Просто интересный факт
Не все знают, но думаю, что стоит: Финляндия основную часть Второй мировой войны провела на стороне фашистов и при этом участвовала в блокаде Ленинграда.
27 января 1944 года была снята блокада Ленинграда. 872 дня ада.
По случаю памятной даты я (журналист одной провинциальной газеты) готовил материал. Это история одной блокадницы, тогда она была маленькой девочкой. Материалу не суждено выйти в печать (газета закрылась). Поэтому я делюсь им с Вами, уважаемые пикабушники.
Приступим.
– Валентина Федоровна, расскажите, как это было?
– В 37 году нас выслали в Казахстан. Через 2 года чекисты пришли за отцом. Мы остались втроем: я, мама, мой младший брат. Тогда мне было лет 5, брату около 2 года. Мама понимала, что нас двоих ей не вытянуть. И меня с маминой знакомой отправили в Разлив (Сестрорецк, тот самый, где стоял шалаш Ленина) к тетке. У нее своих детей не было, только взрослая падчерица. Она вскоре вышла замуж и уехала на Дальний Восток. Сначала она меня хотела отправить в детский дом, но соседки ее отговорили, но держала в ежовых руковицах.
Когда началась война, к тетке, с Финской границы, приехали родственники – две семьи: родители с двумя детьми и мама с дочкой – подростком. Сначала все ладили, а потом каждый был сам за себя. В ноябре стало холодно и тетка полезла заклеивать окна, упала и ее парализовало. В декабре умирает отец семьи, которая с нами жила, сходит с ума мать. Дети начинают страшно голодать и пухнуть от голода, ближе к весне их забирают в детдом. А я все шевелюсь и бегаю. Наверное, мы бы не пережили ту зиму, если бы осенью теткина корова не отрезала себе вымя колючей проволокой. Соседки помогли зарезать ее, порубить на куски и засолить. Эй мы питались всю зиму, она нас спасла.
Дядю Мишу, тот который отец детей, не было возможности похоронить, мы отнесли его на веранду. Каждый раз, идя за дровами или водой, я с ним сталкивалась – было страшно.
В середине войны была разбомблена наша хлебопекарня и хлеб стали возить из Ленинграда. Часто не приезжали по 2 – 3 дня. Когда нормой стало 125 грамм хлеба на человека, соседская девчонка обманом украла карточки, с которыми я стояла за хлебом. Тетка была зажиточная, у нее стояло пол сундука денег, соседки подсказали, где можно было купить хлеб, 100 грамм за 600 рублей. Как-то, пойдя за ним, в леске на меня кинули петлю (слава богу промахнулись), уже потом стало понятно, что начало появляться людоедство.
Весной тетка умерла. Соседки помогли найти двух мужиков. Они сколотили гроб, я одела тетю, и мы поехали её хоронить, это было за 4 километра. Хорошие мужчины были, я нашла высокое место – ведь кругом одни болота – и там ее похоронили, поставив крест. Уже после войны, я поступила на учебу в Ленинград, встретилась с падчерицей тети и показала место захоронения. Она была очень благодарна.
Ну а после тех похорон стало понятно, что я одна не продержусь. Собрала кое-какую одежду, спальных принадлежностей и пошла в детдом. Меня приняли. Нас эвакуировали летом 1942 года последним эшелонам по Ладожскому озеру. В соседнюю баржу попал снаряд, благо там были вещи и документы… А дальше детдом в Горьковской области. Вот такая у меня была блокада Ленинграда.
P.S. Эта бабушка в прекрасном уме и здравии, в прошлом году сделала ремонт, не одна но сделала. Она весела, у нее острый ум. Хоть ей уже и много лет, я думаю что проживет она еще много.
Приступим.
– Валентина Федоровна, расскажите, как это было?
– В 37 году нас выслали в Казахстан. Через 2 года чекисты пришли за отцом. Мы остались втроем: я, мама, мой младший брат. Тогда мне было лет 5, брату около 2 года. Мама понимала, что нас двоих ей не вытянуть. И меня с маминой знакомой отправили в Разлив (Сестрорецк, тот самый, где стоял шалаш Ленина) к тетке. У нее своих детей не было, только взрослая падчерица. Она вскоре вышла замуж и уехала на Дальний Восток. Сначала она меня хотела отправить в детский дом, но соседки ее отговорили, но держала в ежовых руковицах.
Когда началась война, к тетке, с Финской границы, приехали родственники – две семьи: родители с двумя детьми и мама с дочкой – подростком. Сначала все ладили, а потом каждый был сам за себя. В ноябре стало холодно и тетка полезла заклеивать окна, упала и ее парализовало. В декабре умирает отец семьи, которая с нами жила, сходит с ума мать. Дети начинают страшно голодать и пухнуть от голода, ближе к весне их забирают в детдом. А я все шевелюсь и бегаю. Наверное, мы бы не пережили ту зиму, если бы осенью теткина корова не отрезала себе вымя колючей проволокой. Соседки помогли зарезать ее, порубить на куски и засолить. Эй мы питались всю зиму, она нас спасла.
Дядю Мишу, тот который отец детей, не было возможности похоронить, мы отнесли его на веранду. Каждый раз, идя за дровами или водой, я с ним сталкивалась – было страшно.
