Марк имел склонность делать поспешные выводы о людях. Это касалось и женщин. Едва познакомившись с девушкой, он тут же трубил всем о неземной любви и величайших душевных качествах особы. Так же вёл себя и с лечащими врачами.

 

– Толковый специалист, и подход у него вдумчивый,  – повторял Марк после первого приёма у нового доктора.

И каждый раз он разочаровывался – ни один врач, после долгих наблюдений и исследований, не мог понять, что происходит с мужчиной.

Уже пять лет как Марк жаловался  на боль. Сильный спазм блуждал по его телу и терзал то один орган, то другой. 


– Вам бы успокоительных попить. А лучше, давайте я вам направление выпишу в психдиспансер, –  пожилая врачиха листала толстую медицинскую карту.

– Да вы все, видно, издеваетесь! – кричал мужчина, вырывая из рук доктора документы. – А я жалобу подам на вас, не имеете вы права так оскорблять больного человека! – Марк выбежал из кабинета, хлопнув дверью. Обида на врачиху душила его, и он, пробегая по больничным коридорам, беспрестанно повторял: “Да как вы смеете!”.

Через день мужчина в красках рассказывал всем знакомым об очередном коновале, ничего не смыслящем в медицине. И он будто и не помнил, как две недели назад, едва сумев записаться на приём, сиял от счастья, говоря всем, что, мол, профессорша-то выяснит почему болит. 


Несмотря на все неудачи, лечение Марк не прекращал. И снова и снова отправлялся на поиски толкового врача. Пять лет назад, чуть пониже спины предательски закололо, да так, что Марк встревожился и объявил всем, что вот-вот станет инвалидом. Смутно мужчина вспомнил, что когда-то в далёком детстве неудачно приземлился на копчик. Тогда хирург направил на рентген, но снимок ничего не выявил. Какое-то время доктор ещё пытался выяснить причину болезни, ночами перерывал справочники, но ничего не находил. Наконец сдался, и пришлось ему признаться пациенту, что его боли необъяснимые, и, возможно, стоит поискать причину недуга где-то в другом месте. 

Это другое место в течение пяти лет менялось неоднократно. После изучения спины доктора ринулись исследовать пищеварительную систему Марка, затем половую. Врачи бродили по кругу, порой, казалось, что они играют в футбол пациентом. Хирург пасанул Марка, гастроэнтерологу,  затем тот перебросил мужчину к проктологу, проктолог к неврологу, а невролог почему-то посоветовал обратиться к кардиологу.

Но вывод  всех специалистов был один и тот же -- необъяснимые боли. 


***


В четыре часа начало светлеть, проснулись птицы, и мусоровоз во дворе с грохотом опустошал баки. 

Лизе за ночь едва удалось поспать больше получаса. Едва она прикрывала глаза, как ей казалась, что Марк зовёт её. 

Все два месяца, которые они жили вместе, Марк болел. Он не говорил своей возлюбленной что с ним, только пугал.

– А я и не знаю сколько мне жить осталось, возможно что... – и  мужчина весело напел похоронный марш.

Лиза, всегда считала себя преданной женщиной, и, встретив Марка, она всеми силами пыталась доказать это. Частенько её вечера проходили в коридорах поликлиник. Она ждала, когда уже наконец будет поставлен диагноз. Ведь когда знаешь от чего лечиться, шансов поправиться куда больше. Но со временем ситуация не прояснялась. Мужчина сам пытался разобраться в своём недуге и покупал новые медицинские справочники. 


Каждую ночь Марк будил свою девушку, жалуясь на боль в животе. Лиза бежала к аптечке за обезболивающими, какое-то время слушала стоны, а потом до утра не могла уснуть. И вот уже неделю без сна, девушка находилась почти в невменяемом состоянии.  Иногда ей удавалось прикорнуть на работе, пока никто не видит. В конце концов Лиза не выдержала и, придя домой, сгребла свои вещи в дорожную сумку.


– Прости! – сказала она Марку, закрывшему собой дверь.  – Я оказалась совсем не сильной женщиной.

Марк что-то говорил, махал руками, умолял остаться, но Лиза, не обращая внимания, двигалась к двери.

В отчаянии Марк крикнул ей в след. 


– Ну давай хоть поговорим! Ну подожди, хотя бы пока я поправлюсь.

Девушка ускорила шаг и как сумасшедшая хохотала, спускаясь по лестнице,

– Ты иппохондрик, Марк, здоровый как бык иппохондрик!


Марк горевал недолго. Какое-то время, конечно, он бегал и рассказывал о страшном предательстве, которое ему довелось пережить. Но вскоре в аптеке ему подмигнула молоденькая кассирша, и уже со следующего дня мужчина стал приносить ей букеты. А через две недели Марк пригласил новую пассию разделить с ним быт. 


***


В начале марта Марк взял измором районного врача, и тот выписал направление в профильную клинику на обследование кишечника. Но оно ничего не выявило. 

И врач очередной раз выписал антидепрессанты.


– Всё! – крикнул Марк, пересекая порог квартиры. – Клава, они мне сказали, что я псих! Теперь меня закроют в дурке.

Девушка выбежала из комнаты.

 – Не может быть! Они … они просто идиоты! – Клава всем телом прижалась к мужчине. 

– А вот так. Скоро пойду психиатрам сдаваться!


Клава всей душой желала помочь. Про себя она решила, что будет с любимым до конца, и санитарам Марка не сдаст.  Она села изучать медицинские форумы и читала статьи. Девушка, наслушавшись рассказов о врачах, уже не верила в официальную медицину и решила обратить внимание на целителей и экстрасенсов. 


***

Марк пришёл в офис экстрасенса Опала- Индиго, потомственного мага,человека-рентгена, целителя, магистра янтарной звезды, единственного представителя бриллиантовой расы на земле, в скептическом настроении. Мужчина всегда считал себя человеком крайне образованным, начитанным и в магию никогда не верил. Прийти его уговорила девушка. Клава плакала ночами и умоляла посетить целителя, говорила, мол, это -- их последний шанс.  Марк сломался и теперь хитро посматривал на человека в чёрной мантии. 


– Эй, милый человек, да на тебе порча! – целитель вглядывался в лицо Марка и водил рукой, как мим по невидимому стеклу.

Мужчина улыбался, и ему было скорее интересно, чем это закончится.

Колдун подошёл ближе и начал ощупывать воздух вокруг Марка. Вдруг он отдёрнул руку и заявил.

– Всё гораздо хуже, чем я думал, –  взмахнул руками, будто отряхнул их от чего-то, – У нас тут негатив, и, возможно, проклятие по родовому дереву, – маг ткнул пальцем в хрустальный шар.  – Вот ещё некротическую связь углядел. 

Марк в голос хихикнул и снисходительно посмотрел на мужчину.

– Это всё?

Целитель не растерялся и загадочно произнёс. – Почистить нужно родовое дерево, особенно верхние ветки. 

Затем маг принёс блюдечко с двумя куриными яйцами.

– Сейчас я проведу анализ вашей кармы. – зажёг благовония, от которых у Марка защипало глаза.

Затянув мантру, ведун стал махать над головой пациента ножом и яйцом. 

Марк чувствовал себя крайне некомфортно, он боялся, что его нечаянно поранят. 

– Сейчас пойдет тепло по телу – шепнул маг.

– Не думаю.

Под конец маг разбил яйцо, и из него на пол полилась чёрная жижа.

– Ну вот видите, ваша аура загрязнена. Нужна чистка  и как можно скорее. За один сеанс, конечно, всё не исправишь. Рекомендую пройти три круга магической работы.

Марк не мог поверить своим глазам, перед ним  свершилось чудо. И он страшно испугался. Его устои покатились в пропасть при виде чёрной массы, вытекшей из скорлупы.

– Ну так что? – маг сел за стол и принялся что-то записывать, совсем как врачи в районных поликлиниках – Будем лечиться?

Мужчина активно закивал головой и направился к кассе.


 ***


За следующие месяцы магической терапии Марку и впрямь стало лучше. Боли становились всё реже, спать он стал лучше. После каждого сеанса благодарил Клавдию за то, что уговорила его на пробный сеанс у потомственного мага Опала-Индиго,человека-рентгена, целителя, магистра янтарной звезды, единственного представителя бриллиантовой расы на земле. Иногда Опал просил приходить на сеансы вдвоём, говорил, чтобы понять, как циркулирует энергия между ними. 

– Скоро, скоро я вас вылечу. Так, осталось всего пару родовых веток почистить, и всё. Ну может, изгнать ещё пару сущностей.

Клавдия записывала каждое слово мага и прикрывала глаза, когда он махал перед ней руками.

– А вот надо бы ещё подключить канал удачи.

Маг стряхнул руки и с улыбкой произнёс:

 – Ох, дорогие мои, это займёт буквально несколько сеансов.

— Эй, Джо, как там успехи? Набросал чего? — участливо склонился Джек над старшим товарищем. Тот раздражённо цокнул языком и с силой стукнул по клавишам.

— Я за кофе схожу, тебе взять? — Джозеф отмахнулся, и его спутник,
приняв жест за отказ, минут через пять поставил на столик один стакан.

— Ну а теперь, наклёвывается что-то?
Джозеф окончательно потерял нить своих мыслей, глянул на приятеля поверх очков, да так, что тому стало не по себе.

— Дружочек, если будешь дёргать меня каждую секунду, я не напишу ничего, и ты будешь читать лекцию с чистого листа.

— Ох, молчу-молчу. Рот на замок, ключ в огород, — едва Джек потянулся за кофе, как напарник его опередил, схватил стакан и отхлебнул.

– Фу, капучино, в следующий раз принесёшь эспрессо, двойной.

***

Джозеф работал с Джеком чуть менее пяти лет. Ещё недавно он был
целеустремлённым выпускником университета, молодым дарованием, приводящим в восторг преподавателей. Жизнь улыбалась ему и, казалось, удача сама приведёт его к славе и признанию.
После учёбы, молодой человек метался по всем редакциям, пытаясь издать свои труды, но безуспешно. За отказом следовал отказ, и он забросил своё занятие, нашёл стабильную работу, а всем знакомым сказал, что ушёл на время из литературы, чтоб накопить силы.
Через несколько месяцев с ним связался литературный агент Пол Смит
и предложил напечатать пару рассказов, но с условием заменить имя автора. Начинающему писателю было нечего терять, и он согласился.
Спустя какое-то время агент снова позвонил и попросил ещё материал, а потом ещё. Затем предложил писать на постоянной основе. И очень скоро Джозефу на глаза попалась статья о подающем надежды шестнадцатилетнем писателе Джеке Джонсоне.

— Это оскорбление, мои произведения выдают за детские опусы! — Кричал Джозеф агенту.

— Ну, сами знаете, в какое непростое время мы живём. Сейчас даже
гением быть недостаточно, — мужчина отхлебнул виски, — нужен скандал, сенсация, чтоб было о чём посудачить. А тут юный гений – это же находка.

