на него обратил внимание и повернул башню так быстро, как смог. Выстрел! Попал не в дуло, но башню покорежило! "Перезаряжай быстрей" закричал я, целился в то же место. Чертов фриц выстрелил нам по гусенице. Дело плохо. Ответили ему туда, куда и хотелось. Башню разнесло в куски! Так мы и сидели на месте, отстреливались от фрицев, которые так и норовили нас подорвать. Остальные танки проехали мимо, мы остались в середине и нас больше фрицы не беспокоили. Открыли крышку люка и свежий, холодный ветер ударил в лицо! Казалось, что где-то с Африки мы сразу переместились на полюс. После недолгих усилий сцепить гусеницу, мы просто сели рядом и стали ждать кого пограмотнее, что бы новую принес и мы помогли бы ему ее установить, а дальше в бой рванули бы. Сашка, друг мой, достал по сигарете и мы принялись ждать новых приказов".
Где только мой дед не был, не знаю, почему вспомнилась именно эта история, ведь казалось бы, в ней нет ничего героического.
Но это одна из тех историй, что заполняют наши воспоминания, наши сердца простой солдатской душой. Спасибо тебе, Дед, за эти рассказы.
Дело было где-то осенью 1943 года. Николая Николаевича посадили в танк. Дальше с его слов:
"Какое было счастье, узнав, что пули больше меня не побеспокоят. Однако, как только я туда залез, понял, как там жарко, душно, как плохо все видно! Лица товарищей тоже выражали мое состояние. Но, что поделать, в танк, так в танк. Залезли, уселся я наводчиком. Смотрю, (не помню что было, окошко или устройство какое), видимость ужасная! Вдруг, в наушниках послышалось "держитесь" и я сперва чуть не отлетел к задней стенке. Рвануло так, что чуть не сбило с ног! Однако после километров езды я привык. Уселся поудобнее, размялся, освоился в управлении... Вдруг грохот, сразу понятно, стычка. Внимательно рассматривая я направлял башню то на стены, что бы завалить проход, то на укрепления, что бы уничтожить фрицев. Продолжали так, пока не встретили вражеский танк. Сразу же на него обратил внимание и повернул башню так быстро, как смог. Выстрел! Попал не в дуло, но башню покорежило! "Перезаряжай быстрей" закричал я, целился в то же место. Чертов фриц выстрелил нам по гусенице. Дело плохо. Ответили ему туда, куда и хотелось. Башню разнесло в куски! Так мы и сидели на месте, отстреливались от фрицев, которые так и норовили нас подорвать. Остальные танки проехали мимо, мы остались в середине и нас больше фрицы не беспокоили. Открыли крышку люка и свежий, холодный ветер ударил в лицо! Казалось, что где-то с Африки мы сразу переместились на полюс. После недолгих усилий сцепить гусеницу, мы просто сели рядом и стали ждать кого пограмотнее, что бы новую принес и мы помогли бы ему ее установить, а дальше в бой рванули бы. Сашка, друг мой, достал по сигарете и мы принялись ждать новых приказов".
Где только мой дед не был, не знаю, почему вспомнилась именно эта история, ведь казалось бы, в ней нет ничего героического.
Но это одна из тех историй, что заполняют наши воспоминания, наши сердца простой солдатской душой. Спасибо тебе, Дед, за эти рассказы.
Истории Деда. Часть первая
Дорогие Пикабушники, был у меня не так давно дед.. Ветеран войны. Я всегда любил послушать про войну, но увы, не сделал это вовремя. Деда, ныне покойного, я любил, и, честно, восхищался им! Рассказывать он любил, про моменты на войне, однако напоминал, что война - ужасное дело. Я хочу поведать вам пару его историй.
Хочу сразу предупредить, я не помню ни мест, ни точных дат.
Пошел дед, Николай Николаевич Лебедев, на войну в возрасте 15 лет. По скольку все были на войне, тренировка была простая: нужно было год таскать кирпичи из заброшенных домов на печки в землянках. За год, что они таскали эти здоровенные кирпичи, кое-что изменилось. Дед и компания его посмотрели на свою фотографию перед началом "обучения" и удивились. Вымахалиии... Себя не узнали! Но, время пришло и отправили всех на войну. В первый раз бой был в 1942 году. Было в их компании человек 40. За первый день из сорока осталось 15, на второй день всего три человека, а не третий и он один. Из всех сорока...
Дед не сглупил и предупредил главнокомандующего, что он один остался из всех. Перевели.