— Но люди же не дураки, обман раскусят, и тогда вам всем не поздоровится.

Джозеф, не успев начать спор, понял, что его обыграют.

— Знаете, а мне ничего не будет. И я найду другого писаку, если вас что-то не устраивает. — Пол надел очки и принялся вчитываться в одну из лежащих на его письменном столе бумаг. — Да, я Вас не задерживаю. Удачи в стремительно развивающейся карьере.

Джозеф медленно пятился к двери. Ожидал добиться справедливости, а теперь чувствовал себя беззащитным мальчиком. Кроме того его финансовое положение было совершенно отчаянным: после оплаты жилья денег едва хватало на проезд.
Ему очень хотелось посвятить себя писательству, но есть хотелось не меньше. Пол платил хорошие деньги, и взвесив ещё раз своё положение, Джо подумал: «А ведь не так уж и плохо мог бы устроиться. Но теперь уже проехали, старик ещё раз не попросит». Джозеф уже закрывал дверь, когда агент окликнул его.

— Если вам интересно, мы бы могли заключить контракт на пять лет.

Во время работы Джо справился со многими своими финансовыми трудностями, жил на широкую ногу и смело мог утверждать, что сбылись все его мечты. Разве что одно но: ему тоже хотелось славы и признания. Первое время, сам себе не признавался, но он жутко завидовал Джеку, и его постоянно терзал один и тот же вопрос: почему Пол выбрал именно этого парня. Джонсон и в начале их совместного пути казался не слишком башковитым, а обрушивавшаяся популярность напрочь затмила ему реальность. Он и вправду верил в свои способности и талант.
Уйти Джозеф пытался каждый год. Набив достаточно руку на произведениях для Джонсона, принялся сочинять для себя. Редакторы приходили в восторг от новых работ, но с сожалением утверждали, что не могут опубликовать, уж слишком они похожи на сочинения Джека, да так сильно, будто им самим написано.

— Зачем же нам ещё один такой.
— А вдруг вы у него похитили новый материал?

Джозеф пытался менять стиль письма, но жадный агент потребовал ускорить темп работы, и времени стало катастрофически не хватать.
Университетские товарищи пытались понять источник богатства Джо. Большая часть склонялась к тому, что он подался в коммерцию и зарыл свой талант в землю. Потому частенько предлагали работу вроде ассистента редактора или корректора. Джозефа оскорбляли подобные предложения, ведь ему одному во всём мире было известно чего на самом деле он стоит. Признаться знакомым не представлялось возможным: стыдно, да и контракт требовал держать всё в строжайшей тайне.

***

Джек будто и не замечал ненавидящий взгляд напарника и только улыбался да поправлял свои русые кудри. "Мы ведь команда" – часто повторял Джек. Вероятно, надеялся на дружеское отношение. А немногословность Джозефа связывал со смущением перед его славой.
Лентяем Джек не был, каждое утро исправно садился за письменный стол и сочинял. Затем отправлял рукопись Джозефу, а тот переписывал, и от первоначального варианта не оставалось и следа, разве что, пару предложений. Проработав в таком режиме несколько лет, Джек и сам поверил в свой писательский талант. Перечитывая текст при своём напарнике, частенько с восторгом повторял: "Вот это я, конечно, завернул, вот поворот, вот это литература, даже самому интересно читать".
Джозеф злился ещё сильнее, и воображение занимали сцены, как он хватает выскочку за кудри и волочёт по мостовой, попутно пиная по рёбрам.

— Я гениальный писатель, а ты, мой друг, гениальный редактор — как-то сказал Джек. Так хотел похвалить коллегу, воздать ему должное, но Джозеф такого реверанса не оценил.
— Пошёл к чёрту!
— Никак не привыкну к твоему юмору, старина, — похлопал напарника по плечу Джонсон.

***

Наконец подошла их очередь. Девушка на ресепшн, взяв паспорт Джека, улыбнулась и кокетливо попросила сфотографироваться.

— Ну разумеется, отчего же нет — на его лице засияла ослепительная улыбка, отрепетированная за эти годы.

— Как здорово, а я только вас и читаю – стоявшие рядом, заинтересованно наблюдали за происходящим. Молодой человек из очереди залез в свой
рюкзак и робко протянул книгу и ручку. Джек с радостью подписал и предложил всей толпе сфотографироваться вместе с ним.

— Позвольте вам представить моего хорошего друга и коллегу, — Джек высунулся из толпы и схватил Джозефа за руку, — вот он, моя опора и моя тень! — Толпу незнакомый мужчина не заинтересовал, никто даже не взглянул в его сторону. — Старина, если тебя не затруднит, щёлкни нас на добрую память.

***

Джек Джонсон несколько часов пытался дозвониться до Джозефа, околачивался возле двери его номера. Постоянно проверял, не покидал ли напарник здания отеля. В итоге решил немного успокоиться, ведь друг его никогда не подводил, всегда сдавал тексты вовремя.
Завтра Джеку предстоит выступить с лекцией, посвящённой своему творческому пути. За пару недель до этого, он и в ус не дул.

— Что-нибудь да напишу, — талдычил агенту и просил не вмешивать Джозефа в работу. — Всё-таки доклад о моём наследии.

Каждый вечер печатал пару предложений, дальше ему становилось скучно и тревожно, он откладывал работу на следующий день, и так продолжалось до дня вылета. Осознание того, что выступать не с чем, нашло на Джека, когда агент попросил выслать текст лекции по электронной почте.

— Ничего не написал?

— Ну не то, чтобы, немного набросал, но ещё надо причёсывать, дописывать. Не покажу же я тебе полработы.

— Ясно, значит не написал. — На другом конце провода агент стукнул по столу и чертыхнулся. — А что там Джо, пусть он пишет! Пришлю его к тебе.

— Но это ведь о моём творчестве, я должен писать! — Но из трубки уже слышались короткие гудки.

Через час такси привезло Джозефа. Мужчина сердился, что его сорвали с места и заставили тащиться вместе с Джеком на конференцию.

— О, дружище, тебя попросили поправить мою речь?

— Не поправить, а написать за тебя.

— Ну, я написал немножко, вот посмотри тут у меня распечатка. Добавь немного лоска, как ты умеешь, — напарник взял листы, и одного беглого
взгляда ему хватило, чтобы понять – готово только приветствие и пара строчек о
начале карьеры.

***

— Хватит ходить под моими дверями, названивать и настукивать.

— Ну я же должен прочитать речь заранее, внести свои правки, — Джозеф попытался захлопнуть дверь перед носом напарника, но тот подставил ногу и бесцеремонно ворвался в номер. – Давай что есть, я сам доделаю.

— Если бы ты мог сам, меня бы не заставили сюда тащиться. Сейчас у меня есть дела важнее твоей тягомотины.

Молодого писатель словно окатило водой

– Джо, что ты такое говоришь. Для нас нет ничего важнее искусства, и если ты этого не понимаешь, что же ты делаешь рядом со мной столько лет?

Патетическая речь разозлила Джозефа ещё сильнее, и он закрыл глаза,
досчитал до десяти, как советовал ему психолог. Но желание махать кулаками никуда не исчезло.

— Знаешь, сопляк, а, может, я болен, и меня тошнит от тебя, может у меня в семье проблемы, а ты всё лезешь и лезешь…

— Не стоит заниматься литературой, если не готов отдать всего себя. Вот, например, я всё время посвящаю поиску вдохновения. Порой чувствую, как готов вырвать сердце из груди и осветить им путь страждущим.

Джозеф саркастически похлопал в ладоши, но Джо, не почувствовав издёвку, улыбнулся и поклонился, чем ещё больше разозлил собеседника.

— Всеми фибрами души чувствую себя рупором эпохи.

Щеку Джека обожгла пощёчина, он не успел ничего сказать, когда сильные руки выволокли его в коридор.

— Вот опять грубые твои повадки наружу лезут, и шутки дурацкие, хотя
я к ним и привык, но иногда бывает и обидно, — кричал молодой человек, стоя в коридоре и держась за лицо.

Джозеф сунул распечатанный текст речи под дверь номера писателя ближе к пяти утра. Поэтому Джек не успел ознакомиться с текстом, читал с листа,
немного запинаясь, от напряжения его уши покраснели, горло пересохло, и он выпил заготовленный стакан воды в первые пять минут.

— Вот те на, ну и провал, — шептались слушатели.

— За что это с нами так?

С горем пополам дочитав лекцию, писатель дрожащими руками собрал рукопись в стопку и приготовился к вопросам.

— Думаю нам всем необходим перерыв. — Главный организатор конференции встал и направился к выходу, а за ним все остальные. Джек вышел из-за кафедры и следовал за толпой к кофейным аппаратам, когда Джо схватил его за локоть.

– А ну-ка иди сюда, — потащил в сторону уборных. — Так ты ещё у нас и читать не умеешь, где же Пол тебя откопал…
— Ты о чём? Я справился, насколько было возможно, учитывая что текст был ужасен.

Джозеф оскалился, сжал руку в кулак и потряс им перед самым носом молодого человека. Тот, в самом деле поверил, что его сейчас будут избивать, вжался в стену. Вошли двое.

— У вас всё хорошо, коллеги?
— Разумеется, всё хорошо. — Джозеф расплылся в улыбке и больно похлопал Джека по плечу.

На второй части выступления Джо подошёл к кафедре и заявил, что Джонсон не может продолжить выступление, поскольку ему стало плохо. Кто-то из делегатов подошёл к Джозефу и попросил передать Джеку пожелания скорого выздоровления. Окружившие журналисты желали узнать подробности болезни писателя, просили организовать интервью и держать их в курсе дела. Но мужчина не давал комментариев и под вспышки фотокамер удалился.
Пол распорядился, чтобы Джек некоторое время пролежал в местной больнице. Джо регулярно навещал его и распугивал журналистов вокруг палаты. Вставать с постели молодому человеку на разрешалось — агент считал, что всё должно выглядеть как можно натуральнее. Парень сначала недовольный своим положением, постепенно привык, и потихоньку сам начал считать себя тяжело больным.
Шумиха всё не стихала, наоборот, некоторые статьи заявляли о смерти писателя. Волна интереса к его творчеству возросла, и книги исчезали с прилавков быстрее, чем их печатали.
Пол Смит пребывал в полнейшем восторге.

— И как мы с тобой не додумались сами. Убить нашего героя, это же такой коммерческий ход, — радостно кричал в трубку агент, — один только минус, потом, раз умерев, эта курочка уже золотых яиц не принесёт.

Пол звонил каждый день, и в конце каждого разговора напоминал об истекающем контракте. Джозеф мастерски переводил разговор на другую тему. У них ведь было много новых творческих планов. Смит постоянно интересовался, получится ли у Джо писать за трансгендерную женщину, если они всё таки решат инсценировать смерть Джонсона.
За неделю до истечения контракта, Джозеф исчез. На звонки не отвечал и в больнице больше не появлялся. Пол был раздавлен, на глазах рушился лучший проект, а ему оставалось только наблюдать. Он уже получил аванс за последнюю книгу Джонсона и теперь усиленно искал нового литературного раба.

— Ну как он мог! — возмущался Джек, лёжа на больничной койке. — Если бы не здоровье, так я сам бы дописал. У меня и готово почти всё. Только лоску добавить нужно.

Целыми днями Джек названивал агенту, уверяя, что находится в шаге от прорыва и вот-вот выдаст настоящий шедевр. Пол до этого момента общался со своим подопечным крайне редко и теперь находился под впечатлением от его глупости и самонадеянности.

— Это же надо, какого тщеславного идиота можно сотворить всего за пять лет из симпатичного парня.

Голова пухла от бесконечных поисков авторов и угроз исков от издательства. Ещё немного и дело жизни покатится к чертям. Где бы сейчас не был Джозеф, Пол с радостью поменялся бы с ним местами. Надежды не было, его лучший литературный негр не вернётся к работе. Теперь он богат, и ему не нужно никого обманывать. Агент очень жалел, что был так щедр все эти годы. Плати он в половину меньше, может удалось удержать Джозефа ещё на пяток лет, а там бы они уже сроднились. Закрывая глаза, Пол пытался представить, где же теперь его лучший автор. Возможно за его окном горы, солнечный пляж или далёкая деревня. В одном можно быть уверенным, Джо пишет, и пишет теперь только за себя. А Полу уже не заглянуть в его рукопись, как бы он не мечтал.

Доретти Мейсон, в девичестве Йорк, с детства отличалась честолюбием. Две косички для школьных занятий, передник для воскресного посещения церкви. С виду скромная, она с замиранием смотрела на чёрно-белые фотографии актрис. Порой вырезала их из газет и вкладывала в свои учебники. В десять лет, в награду за хорошую учёбу, отец отвёл Доретти в кино. Она впервые увидела свои ожившие грезы. В её жизни появилась настоящая цель, которой она была верна. Месяц умоляла родителей позволить посещать уроки танцев, те отнекивались, дескать: «Ну что за занятие такое, ногами махать». Но сдались, стоило дочери объявить голодовку. В шестнадцать отец заявил ей, что его табачный магазин разорён, и денег на колледж у них нет. Нарезки газет с фотографиями Доретти сожгла в тот же день. Через неделю она уже сидела в конторе адвоката Джонна Мейсона. А три месяца спустя он уже попросил руки Доретти. Отныне нерастраченную энергию женщина направила на свою семью: мужа и троих сыновей.

Старший, Уилл, был физически развит с раннего детства. Занятия спортом давались ему легко, и родители, заметив это, стали подыскивать подходящую секцию. В детском хоккейном клубе для Уилла нашлось место. Так с шести лет его жизнь подчинялась чёткому расписанию, а бюджет семьи – нуждам юного хоккеиста. На воспитание и развитие среднего, Билла, денег оставалось крайне мало. И хоть мальчику ещё и не было трёх, миссис Доретти Мейсон занялась поиском жизненного пути Билла. Увлечение должно было быть доходным, несложным, а главное – не затратным. И однажды, на юбилее девяностолетней прабабушки, маленький Билли прочитал пару строк, сочинённых им в машине. Так и решилась его судьба; с тех пор каждый день с десяти утра до трёх часов Доретти зачитывала Биллу стихи великих авторов и заставляла сочинять свои. К шести годам мальчик стал испытывать проблемы со сном, к семи стал нервным и раздражительным, а к восьми годам его стихи публиковались в городской газете. Его приглашали выступать на местных праздниках, устраивали встречи в библиотеках и лекториях. Билл Мейсон стал местной достопримечательностью, все восхищались его трудолюбием и одарённостью.

Когда Уиллу было тринадцать, а Биллу десять, в семье родился третий сын. Он был нежеланным ребёнком. Доретти просто не думала, что снова может родить. С именем решили не возиться и назвали Джоном – в честь отца. С первых дней мать прозвала Джона величайшим разочарованием в жизни. Ведь на момент его рождения Билл уже начал приносить неплохой доход, а Уиллу оставалось ещё немного, чтобы попасть в хорошую команду, и тут ещё один рот, который нужно пристроить. Кроме того, Доретти необходимо решить, чем он станет заниматься. Будет досадно, если профессия сына окажется заурядной. Но мальчик ничем выдающимся не отличался. Его здоровье было слабым, а от занятий уставал быстро.

Всё детство Джона было наполнено упрёками матери, унылыми вздохами отца и насмешками братьев. Когда ему исполнилось десять, Уилл уже играл за сборную страны, а Билл выпускал пятый сборник стихов. Журналисты были частыми гостями в доме Мейсонов. Нередко они хотели взять интервью у маленького Джонни.

– Гордишься ли ты своими братьями?
– Что ты думаешь о последней игре Уилла?
– Какое стихотворение Билла твоё любимое?

И наконец, самый ужасный: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?». Маленький Джон, придавленный ответственностью за честь семьи, всегда пытаясь выкрутиться, придумывал себе гору увлечений. Журналисты округляли глаза и что-то записывали себе в блокноты. Однажды, к великому счастью Доретти, в местной газете красовался портрет Джона с надписью: "Кого на этот раз подарила нам семья Мейсон". Доретти, конечно, понимала, что это никак не поможет её неудачному сыну. Но всё-таки в глазах общества её семья держит марку. На десятом году жизни Джонни, третьего июня, Доротти Мейсон первый раз в жизни обняла своего младшего сына. «Он так виртуозно врёт, может, он станет актёром», – подумала она.

Душа матери немного успокоилась: теперь ясно, куда проталкивать младшего. Джона охотно приняли в театральную студию. С пяти утра Доротти учила его основам сценического движения, всему, что сама усвоила на занятиях танцами. В восемь Джон шёл в школу, потом в студию, по вечерам – домашние задания, уже перед самым сном мать требовала показать какое-нибудь актёрское упражнение. Так она контролировала учебный процесс, оценивала продуктивность работы за день. На каждый спектакль сына приходила раньше назначенного времени, занимала место в первом ряду. Ей казалось, что зал аплодирует им обоим, ведь она заслужила признания не меньше, чем актёры. Разглядеть талант – задача не из лёгких.

Спустя два года преподаватель по актёрскому мастерству договорился о прослушивании. Мать, вне себя от радости, нарядила сына в новый костюм, начистила ботинки, причесала и даже немного припудрила.

− Не хочу встречаться с этим ассистентом.
− Ну чудной, что ж в нём дурного? Такой шанс, ты прославишься, я верю.
− Не нужен мне его шанс, не хочу. И в студию больше не пойду.
− Это неслыханно! Третий год с тобой вожусь, всё человеком сделать хочу. А в благодарность получаю... − Доротти бросилась на кухню. В припадке ярости швырнула пару тарелок о стену. – Ты мне больше не сын, убирайся! Я для тебя умерла! − кричала сквозь слёзы.− Лучше бы ты мне два года назад сказал: «Не хочу, мама, быть человеком, хочу, как папа, за гроши штаны в душной конторе просиживать».
− Мамочка, пожалуйста, не сердись, я схожу на пробы, раз ты так хочешь. Куда угодно пойду, – Джон в нерешительности мялся у кухни, явно не готовый к такой реакции матери. Он уже сомневался в своих словах. Подумал, что ж плохого в славе и актёрстве Раз маме так хочется, можно ещё немножко потерпеть.
− Что у вас здесь происходит? Опять репетируете? − вернулся с работы отец, Джон Мейсон-старший.
− Вот, полюбуйся, твой сын решил пустить по ветру все усилия, говорит – ничего ему не надо, хочет дома на диване сидеть.

Мальчика трясло от испуга, он тихонько всхлипывал, еле слышно шептал: – Я пойду в студию, только не ругайтесь.

− Не сдавай назад, как я тебя и учил. Три года – приличный срок, чтоб понять, своим ли делом занимаешься. Раз решил − отговаривать тебя не буду. Что ты там хотел? Клуб авиамоделирования? Чудненько!

Такая неожиданная поддержка ещё больше взбесила Доротти. Джон-старший сел в кресло, закурил и развернул газету как ни в чём не бывало.

– Дорогая, он уже не малолетний, пусть учится принимать самостоятельные решения, − не отрываясь от чтения, сказал отец.
− Значит, сговорились за моей спиной. На тебя, муженёк, я через месяц после свадьбы рукой махнула, поняла, что ничего путного не выйдет. Подумал бы, как он теперь в глаза братьев посмотрит. Вот из них получились люди, ими восхищаются, им подражают. В семье не без урода, как говорится. Гайки прикручивать только горазд. Когда все карты сами в руки идут, носом вертишь. Ах, сколько сил истратила

− Она сидела в кресле с отрешённым взглядом. Её бормотания не были обращены ни к сыну, ни к мужу.

– Джон Мейсон, какое ужасное разочарование!

Открыв утром глаза, Паша Фаунов проговорил: «Я вступаю в новый счастливый день, всё вокруг меня пропитано изобилием и счастьем. Все девушки жаждут моего внимания, только и ловят в толпе мой взгляд». Он повторил заклинание три раза, затем для верности ещё разок перед зеркалом. Ему и правда показалось, что его бледно-серые глаза как-то иначе заблестели − возможно, это непоколебимость и шарм сгенерировались в теле. Всё-таки, не врал мужик из видоса по аутотренингу и позитивным настройкам. Последние штрихи и можно выходить из дома, десяток капель парфюма для манкости и чехол с телефоном на шею. Всё, Фаунов вышел на охоту.

Сентябрь в этом году особенно жаркий, сезон шорт и сарафанов. Стоя на портике универа, Фаунов как обычно задумчиво покуривал, только на этот раз он чувствовал, как количество медиахлориан в его крови растёт -- ещё пару затяжек, и он станет творением самой Силы. А мимо проскакивали девочки, сверкая загорелыми коленками, ещё больше дразня аппетит. Докурив, он отправился к своей кафедре оценивать первокурсниц.

Первый курс ещё пуганый, не обжившийся в новых стенах, сбился в кучку напротив аудитории. Паша кружил ястребом вокруг, ожидая, как одна из овечек выбьется из стада, чтобы её сцапать. Но они упорно держались вместе и совсем не замечали посторонних. Тогда Фаунов решился брать штурмом. Он высмотрел себе блондинку, та читала книгу, и, казалось, с ней проще завести диалог.

— Привет! Чего ты сюда поступила?

Та взглянула исподлобья совсем недружественно и раздражённо обратилась к обольстителю.