Помню... Он упоминал, что его отец был казаком и многому его научил, в том числе и стрелял его отец с левой руки. Николай Николаевич перехватил эту привычку, что "много раз его спасало".
Высунется фриц, глядит, ожидает, что справа выглянет Николай Николаевич, ан нет! Слева высунулся, и нет фрица!
Помню еще, где-то в 1943, удалось Деду с товарищами отвоевать шоколадную фабрику. Внутри нашли 3 трехкилограммовых мешка конфет. В роте конфет никто не ел, только курили. В итоге, съел все эти конфеты один Николай Николаевич.
Историй много было, и много времени прошло... Много людей померло с тех пор. А память остается... Память будет всегда!
Хочу сразу предупредить, я не помню ни мест, ни точных дат.
Пошел дед, Николай Николаевич Лебедев, на войну в возрасте 15 лет. По скольку все были на войне, тренировка была простая: нужно было год таскать кирпичи из заброшенных домов на печки в землянках. За год, что они таскали эти здоровенные кирпичи, кое-что изменилось. Дед и компания его посмотрели на свою фотографию перед началом "обучения" и удивились. Вымахалиии... Себя не узнали! Но, время пришло и отправили всех на войну. В первый раз бой был в 1942 году. Было в их компании человек 40. За первый день из сорока осталось 15, на второй день всего три человека, а не третий и он один. Из всех сорока...
Дед не сглупил и предупредил главнокомандующего, что он один остался из всех. Перевели.
Помню... Он упоминал, что его отец был казаком и многому его научил, в том числе и стрелял его отец с левой руки. Николай Николаевич перехватил эту привычку, что "много раз его спасало".
Высунется фриц, глядит, ожидает, что справа выглянет Николай Николаевич, ан нет! Слева высунулся, и нет фрица!
Помню еще, где-то в 1943, удалось Деду с товарищами отвоевать шоколадную фабрику. Внутри нашли 3 трехкилограммовых мешка конфет. В роте конфет никто не ел, только курили. В итоге, съел все эти конфеты один Николай Николаевич.
Историй много было, и много времени прошло... Много людей померло с тех пор. А память остается... Память будет всегда!
Сталинград — не просто битва двух армий. Параллельно шло иное сражение — схватка двух ментальностей. И победа была нужна каждой из сторон.
«Я жив, а через секунду, может быть, убьют, потому что здесь жизнь секундная. Хотя вы и пишете не думать о смерти, но я не думаю, чтобы остался жив, потому что очень сильные бои, много народу перебито, трупы лежат на земле, жутко смотреть: и немцы, и наши лежат, бедняги, гниют и никому не нужны, хотя бы похоронили, а то валяются, как снопы. Танки ездят по людям, как по дровам. Танк весь в крови, жутко смотреть…» - Боец В.И. Коваленко письмо родным.
Постоянные бомбардировки сделали город непроходимым для немецких танков, а обилие укрытий облегчало защитникам задачу борьбы с бронетехникой. 15 октября немцы все же захватили тракторный завод, прорвались к Волге и разрезали 62-ю армию пополам. В некоторых дивизиях (10 000 чел.) армии оставалось по несколько десятков бойцов. Армия Чуйкова удерживала теперь лишь узкую полоску земли вдоль западного берега Волги. Она держалась только благодаря постоянным интенсивным обстрелам советской артиллерии, которая вела огонь с восточного берега Волги. Центральная переправа города находилась под огнем немецкой артиллерии и авиации. Вечером на берег выходили раненые в надежде попасть на восточный берег. Врачей не хватало, и люди умирали сотнями прямо на берегу. Трупы не убирались, по ним ездили на машинах.
Постоянные бомбардировки сделали город непроходимым для немецких танков, а обилие укрытий облегчало защитникам задачу борьбы с бронетехникой. 15 октября немцы все же захватили тракторный завод, прорвались к Волге и разрезали 62-ю армию пополам. В некоторых дивизиях (10 000 чел.) армии оставалось по несколько десятков бойцов. Армия Чуйкова удерживала теперь лишь узкую полоску земли вдоль западного берега Волги. Она держалась только благодаря постоянным интенсивным обстрелам советской артиллерии, которая вела огонь с восточного берега Волги. Центральная переправа города находилась под огнем немецкой артиллерии и авиации. Вечером на берег выходили раненые в надежде попасть на восточный берег. Врачей не хватало, и люди умирали сотнями прямо на берегу. Трупы не убирались, по ним ездили на машинах.