— Вот тебя не спросила! Думаешь, если я девушка, то не могу в техническом институте учиться? -- Фаунов хотел оправдаться и уже было открыл рот, но потом решил этого не делать, к тому же девушка, демонстративно уткнулась в книгу.

"Чёртова феминистка, всё равно через год обкорнает свои патлы и выкрасит огрызки в цвет взбесившейся Барби, ещё разжиреет за бодипозитив. Нет смысла тратить время" -- подумал Фаунов.

В конце коридора появилась незнакомая девушка, а ведь Паша мог поимённо перечислить всех особей женского пола на своём факультете, включая магистров и аспиранток. Ошибки быть не могло, объект принадлежит к числу первокурсниц. Фаунов сместил свои позиции вперёд, чтоб перехватить её до того, как вольётся в свою группу.

— Приветик! Как поживаешь? — попытался сделать улыбку более открытой, как в рекламе, но та придала его лицу схожесть с лошадиным. Девушка удивлённо смотрела на незнакомого долговязого парня. Она выдернула наушники из ушей.

— Извините пожалуйста, я не расслышала, что вы сказали, — первокурсница старалась говорить как можно вежливее, ведь неизвестно, кто перед ней стоит.

— Привет, говорю! Как тебе универ?

— Ну нормально, я тут меньше недели учусь. А вы из профкома?

— Нет, но я могу показать, где он находится. — Тут Паша ощутил себя хранителем сакрального знания. — Если хочешь, могу вообще всё тут показать.

Девушка немного замялась, ведь знакомых в универе у неё пока было немного, но идти куда-то с левым странным парнем страшно не хотелось.

− Ну, может как-нибудь потом, — промямлила она, пытаясь не встречаться с прилипалой взглядом, − авось уйдёт.

− У меня ещё много лекций с первого курса, там ещё типари, бомбы. Могу передать.

− О, это круто, если тебе не нужны, я бы забрала.

− Вот и чудненько. Могу тебя после пар подождать, зайдём ко мне домой и я тебе всё отдам, там, чайку попьём и всё такое — он решил, что сейчас самое подходящее время, чтоб начать метить территорию и начал с малого — потянулся к руке незнакомки.

Та резко отстранилась.

− Знаете, я уж как-нибудь сама лекции напишу и типовики зарешаю. Мы же сюда типа за знаниями пришли, — скривив улыбку, скрылась в толпе одногруппников.

Фаунов немного приуныл, сила оставляла его. Потом подумал: "Скромняжка, видать. Такую в постель не затащишь, нафиг нужен этот гемор".

Отступают только слабаки, а Павел из дома Фауновых к таким себя не причислял. В три шага он добрался до двух болтающих студенток. Но они даже не взглянули в его сторону. Парень прокашлялся, затем наконец обратился к ним.

− Привет, девчонки. Чё-как? — властно положил руку на плечо одной.

Прозвенел звонок и Фаунов никогда не узнает, каким нехорошим словом его назвали девушки.

Весь поток засосало в аудиторию и Паша побежал на свою лекцию.

***

С девочками Паше не везло ещё со школы, ведь он единственный из класса не целовался до выпускного. После выпускного тоже не целовался.

Когда поступил в универ, думал, что наконец дорвался до женщин. Только не учёл одну маленькую особенность технических вузов: из ста пятидесяти человек на потоке всего тридцать девушек. Вертеться пришлось шустрее турбины, а КПД всё равно был близок к нулю. Надо отдать Паше должное -- время своё он, безусловно, ценил. Когда через две недели ухаживаний за одной девушкой терял надежду, то без всяких сантиментов начинал волочиться за другой. Если бы оставленная барышня подошла бы и с тоской в глазах спросила: «Как же так, ты неделю назад говорил, что без ума от меня?», Фаунов бы холодно, не глядя на барышню, ответил: «Милочка, а чего ты ждала? Это же было неделю назад!»

Бывало, ему везло и девушка соглашалась с ним пообщаться, но потом его отправляли во френдзону или на хрен. Тоска одним словом, а не жизнь.

Часто во время обеда Паша присоединялся к друзьям во дворе института. Они раскуривали трубки, обсуждали всё: от квестов в РПГ до очередного романа Макса Фрая.

− Ну как там, эти твои установки на счастье и любовь? Кого-нибудь уже подцепил? — Поинтересовался Ваня, знакомый ещё с подготовительных курсов.

− Нет пока, но работаю над этим. — Паша слишком сильно затянулся и закашлялся. Данила постучал по спине друга и засмеялся над его неопытностью.

− Знаешь, приятель, нет ничего смешного в том, что мне сложно найти себе девку.

− Бро, да я не над тем смеюсь. Ладно, рассказывай, чего там у тебя.

− Пытался сегодня склеить козерожку. Но в итоге понял, что мне нужна более зрелая женщина, лет двадцати, а те что младше – полные дуры. – Говорил Паша, голосом обиженного подростка. — Я взрослый мужчина и я сумею добиться девушки. Кстати, у вас нет никого на примете для меня? Согласен на любую каракатицу или пышку.

− Не, каракатиц у нас нет, но ты держись, — вдумчиво затянулся Даня, щурясь. — С ними сейчас туго. Твоя целеустремлённость не может не вызывать восхищения.

− Что, опять меня троллишь? — Павел протёр краем футболки заляпанные очки. — Конечно, тебе смешно, завёл себе девушку и плевал на то, как другие страдают. Они меня вообще не замечают, походу!— в его интонациях не было и капли эмоций и лицо его ничего не выражало. Такая вот вечная трагедия при внешнем равнодушии. Паша изучал робототехнику и сам постепенно становился похожим на робота.

− Нет, ну что ты, мы очень за тебя переживаем. Что, не видишь?− пробурчал Ваня, не поднимая глаз от телефона. – Лучше скажи, когда уже косарь вернёшь?

−Вообще не в тему, знаешь ли, − раздражённо бубнил Фаунов. Он ведь душу изливает, а тут ему про материальное. Какая бестактность. − Вот Сане я пять должен, и он молчит!

− Ну вот ты в следующий раз у него и занимай, а мне верни и как можно скорее.

Фаунов не любит, когда его упрекают, в особенности за дело, а тем более, если оно связано с деньгами. Тут он распрощался с друзьями, пока Данила не вспомнил об одолженном на прошлой неделе полтиннике.

Паша брёл по студенческому городку, теряясь в грустных мыслях. «Не Аполлон, конечно, но и не страшила», − заключил парень, придирчиво оглядывая себя в витрину аптеки.

А что, если у него никогда не будет подруги? Ведь за двадцать два года она не появилась, с чего теперь что-то изменится? Вот бы в такой момент Паша из будущего появился и утешил, сказал, дескать, не хнычь, скоро над тобой будет идти девичий дождь. Тогда бы само ожидание счастья наполнило его житие великим смыслом. А что для Паши счастье? Как-то изрядно напившись, он поведал своим товарищам: «Счастье – это быть успешным. Чтоб квартира, машина, дача были, ну и, конечно, жена». С первыми тремя пунктами родители могли помочь, в конце концов, бабушки с дедушками не вечные. Как ни крути, девушка для полного набора необходима. К тому же, мать уже во всю пилит мозг, мол внуков хочу, пора подумать. Ведь всем династиям необходим наследник. Кто же будет лет через двадцать возделывать целых десять соток Фауновской земли, сажать картошку, таскать навоз?

Так странствовал юный Фаунов по устланной листвой улице, предаваясь панике, унынию и самобичеванию. Вдруг за вереницей упаднических мыслей вновь забрезжила надежда. Он улыбнулся сам себе, сложил свои тоненькие ручки, как католик на молитве. И понёсся на встречу приключениям и сдобным девицам.

***

Прибежав на лекцию, Паша решил примоститься рядом с Машей, тихой, не слишком общительной девушкой. Она была всегда доброжелательна, что он и принимал за флирт.

Скажем так, серая мышь, не слишком красивая и очень скромная, но хоть не толстая − рассуждал Фаунов. Вероятно, она тоже никогда не целовалась.

Паша аккуратно провёл пальцем по машиной косе, сначала легонько, так что она не заметила, затем уверенней, всей ладонью, будто кошку поглаживал. А робость Маши перевешивала самолюбие, и она терпела, пока не пришла в голову мысль перебросить косу на другое плечо. Фаунов воспринял это как намёк погладить руку и тут же приступил к действию. Несчастная однокурсница делала вид, что не замечает, вникает в слова преподавателя, а самой ей очень хотелось перенестись куда-нибудь, где её не будут теребить. Всю жизнь родители убеждали её быть доброй и терпеливой, но сейчас это давалось с большим трудом.

− Убери, пожалуйста, руки, ты мне очень мешаешь писать лекцию.

− Перепишешь потом у кого-нибудь, в чём проблема, – возмутился Паша, но всё же отстал от руки. Раскрыл свой конспект и принялся переписывать формулы с доски, как ни в чём не бывало. Он решил применить новую стратегию, не обращать какое-то время внимание на недотрогу. Чтоб она успела заскучать, испугаться, дескать, спугнула единственного кавалера. И тут он нехотя оказал бы знак внимания, небольшой, чтоб она не зазналась. Пока писал лекцию, чувствовал, как шея начала затекать и болеть. Попытался немножко размять её сам, затем пришла идея привлечь Машу.

− Сделай мне, пожалуйста, массаж – прошептал, склонившись к уху однокурсницы, стараясь дышать на неё с большей страстью. Та проигнорировала. Прозвенел звонок на перерыв, Маша пулей выскочила в коридор, вернувшись, пересела ближе к доске. Она ожидала, что Фаунов поймёт и не станет больше преследовать. Но содержание его мыслей туманно и неизвестно, через минуту он вешал свой пиджак на стул рядом с ней.

− Не понял, тебе не видно, что ли? Я вот в очках и ничего.

Несчастная жертва сидела вся красная, понимая, что всё-таки придётся высказать своё недовольство более явно, возможно накричать. Разборки, как уже давно поняла Маша, не её конёк, она всегда начинала заикаться и плакать в самый неудачный момент. Поэтому после пары девушка быстро побросала вещи в сумку и уже, казалось, ускользнула от эдакого греховодника.

− Хочу поговорить с тобой – прозвучал голос из-за спины.

− О чём поговорить? – ради приличия спросила Маша, хотя была уверена, что знает ответ. Она поняла, что спустя пять лет учёбы пришёл и её час отбиваться от настойчивых ухаживаний.

− Скажи, как ты относишься к сексу по дружбе?

− Ну нормально. Если двоих всё устраивает, то почему нет? – Маша выходила из аудитории, а Паша не отставал ни на шаг. − А откуда такой странный вопрос?

− А мы же друзья? – тут он провёл рукой по её щеке.

−Обалдел? А ну руки убрал!− крикнула девушка и побежала.

Растерянный Паша уже остался позади, как вдруг крикнул − Да, я люблю тебя, чёрт возьми, а ты не хочешь этого видеть − но Маша уже не слышала.

Домой Фаунов волочился на пару с изодранным самолюбием. Но ему не впервой. На завтра он точно возьмёт тайм-аут. А уж с понедельника впряжётся с новой силой.

***

Нельзя остановить перемены, как нельзя остановить восход солнца. Ведь не может быть вечной безысходность и тоска. Где-то через три месяца Фаунову повезло встретить девушку, желающую узнать его богатый внутренний мир. Их переписка длилась до утра, он комментил её фотки, а она присылала смайлики. Ну разве это не любовь? В голове Паши постоянно крутилось:" Только бы не профукать. Юля -- отличный вариант, ещё когда так фартанет?". Едва ли не уверовал в высшие силы, мол, они послали ему за страдания и унижения. А Гегель бы тут развёл руками и сказал, что это количество наконец-то переросло в качество. Паша уже заранее начал скучать по своей холостяцкой жизни, азарту поиска и преследования, приложениям для знакомств и анонимным сообщениям с признаниями. Вот-вот он осядет и успокоится, ухватится за новую пассию железной хваткой Халка. Ещё событие подвернулось, бывший одноклассник собрал группу, а так как Паша называл себя фотографом, потому что у него была зеркалка, его с радостью пригласили. И, конечно, он потащил с собой новоиспечённую подружку.

Паша жмурился от счастья, скоро он утрёт нос всем хейтерам: теперь и при девушке, и фотограф.

На тусовке не упускал возможности представить Юлю всем, кого хоть немного знал, и ловил восхищённые взгляды, хотя на самом деле всем было плевать. Он был счастлив. Первого поцелуя ещё не было, хотя это только формальность. Неспроста ведь она вчера вечером прислала поцелуйчик и пожелала доброй ночи. Уже вполне всё серьёзно.

Концерт начался. Паша-фотограф, придав себе вид профи, принялся за дело. Бегал по всему залу, снимал происходящее. Краем глаза приглядывал за Юлей, чтоб никто больше не подбил клинья, не перебил ставки.

После выступления музыканты пригласили Фаунова выпить с ними, а ему до безумия хотелось влиться в тусовку, стать своим в компании. Но в то же время хотелось проводить Юлю, которая ни за что не соглашалась пить в прокуренном маленьком клубе.

−Слушай, а давай я помогу ребятам в машину аппаратуру погрузить, а ты подожди пока в кафе, я быстренько – он подержал её немного за руку, и она совсем не сопротивлялась, как остальные. Юля восторгалась тем, какой её кавалер чудесный, заботливый друг, и побежала в указанное место.

***

Чтоб не забыться, Фаунов поставил будильник – как зазвенит, побежит в кафе к своей желанной. Пить нужно быстренько, без лишних тостов и предисловий.

На столе у музыкантов было не густо, только пиво и водка. По части закусок дела обстояли ещё печальнее: вобла и солёные огурцы.

Сначала Паша вдарил по пиву, затем, сам не заметил, как взял ещё бутылку. Картинка перед глазами немного поплыла, Паша меланхолично наблюдал за её течением. Он шутил и сам заливисто смеялся над своими шутками. Пора было уже закругляться, и пойти миловаться с Юленькой. Напоследок решил выпить ещё стаканчик пива, ведь Пашин папа всегда пил нечётное количество рюмок. Папа уже давно закодированный, а сын науку впитал глубоко. Схватил со стола первый попавшийся под руку стакан.

− Эй, ты что сделал, это ж был йорш, – засмеялся солист, пытаясь отобрать у Паши выпивку.

− "Йорш"? Припоминаю такую группу, не в моём вкусе. – С этими словами Паша, проковылял в уборную, умыться и прополоскать рот, всё-таки нехилые шансы на поцелуи сегодня у него. Склонившись над раковиной, почувствовал, как сознание постепенно пропадает, с трудом получается уловить свои мысли. Решил немножечко посидеть на полу, подождать, пока земля перестанет так быстро кружиться. Весь внешний мир резко вызвал жгучее отторжение, а внутренний начал рваться на свободу. Фаунов подполз к унитазу и исторг из себя все впечатления о минувшем дне, да так притомился, что заснул сном праведного алкаша. Где-то в куртке звенел телефон. Сквозь сон Паша шептал: «Ну какого чёрта будильник звонит в субботу?»

К Юле он опоздал примерно на час. Она злилась и ждала объяснений.

− Да ладно, детка, не нуди, главное же, что я здесь и мы вместе, – и потянулся губами.

Девушка уклонилась от поцелуя.

− Нет, вот скажи, неужели нельзя было позвонить? Ну как же так? Я уже думала, что ты не придёшь!

− Час -- это не так много, − парень, по-прежнему настроенный романтически, гладил Юлю по спине.

− Немного? − тут девушка, обалдев от такой наглости, решила высказать всё, что думает о его пунктуальности. Но у Фаунова были на этот счёт другие планы. Он крепко сжал Юлю и впился в её губы страстным поцелуем. Девушка пыталась вырваться, ей было жутко неприятно, потому что она с трудом могла дышать в Пашиных объятиях, а из его рта шёл мерзкий запах. Наконец парень отлип и радостно спросил: «Ну как?»

Юля с силой оттолкнула его в сугроб и побежала в сторону метро, давя рвотные позывы.

Фаунов ещё две недели пытался связаться с Юлей. Потом она добавила его в чёрный список во всех сетях. Паша совершенно не понимал, за что с ним так, и когда окончательно потерял надежду, придумал грустную историю их расставания. Неоднократно пересказывал её друзьям, и каждый раз те жалели его и повторяли: «Вот же стерва!»

Всё смешалось в доме Сидоровых. Валентине сегодня пришлось проснуться в шесть утра, праздничный стол не ждёт. Нужно было настругать пару тазов салата, запечь мясо, сделать заливное. Да, меню на вечер обширное, но и повод не пустячный -- серебряная свадьба. Всё-таки не кот чихнул.

Валина стряпня всегда вкусная, из чего бы не приходилось готовить. А времена с мужем они переживали разные, бывало, что и куриной ножке на двоих радовались. Картошку с колхозного поля подворовывали. Через многое прошли вместе, трудностей хватало.

Часам к десяти пришла помочь с готовкой подруга Зинаида, принесла с собой стопку тарелок и рюмки, а то Валентина переживала вечером, что посуды на всех не хватит.

– Ох, тут и икра, и осетрина, ну и дела. По-царски прям! − восхитилась подруга, оглядев припасы.

– Ну, так не каждый день событие такое.

Зинаиде было поручено отварить три десятка яиц для салата, пока хозяйка занимается горячим. Валентина краем глаза ревностно следила, как подруга хозяйничает на кухне.

– А воды холодной кто за тебя нальёт? Так до вечера колупаться будем.

– Ой да, совсем забыла. Ты, это, учи меня, учи. Как ты готовишь – никто из моих не готовит. Я вообще давно поняла, если с кого пример в жизни брать, так с тебя. – Валентина зарделась от неожиданной похвалы и ещё старательнее стала отбивать мясо.

– Верно говорю же, всё у тебя есть: муж-умница, двое замечательных деток, хозяйство, дом полная чаша. И сама при должности какой.

− Да ладно тебе, захвалила.

− А ты не ладь. Вы с Петром с первого курса вместе. А мы с моим Вадиком – из рук Зинаиды выскользнуло яйцо и плюхнулось в кастрюлю. – Едрёна кочерыжка! Так вот, мой третий муженёк, до чего трепло, обещал на днях Димку из садика забрать − я и понадеялась. А мне под вечер воспитательница позвонила, дескать, бегите за дитём, а то сад закрывается. Сам папашка под вечер пришёл, говорит, заработался, а от самого перегаром разит. Мне бы как у тебя хоть раз попался – стена, а не мужик.

Валентина понимающе кивала, и думала, как же ей повезло с мужем. Такое великое счастье, тихое и спокойное. У них всё было именно так, как должно: встретились, влюбились, поженились на третьем курсе, всегда вместе, все трудности пополам. Сессии, курсовые, студенческий лагерь у моря, первая зарплата, дети. У кого ещё всё было так своевременно и правильно?

−Я же тебе платье принесла, подогнала по твоим меркам, ну, думаю, сегодня Петьку сразишь. Не то, что прошлое, даже не помню в чём ты замуж выходила.

− Да всё по общаге собирали, кто туфли дал, кто кофточку, своего то почти ничего не было. А сейчас смотри – полный шкаф тряпок.

Почти всё было готово, оставалось только нарезать колбасу, балык, рыбу.

−А вообще Зин, учись готовить, шить. Уют в доме для мужчин первое дело. – Валентина пустилась поучать свою непутёвую подругу, ведь двадцать пять лет супружеской жизни дают на это право.− А ещё ты своего Вадика хвали больше и по пустякам не спорь, они этого не любят. Даже когда чухню творит − хвали и соглашайся со всем. Но делай всё по своему разумению – многозначительно подмигнула подруге Валентина.

К вечеру собрались гости. В большой комнате за столом расселись родственники, друзья, сослуживцы. Уже полупьяные говорили тосты и опять пили, чуть трезвели от жирных закусок, но быстро это исправляли.

− Вот смотрю я на всех, за эти двадцать с лишком лет всё изменилось, а вот Пётр каким был таким и остался. Выпьем!

−А я Вальку, вот такусенькой помню, в одной рубашонке на даче бегала. Пора выпить!

−Хорошо у вас, только чего ковры со стен поснимали? Давайте ещё по одной!

− А какой Пётр у нас остроумный, как приду к ним в дом, хохочу часами. Выпьем за него! – восхищалась зятем Искра Ивановна.

Рядом с супругами росла гора подношений. Они смиренно целовались по команде «горько», смеялись шуткам, смущались похвалам в свой адрес. Подали горячее, гости восхитились кулинарным мастерством хозяйки, а некоторые даже потребовали поделиться рецептами.

***

− Эй, товарищи, господа и сударыни! – Пётр постучал вилкой о хрустальную рюмку. – У меня для вас небольшое объявление− скрежет вилок о тарелки притих − Итак мы, с моей дорогой Валентиной, уже некоторое время…

− Пустяк какой, четверть века... – попытался пошутить захмелевший сослуживец.

−Тихо, я говорю! Значит мы с супругой моей уже давно женаты, бывало всякое, и плохое и хорошее. Хорошего − безусловно больше. Вот к примеру двоих детей подняли. Максим, Аля поднимитесь, пусть на вас все посмотрят! − те послушно заскрипели стульями.− Дом построили, квартиру получили. Эти двадцать пять прекрасных лет прошли, а двадцать шестого года не будет. – Пётр залпом осушил рюмку и вышел в коридор.

− А этой его шутки я не поняла – приуныла тёща. Гости попритихли, ожидая, что Пётр вернётся и скажет, мол разыграл.

Валентина вышла за мужем в коридор. Не отводя от Петра удивленного взгляда, вытянула руки, чтоб помочь набросить пальто.− Ты куда собрался, ещё же торт?

− Слышала, что сейчас сказал? Знаешь, не держись за прошлое... − он выхватил из рук пальто и ушёл, не оглядываясь на растерянную Валентину.

***

Гости спешно собрались, оправдываясь наспех придуманными, неотложными делами, не осмелившись даже взглянуть на хозяйку, будто Валентинина беда была заразной. А она сидела за столом, совсем не слушала, машинально кивала в ответ. Квартира постепенно пустела. Искра Ивановна подсела к дочери и пыталась говорить что-то ободряющее от «не хнычь, вернётся, куда он денется, тут все его вещи», до «да пущай идёт, воздух чище будет». Но Валентина не реагировала. Тогда мать решила, что единственное, чем она может помочь -- это убрать еду со стола, чтоб не заветрилась и вымыть посуду, заодно и детей привлекла.

−Даже не верится, что такое возможно. Как во сне очутилась. Видишь, даже руку себе ущипнула… − Зинаида подсела ближе к подруге.− А с виду таким положительным казался все эти годы, и тут на тебе. Может, появился кто у него. Не знаешь?

Валентина подняла голову, будто очнувшись от наркоза. Равнодушие на лице сменилось злобой.

−Так это ты меня сглазила, да как же ты могла? Спрашиваешь ещё меня, поглумиться решила? Ах ты ведьма! − кричала она. Зинаида, не зная как ей реагировать на припадок, остолбенела, выпучив глаза, пока ей в лоб не прилетел мандарин, затем ещё один. Она в ужасе выбежала в коридор. В её подругу, с которой они спали на соседних койках в общаге, с которой они когда-то вскладчину покупали чешскую помаду, вселилось невиданное. И это невиданное уничтожает дефицитный продукт. Женщина навалилась на дверь, чтобы не встретиться с этим чудовищем лицом к лицу. Искра и дети прибежали из кухни и оттащили напуганную Зинаиду от двери. В комнате теперь было тихо.

− Аленька, ты первая зайди, посмотри как там мама.

***

Пётр вышел из дома налегке. Раз с прошлым покончено, то и не нужны ему напоминания о старой жизни. Ни наглаженных женой рубашек, ни начищенных ботинок. Взял только паспорт и страховой полис. Больше ничего. С чистого листа, так с чистого листа. Месяц как он всё обдумал, но сам от себя не ожидал, что ему хватит смелости так просто взять и разорвать. Теперь, оглядываясь на полчаса назад, мужчина дивился, насколько всё оказалось легко и просто. Специально отложил на праздник, хотел завершить красиво двадцать пять лет семейной жизни. Ну, а что он ещё мог сказать Валентине? Она сама не понимает насколько они стали разными. Вот месяц назад Пётр долго рассказывал ей о том, как энергия Ци циркулирует по организму, а Валентина, будто и не слушала. В конце только спросила, что бы Пётр хотел на ужин; плов или гуляш, и ушла на кухню. Хорошо, хоть обошлось без слёз и уговоров. Жена -- слишком степенная женщина и не устроила бы скандал при гостях.

Кто-нибудь из знакомых рано или поздно спросит: «На каком основании, ты, Пётр, разрушил крепкую постсоветскую семью?». Тогда он промолчит и не будет знать, что ответить. Всему обязательно нужно основание? Просто приходит время созидать и приходит время рушить, время собирать и разбрасывать камни.

***

Новая пассия Петра было чертовски мила. Познакомились они около года назад на фестивале индийской кухни, куда его послала жена прикупить приправ. В одном из залов люди беспрерывно танцевали с десяти часов до самого закрытия. Пётр никогда не видел ничего подобного: двадцать взрослых человек, босиком хаотично крутились, сталкивались друг с другом, обнимались. Петру, как бывшему инженеру, такое наблюдать было больно. Поэтому решил дождаться окончания и объяснить горе-танцорам, что всё это чушь слоновья и что если они не умеют танцевать, так пусть займутся общественно полезным делом.

После выступления Пётр подошёл к грим-уборной.

− Хочу поговорить с вашими чудиками, пусть разъяснят, чего они только что вытворяли. – охранник велел немного подождать. Пётр уселся в кресло, ожидая как размажет этих странных дурачков. Из гримерки вышла одна из танцовщиц.

−Вот вас- то мне, девушка, и надо. Что же вы творите? Я знаю, как выглядит танец, в школе учился, на балет ходил. Конечно, всякое бывает, но то, что я увидел сегодня, это броуновское движение, а никак не танец. Говорю вам, не для того чтоб обидеть, просто чтоб вы поняли. Видали, как балерина танцует или ансамбль «Берёзка», так там система есть, понятно куда пошли и зачем. А вы только шатаетесь непонятно куда.

Танцовщица слушала с кроткой улыбкой, опустив глаза. Её реакция расстраивала Петра, она будто уже знала, что ему ответит. Меж тем он готовил свою речь последние полчаса, чтоб умело парировать, если ему аккуратно намекнут на его недалёкость.

− Понимаю ваши чувства. Когда я впервые столкнулась с кинетическим танцем, мои эмоции были очень схожи с вашими. Наш танец − спонтанный телесный диалог через чувственные сигналы распределения веса и инерции. Тело учится расслабляться и освобождаться от мышечного напряжения. Это танец свободы, сиюминутного настроения и понимания. Вот вам адрес. Если вас заинтересовало – приходите, мы собираемся по понедельникам и четвергам – она протянула ему листок и приторно улыбнулась.

Тогда Пётр расстроился: спор не удался, его, человека с высшим образованием, отбрили с потрясающей лёгкостью. Но слова «кинетический» и «инерция», как у инженера, вызвали у него в душе нежный трепет. Решил всё-таки заглянуть разок. К большому удивлению, Петра движение захватило, да так, что он уже чувствовал, будто живёт только по понедельникам и четвергам, а всё остальное -- серая и незначительная рутина. И тут большую роль играл не сам танец, а девушка, та самая, что поучала его на выставке. Её звали Манжуша.

−Язык сломать можно, а как по паспорту?

− Моё сегодняшнее имя – состояние души. Тот, кто принимает меня, должен принять моё имя. То, которое я назову, а не то, что пишут на бумажках.

И Пётр принял не только имя. Его ослепил мир совсем неизведанный, непонятный. И Манжуша была в нём гидом. Он влюбился сначала в него, а потом в неё, как в неотъемлемую часть. После каждого занятия танцами он провожал её на такси. Перед Новым Годом, заикаясь, Пётр признался в любви, а она ответила взаимностью. Теперь каждые выходные под предлогом того, что он едет играть со школьными товарищами в футбол, он уезжал к любовнице. Даже странно казалось, как это всегда внимательная Валентина не замечает очевидного, и оттого совесть Петра мучила ещё сильнее.

Итак, он уже два месяца жил со своей Манжушей. Сложно отыскать женщину более непохожую на его основательную и домовитую супругу. Хрупкость и беспомощность Манжуши позволяли Петру почувствовать себя большим и сильным, каким он никогда не был рядом с женой. Его наповал сразила её бесконечная доброта ко всему живому. Как она не позволяла убивать пауков, которых, к слову сказать, она безумно боялась. Петра очаровывали такие капризы, и он старательно отлавливал в квартире насекомых и выпускал во дворе. Затем его растрогали рассказы об эксплуатации несчастных животных, и он принял решение отказаться от мяса и молока. Но этим дело не ограничилось, он почти каждую неделю узнавал, что какой-нибудь привычный товар был не этичен. Манжуша вечно перерывала принесённый Петром пакет с продуктами, иногда выбрасывала половину, говоря загадочные слова «не по вегану».

−Вот ты мне только объясни, что не так с этим чаем и банкой мёда.

−Ты самом деле не понимаешь? Мёд – продукт эксплуатации пчёлок. А про чай уже тысячу раз разъясняла, как мировой капитализм использует на плантациях чая низкооплачиваемый труд бедных женщин.

Вечерами они раскуривали благовония, медитировали, читали эзотерическую литературу. Регулярно тёрли пузо богу Хотэю, а тот за это даровал им веселье и счастье,

Однажды новая спутница жизни не задала вопрос.

−И что, ты своей семье всё оставил? Квартиру, дом, сбережения, абсолютно ничего не взял?

−Да, я так решил. По-мужски, вроде как... Почему ты спрашиваешь?

−Просто, не знала как тебе сказать− она нервно подёргала свой браслет с бубенчиками− откровенно говоря, нам нужны деньги. Не нам с тобой, а нашей семье.

−Но мы с тобой и есть наша семья− Пётр погладил её по животу, ожидая услышать радостную новость.

− Помнишь, я тебе рассказывала про полиаморию?...

− Смутно, если честно – он судорожно пытался вспомнить, что же это такое. На ум приходил только чайный гриб, но своими соображениями Пётр решил не делиться.

− Так вот полиамория − это существование любовных отношений у одного человека с несколькими людьми одновременно. − тут Пётр не на шутку напрягся. – Так вот мой Пашенька…

−Твой Пашенька?

− Можно сказать что наш. Имеет некоторое хозяйство под Тамбовом. И для развития всего этого нужны некоторые финансовые вложения... Может, ты мог бы одолжить у жены некоторую сумму?

−Ушам своим не верю...

− Ну а что? Мы будем выращивать духовно чистую пищу ради будущих поколений, твоих же детей. Будем ткать полотно, для энергетически чистой одежды. Как же ты не понимаешь, что это важно? – прокричала она и бросилась на кровать, уткнув голову в подушку.

− Почему ты мне сразу не сказала? Я требую вашего с ним развода! Слышишь?

− Во первых, ты не спрашивал, А во вторых, он тебе совершенно не мешал всё это время и менять свою жизнь, предавать близкого мне человека не собираюсь. – потом она резко поднялась с кровати – Ты накричал на меня, возможно у тебя были на это причины, но я такое не терплю. Теперь придётся чистить энергетику квартиры, соли пойти купить, свечей. Тебя больше не задерживаю, катись отсюда!

Пётр, обуваясь, рассуждал, сколько бы он мог ей высказать и про то, как отсутствие мяса в рационе повлияло на его умственные способности, и про вонь от масел на весь дом. И когда Манжуша, крикнула, чтоб он подождал уходить, страшно обрадовался возможности хоть словесно поквитаться.

− Ты действительно не дашь нам хоть немножечко денег?

−Денег дать? Да я видеть тебя больше не хочу, если бы не ты, с лженаучной галиматьёй, моя жизнь продолжала идти бы по заданной траектории. Предал жену, предал детей – тут он собрался наконец бросить в неё весь список претензий, но Манжуша его перебила.

− Тише, тише, милый. Я тут подумала, если ты почувствовал себя обманутым и ущемлённым, то спешу тебя заверить – наша полиомория эгалитарна, вы для меня оба одинаково важны. – от чего-то Петру от этих слов было совсем не легче. Сейчас ему хотелось мчать на всех парах в ту деревню под Тамбовом и закатать этого Пашу в его духовно чистый лён. – Любимый, ну не смотри на меня так холодно! Ну хочешь, можем твою жену включить в наши отношения, и будет у нас квадрат. А Паша очень хороший, я на все сто уверена – вы друг другу понравитесь.

− Нет, не понравимся. Намасте, дорогая! − Пётр чуть замешкался у двери, ожидая, что ему скажут ещё хоть что-нибудь на прощание.

−Ну и пошёл ты в задницу, старый ханжа!

***

Валентина после ухода мужа не спала две недели и почти ничего не ела. Она без конца прокручивала случившееся в голове, пытаясь понять, где допустила ошибку. С Зиной Искра Ивановна помирила её быстро, хотя та и не особо обижалась. Подруга легко прощала окружающих, а может и вовсе забывала. Максим и Аля постоянно дежурили у матери, но, видя её потухший взгляд, понимали, что ничем не могут помочь и это злило больше всего. Им оставалось только жалеть и гладить её руку. Во время дежурства Максима пришёл отец. Пётр стоял у порога весь подавленный, ожидая ругани с сыном. Но Максим ничего не сказал и просто захлопнул перед его носом дверь.

−Кто приходил?

− Никто, мам. Картошку продают мешками. Сказал, что нам не надо.


Анастасия Балюлина

Я стал наблюдателем чуть больше полугода назад. В январе на глаза мне попалась брошюра с приглашением на курсы помощи полицейским. В ту пору моя жизнь шла наперекосяк. Меня мучили депрессия, апатия, сонливость. Приходя с работы, садился перед телевизором и смотрел очередной сериал, пока не отрубался. А тут красочная бумажка заявляет: «Твой зоркий глаз нужен обществу».
Пройдя несложный тест на логику, попал на подготовительные курсы добровольцев. За неделю мы изучили правонарушения и систему наблюдения. Инструктор рассказал, что на сегодняшний день в городе установлено несколько десятков камер наблюдения, а следить за ними некому. Для этого им нужны волонтёры, чтобы кто-то в реальном времени просматривал записи и вызывал полицию, если заметил малейшее нарушение порядка. Далее инспектор зачитал по бумажке громкие речи о том, как беззащитные граждане надеются на нас.
Признаться, такие красивые слова всегда действовали на меня слёзовыжимательно. Я прямо почувствовал на плечах весь груз ответственности за порядок. Уже представлял, как спасу десятки жизней и мне вручат медаль за бескорыстие и упорство под гром гимнов и овации. На последнем занятии всем раздали листочки с паролем от системы, внесли в список помощников полиции и отпустили по домам. После этого я побежал домой, уж очень не терпелось начать помогать городу.
Но злоумышленники будто специально остерегались камер. Иногда я менял наблюдательные точки до пяти раз за вечер, но мне не удавалось заметить ни ограбление банка, ни драку.
Так я вновь захандрил. Это же надо такому случиться – решил раз в жизни сделать что-то полезное для других, а толку чуть. Сижу часами напротив экрана, смотрю на весёлых людей, выходящих из баров, гуляющих, радующихся жизни. И они все даже не знают, на какие жертвы идёт наблюдатель, дабы обеспечить порядок.
Когда я шёл по улице, мне так и хотелось крикнуть: «Вы все неблагодарные твари!» Через пару месяцев всерьёз подумывал бросить наблюдательство. Одно печалило ужасно − я даже ни разу не позвонил в полицию, не увидел систему в работе.
И тут я подумал: «А что, если соврать, наговорить на прохожего? Жертву уведут в участок, на записях увидят, что он невиновен и отпустят. А я что? Просто ошибся, с кем не бывало».
Идея забавляла, я прокручивал её снова и снова. У шалости чувствовался сладкий привкус детства. Бывало, когда родителей дома нет, позвонишь на незнакомый номер и говоришь всякую чушь. Ведь все так делали, и ничего в этом зазорного нет.
Так что я решился. Выбрал пожилого толстяка − уж очень напомнил преподавателя, отправившего когда-то на пересдачу. Набрал номер участка, назвал координаты камеры, приметы.
Усталый полисмен повторял кому-то каждое слово, затем обратился – ну и что этот старик вытворяет?
Вот же запара − а правонарушение придумать позабыл. Схватил памятку и ткнул в первое попавшееся – справление нужды в общественном месте. Незнакомый мне толстяк прошёл ещё пару метров, когда его окликнул полицейский. Реакция старика была непредсказуемой: что есть мочи он побежал, а полицейский за ним. Прохожие вызвали подкрепление, и скоро моя жертва валялась на асфальте в наручниках. Вот же незадача, хотел себя развлечь, а упрятал незнакомого человека за решётку, небось ещё обвинят в сопротивление полиции. Мне, конечно, было неловко, стыдно, даже хотел позвонить в участок, сказать, мол, ошибся. А потом, подумав, решил: ведь совсем невиновных не бывает, может, это карма человека настигла и я был всего лишь орудием справедливости. Или вселенная даёт мне возможность отомстить за все неприятности, когда-либо случившиеся со мной. Моя жизнь не задалась. Отец пил, мать тащила всё на себе. Я еле сумел перебраться в город, работал на скучной работе. Девушка ушла год назад к парню побогаче и посимпатичнее. Уже за это меня стоит оправдать. Наблюдательство дало мне власть, ощущение значимости. Если весь мир не у моих ног, то хоть подсолить жизнь кому-то можно.Не было чувства, будто пересёк черту. Я не почувствовал себя преступником или врагом общества. Теперь спал не больше четырёх часов, ел совсем немного, но мне хватало. Проходя по улице, оглядывая пешеходов, представлял, как выбираю новую жертву, как её потащат по дороге в полицейскую машину.
Но прошу учесть, дурного умысла у меня не было. Просто интерес. Возможно, не успел вовремя остановиться. Через месяц я вновь повторил свой трюк, обвинил молодую парочку в непристойном поведении. А потом, поедая жареную курицу, смотрел, как их ведут разбираться в участок. Дальше я проделывал свою шалость каждую неделю по пятницам, пока сам неожиданно не стал жертвой доноса. Какой-то наблюдатель позвонил в полицию и сказал, что я распиваю алкоголь в общественном месте. Бутылку при мне не нашли, заставили пройти медицинское освидетельствование, но оно не дало результатов. В участке меня продержали до самого утра.
После проведённой в участке ночи ко мне пришло осознание моих подлых поступков. Я понял, как бездумно портил жизнь невинным людям, подвёл систему, созданную для обеспечения безопасности. Но прошу меня не винить, ведь не все могут удержаться от такого соблазна.

***
Признательное письмо Рупера напечатали во всех газетах. Реакция общества была незамедлительна. Где-то начался сбор подписей за выселение Бишопа из страны. По городу развесили плакаты с надписью «Кем ты возомнил себя, Рупер?». Каждый день у ратуши собирались акции протеста.
В ходе расследования оказалось, что Рупер не единственный привиравший наблюдатель. Нашли более двадцати волонтёров, совершавших подлоги. Большинство из них не могли объяснить, зачем они врали. Один из задержанных признался, что несколько раз доносил на начальника, несправедливо его уволившего. Нашлось несколько наблюдателей, отправивших своих бывших на общественные работы.
Отчёт по расследованию также вызвал резонанс. И без того встревоженный город гудел вовсю.
Находились и люди, втайне жалеющие арестованных. Дескать, кто бы удержался от соблазна подставить кому-то подножку?

Пока шли судебные разбирательства, Полл Смит, создатель проекта наблюдений, не находил себе места. Он практически потерял сон, аппетит, закрылся от друзей, прессы. Днями и ночами перелистывал документы, расчёты. Ему не верилось, что его главное детище, дело всей его жизни, могло принести плоды с гнильцой. Беспрестанный диалог с самим собой начинал его пугать, и его не покидала уверенность − он сходит с ума.
Проходя по коридору своего дома, Полл постоянно наталкивался на свою фотографию, где он, двадцатипятилетний выпускник университета, держит свой диплом. Его же радостная улыбка тридцатилетней давности служила укором.
− Ты, наверное, презирал бы меня сейчас − спросил Полл свой же портрет, – а ты ещё ничего не сделал, чёртов идеалист! Я-то знаю, это ты тогда всё придумал! − сняв ботинок, Смит начал долбить по фотографии. Стекло треснуло, и осколки рассыпались по полу.
− А знаешь что, парень? Кажется, я начинаю понимать нашу ошибку. Мы слишком понадеялись на людей. Мол, дадим им памятку, и они будут во всём следовать ей, а если ошибутся, так всегда есть инспектор и он разберётся. А в жизни один схитрил, другой не перепроверил. Как бы усовершенствовать систему, минимизировав человеческий фактор?

Анастасия Балюлина

— Значит, Вы никогда не слышали о нашей фирме?

Марк отрицательно покачал головой, затем было начал рассказывать сотруднице отдела кадров о своих лидерских качествах, коммуникабельности, умении схватывать на лету любую информацию, но его прервали:

— О, здесь это всё не столь важно. Если рассуждать о необходимых нам качествах, то, скорее, это терпение, умение абстрагироваться и …

— Я как раз такой. Моя мама в детстве никогда не разрешала разрезать ленточки на упаковке торта, всегда заставляла развязывать их руками. Так что по части терпения мне нет равных.

Девушка скривила рот и записала в блокнот: "Не умеет слушать, перебивает". 

Марк, желая понравиться кадровичке, попытался похвалить её причёску, затем статуэтки на рабочем столе, но та лишь злилась и вносила новые пометки.

Ему безумно хотелось получить работу. Вот уже три месяца мужчина сидел дома и потихоньку начинал сходить с ума от безделья, оставшихся на счету средств едва бы хватило на недельный запас лапши. А эта странная должность слушателя так до нелепости высоко оплачивалась, что он изо всех сил пытался показать себя с лучшей стороны.

— Так! — девушка отложила ручку и собрала в кучу документы. Затем улыбнулась и как можно более доброжелательно сказала:

— Вы совершенно не подходите на эту должность. Но, ввиду отчаянного положения фирмы, мы готовы дать Вам шанс. Как Вы на это смотрите?

С души Марка словно камень упал. Наконец, спустя полчаса, какая-то определённость. Шанс так шанс. Он вцепится в него зубами, докажет, что, как никто другой, подходит на эту должность! 

— И когда я могу начать?

— Минут через пять, — девушка взглянула на часы, — нет, через четыре минуты. Пунктуальность — вот ещё одно важное качество в нашей работе.

— А что делать нужно? Куда идти? Мне по телефону обещали инструктаж.

— Конечно, он будет. Где-то через неделю, если Вы не покинете нас до той поры, — сотрудница поднялась и жестом позвала растерянного Марка за собой. Они шли по коридору в полной тишине. Мужчина всё ожидал каких-то указаний, будто сейчас сотрудница быстренько объяснит, в чём же заключается работа. Возможно, девушка забыла или это проверка на стрессоустойчивость. Он решил начать разговор издалека:

— А почему у вашей фирмы такое отчаянное положение? Что, персонала не хватает?

— Вроде того.

— А куда же он весь подевался?

— Кто куда. Несколько наших лучших кадров решили, что жизнь слишком коротка, уволились и ушли работать в горячий цех. А недавно семь человек слегли с нервным срывом. Месяц назад слушатель выбросился из окна, но неудачно. Наши прекрасные юристы с трудом доказали, что характер травмы не производственный, а результат губительного действия гравитации.

Сотрудница нашарила в кармане карточку и приложила к двери.

— Вот мы и пришли. Желаю удачи.

Кабинет оказался совсем крошечный — в нём едва умещались два кресла, стоящие друг напротив друга, и маленький столик с пепельницей. 

— Извините, но тут ведь никого нет.

— Да, кстати. Вы всегда должны приходить раньше клиента, чтобы он думал, будто у Вас нет других дел, кроме как слушать его бред, — девушка втолкнула его в кабинет и захлопнула дверь.

Марк уселся в одно из кресел, положил ногу на ногу и стал ждать. Но клиент, по видимому, не слишком торопился. Мужчину это не расстраивало, ведь он совершенно не знал, что ему делать. Спустя полчаса замок заскрипел и в дверь вошла премилого вида упитанная блондинка, разряженная в пух и прах.

— А я ведь не просто так опоздала, — кокетливо призналась она, сев на краешек кресла. — Я хотела, чтобы Вы меня ждали.

— Это зачем?

— Ну, когда ждут — значит любят.

Марку хотелось сказать этой женщине, какая она глупая, нелепая, и с чего это он вообще должен её любить. Но он догадывался, что их наверняка подслушивают, и промолчал. В конце концов, его послали на должность слушателя — значит, он будет просто слушать и не встревать.

— Ах, знаете, мне так скучно и тоскливо, просто слов нет! Сегодня моя горничная так смотрела — наверно, она меня ненавидит. А ещё меня ненавидят: моя соседка, свекровь, школьная подруга, муж, пятимесячный сын и продавщица в кондитерской, — женщина защёлкала зажигалкой. —  Все мне зла желают, — она открыла пудреницу и умолкла. Наступила долгая пауза. Марк не знал, как поступить: молча ждать дальше или продолжить разговор.

— С чего Вы это решили?

— Что решила? — блондинка принялась поправлять помаду.

Прозвенел звонок, уведомляющий об окончании сеанса. Клиентка захлопнула косметичку и, не прощаясь, вышла из комнаты.

Кадровичка появилась в дверном проёме, делая пометки в блокноте и улыбаясь.

— Ну что ж, думаю, Вы справитесь с этой работой. Приходите завтра в пять часов вечера, — сказала она и протянула временный пропуск.

***

Работа показалась Марку совсем не сложной — скорее, занудной и скучной. Каждый вечер усталые клиенты приходили к нему, чтобы выговориться и быть услышанными. Людям очень просто делиться сокровенным с совершенно незнакомым человеком и выливать на него свои эмоциональные помои. Процесс можно было сравнить с исповедью, только слушатель не отпускал грехи, да это клиентам и не нужно. От Марка требовалось лишь кивать и поддакивать в нужный момент.

Посетители оставляли положительные отзывы о нём, и уже через несколько месяцев он стал ведущим специалистом. В отличие от своих коллег, Марк не брал в голову всю ту чушь, что ему говорили. Часы приёмов представлялись ему неким спектаклем, в котором он — единственный зритель, с интересом наблюдавший за монологом единственного актёра. А по вечерам на кухне Марк пересказывал в красках все эти истории жене и они вместе от души смеялись.

***

— Добрый вечер, — поприветствовал Марк вошедшего клиента.

— Да чего же доброго в этом вечере? — гость подошёл к приготовленному для него креслу и сел на подлокотник. — В преотвратное время мы живём: люди стали хамами, всем друг на друга наплевать. Человек человеку волчара.

Весь сеанс Марку казалось, что клиент прощупывал тему, которая могла бы вытянуть его на диалог. Обычно гости не задавали вопросы, а если такое и случалось, то ничего, кроме молчаливого одобрения, они не ждали. Но этот мужчина хотел поднять дискуссию. Первую половину сеанса его гнев обрушивался на молодое поколение. Но, как бы посетитель ни старался, Марк витал где-то далеко в своих мечтах о скором авансе и поездке с женой к морю на выходных. Минут через двадцать клиент стал критиковать правительство и государственное устройство. Слушатель в это время рассуждал про себя, куда сегодня поведёт жену на ужин.

Прозвенел звонок, посетитель нехотя поднялся с кресла. Медленно поплёлся к двери, поскрипывая, как старый матрас.

— А я теперь, представьте, и не хочу работать ни с каким другим слушателем, кроме Вас, — он  вытащил из кармана телефон и что-то записал. — Кстати, меня зовут Йозеф.

***

Следующую неделю Марк выслушивал этого человека каждый вечер. Тот брал двойной сеанс и мог бы говорить и больше, но стандарты фирмы запрещали работать с клиентом свыше ста минут. 

За всё прежнее время работы слушателем Марк никогда не чувствовал усталости. Раньше после смены всегда с лёгкостью отправлялся на прогулку, водил жену в кино или же посещал спортзал. Теперь, придя домой, направлялся прямиком спать, не ужиная. Сон шёл тяжело. В полудрёме Марку казалось, будто его кто-то звал, и он просыпался. Долго ворочался. Чувствовал, как его тело затекало, независимо от положения. А когда, наконец, мужчина засыпал, то во сне видел одно и то же: как он на спине таскал неподъемного старика, а тот кричал, ёрзал и брызгал слюной. Проснувшись, ощущал себя разбитым и измотанным, как если бы одновременно копал картошку, грузил вагоны и танцевал чечётку.

***

С начала сеанса едва прошло полчаса, а Марку уже не сиделось на месте. Клиент смотрел ему в глаза, не отрываясь. Зрачки его расширились так, что виднелись только чёрные точки без радужки. 

— А Вы, смотрю, женаты? — слушатель спрятал руку в карман и изо всех сил попытался отвлечься от клиента. — Как Вы не боитесь, ведь они такие проворные, того и гляди, отсудят всё до копеечки. Ох, тяжело сейчас нашему брату. Вот я вчера читал очень поучительную статью о женщинах… 

Марк потерял нить рассуждений клиента на трогательной истории, в которой Йозеф влюбился в красивую девушку, а потом ещё в одну, и так до умозаключения, что всем барышням от него нужно только подпитываться его эрудицией и знаниями.

Дальше мысль Йозефа развивалась стремительно — его несло от ругани современной моды до критики официальной медицины. Размявшись, посетитель выдавал одну конспирологическую теорию за другой. Поначалу, это даже казалось Марку забавным — где ещё можно услышать подобную чушь: "Не признаю я теорию эволюции. Вот не превращается же воробей в ласточку", "Как оказалось, каждая пятая божья коровка в Британии больна венерическими заболеваниями", "А порох-то — результат кулинарного эксперимента в монастыре Святого Атанасия", "Брея ноги, женщина прерывает связь с Землёй"...

Слушатель даже не замечал, как начинал спорить с посетителем, а после чувствовал себя ещё сильнее истерзанным.

 ***

После сеанса Марк на трясущихся ногах попытался покинуть комнату. Голова кружилась, и он не мог собраться с мыслями.

Проходивший мимо охранник подхватил его под руку:

— Как тебя сегодня разморило. Ну, ты ещё неплохо держался, — с трудом они преодолели два лестничных пролёта. В холле мужчина усадил Марка на кушетку и сбегал за стаканом воды. — Вот ходят такие Йозефы, а мне потом вас водой с корвалолом отпаивай.

Марк немного начал приходить в себя, земля под его ногами стала крутиться заметно медленнее.

— Какие — такие?

— Клещи эти. Не встречал подобных? Бывает, присосётся к тебе такой с обычным разговором, а потом идёшь на ватных ногах, настроения и сил ни на что нет. А этот упырь пошёл себе, насвистывая, — охранник свистнул для большей убедительности. — А ты думал, тебя сюда посадили, чтоб выслушивать бред юных дев, недовольных своими бёдрами и кавалерами?

Они вышли на свежий воздух. Марк вызвал такси, а охранник закурил.

— Сегодня же напишу сообщение, чтоб от меня этого Йозефа убрали.

Охранник усмехнулся и протянул слушателю пачку сигарет:

— Ну попробуй, попробуй. Только, если ты не понял, фирма как раз и зарабатывает на таких  "кровососах". С них и берут в пять раз больше.

Уезжая домой, слушатель написал письмо в администрацию, где подробно изложил, почему не может продолжать работу с Йозефом. На что ему скоро пришло сообщение: "Причины для отказа в услуге не видим. Напоминаем Вам, что слушатель, самовольно отказавшийся работать с клиентом, лишается занимаемой должности согласно контракту".

***

Йозеф сегодня пришёл раньше, более получаса ожидая в кабинете.

— А я знаю, Вы пытались отказать мне во внимании, — вместо приветствия сообщил он.

Марк молча сел напротив.

— Не удивлён, люди не слишком жалуют таких, как я. Они глупы и совершенно не хотят затратить частичку своих сил на понимание всей глубины…

Слушатель почувствовал, как от одного голоса потяжелели его веки. Голова заболела так, как если бы мозг резко расширился и начал давить на уши.

— Разрешите прочитать свои стихи, — посетитель залез во внутренний карман засаленного пиджака и вынул увесистый блокнот.

— Знаете, а я не разрешаю. И давайте мирно разойдёмся, — слова вылетели помимо воли, и тут же Марк задумался о последствиях. 

В глазах мгновенно встали знакомые картины: опять очереди на биржи труда, крохотное пособие по безработице, скудный рацион, товары по акции строго по списку, заштопанные носки. За месяцы работы он привык совсем к другой жизни — прогулки на яхте, лучшие рестораны, лучшая одежда. Недавно присматривали с женой квартиру с видом на центральный парк. А теперь благополучие вновь ускользает.

Йозеф молча всматривался слушателю в глаза, точно читал его мысли.

— Понимаете же, я всё равно буду из кого-то жилки тянуть, так почему же не из тебя, ведь всем польза. Вам — деньги, мне — отвести душу. Без этой малости мне долго не протянуть.

Клиент почувствовал, как слушатель смирился со своей участью, взвесив все "за" и "против". 

— Ну-с, садитесь поудобнее, у нас впереди девяносто пять чудесных минуток! 


Анастасия Балюлина