В середине войны была разбомблена наша хлебопекарня и хлеб стали возить из Ленинграда. Часто не приезжали по 2 – 3 дня. Когда нормой стало 125 грамм хлеба на человека, соседская девчонка обманом украла карточки, с которыми я стояла за хлебом. Тетка была зажиточная, у нее стояло пол сундука денег, соседки подсказали, где можно было купить хлеб, 100 грамм за 600 рублей. Как-то, пойдя за ним, в леске на меня кинули петлю (слава богу промахнулись), уже потом стало понятно, что начало появляться людоедство.
Весной тетка умерла. Соседки помогли найти двух мужиков. Они сколотили гроб, я одела тетю, и мы поехали её хоронить, это было за 4 километра. Хорошие мужчины были, я нашла высокое место – ведь кругом одни болота – и там ее похоронили, поставив крест. Уже после войны, я поступила на учебу в Ленинград, встретилась с падчерицей тети и показала место захоронения. Она была очень благодарна.
Ну а после тех похорон стало понятно, что я одна не продержусь. Собрала кое-какую одежду, спальных принадлежностей и пошла в детдом. Меня приняли. Нас эвакуировали летом 1942 года последним эшелонам по Ладожскому озеру. В соседнюю баржу попал снаряд, благо там были вещи и документы… А дальше детдом в Горьковской области. Вот такая у меня была блокада Ленинграда.
P.S. Эта бабушка в прекрасном уме и здравии, в прошлом году сделала ремонт, не одна но сделала. Она весела, у нее острый ум. Хоть ей уже и много лет, я думаю что проживет она еще много.
Таня Савичева
Голод смертью идёт по городу. Не вмещают погибших ленинградские кладбища. Люди умирали у станков. Умирали на улицах. Ночью ложились спать и утром не просыпались. Более 600 тысяч человек скончалось от голода в Ленинграде.
Среди ленинградских домов поднимался и этот дом. Это дом Савичевых. Над листками записной книжки склонилась девочка. Зовут её Таня. Таня Савичева ведёт дневник.
Записная книжка с алфавитом. Таня открывает страничку с буквой «Ж». Пишет:
«Женя умерла 28 декабря в 12.30 час. утра. 1941 г.».
Женя — это сестра Тани.
Вскоре Таня снова садится за свой дневник. Открывает страничку с буквой «Б». Пишет:
«Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.».
Новая страница из Таниного дневника. Страница на букву «Л». Читаем:
«Лека умер 17 марта в 5 ч. утра 1942 г.».
Лека — это брат Тани.
Ещё одна страница из дневника Тани. Страница на букву «В». Читаем:
«Дядя Вася умер 13 апр. в 2 ч. ночи. 1942 год».
Ещё одна страница. Тоже на букву «Л». Но написано на оборотной стороне листка:
«Дядя Лёша. 10 мая в 4 ч. дня 1942».
Вот страница с буквой «М». Читаем:
«Мама 13 мая в 7 ч. 30 мин. утра 1942».
Долго сидит над дневником Таня. Затем открывает страницу с буквой «С». Пишет:
«Савичевы умерли».
Открывает страницу на букву «У». Уточняет:
«Умерли все».
Посидела. Посмотрела на дневник. Открыла страницу на букву «О». Написала:
«Осталась одна Таня».
Таню спасли от голодной смерти. Вывезли девочку из Ленинграда.
Но не долго прожила Таня.
От голода, стужи, потери близких подорвалось её здоровье. Не стало и Тани Савичевой.
Скончалась Таня. Дневник остался.
Среди ленинградских домов поднимался и этот дом. Это дом Савичевых. Над листками записной книжки склонилась девочка. Зовут её Таня. Таня Савичева ведёт дневник.
Записная книжка с алфавитом. Таня открывает страничку с буквой «Ж». Пишет:
«Женя умерла 28 декабря в 12.30 час. утра. 1941 г.».
Женя — это сестра Тани.
Вскоре Таня снова садится за свой дневник. Открывает страничку с буквой «Б». Пишет:
«Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.».
Новая страница из Таниного дневника. Страница на букву «Л». Читаем:
«Лека умер 17 марта в 5 ч. утра 1942 г.».
Лека — это брат Тани.
Ещё одна страница из дневника Тани. Страница на букву «В». Читаем:
«Дядя Вася умер 13 апр. в 2 ч. ночи. 1942 год».
Ещё одна страница. Тоже на букву «Л». Но написано на оборотной стороне листка:
«Дядя Лёша. 10 мая в 4 ч. дня 1942».
Вот страница с буквой «М». Читаем:
«Мама 13 мая в 7 ч. 30 мин. утра 1942».
Долго сидит над дневником Таня. Затем открывает страницу с буквой «С». Пишет:
«Савичевы умерли».
Открывает страницу на букву «У». Уточняет:
«Умерли все».
Посидела. Посмотрела на дневник. Открыла страницу на букву «О». Написала:
«Осталась одна Таня».
Таню спасли от голодной смерти. Вывезли девочку из Ленинграда.
Но не долго прожила Таня.
От голода, стужи, потери близких подорвалось её здоровье. Не стало и Тани Савичевой.
Скончалась Таня. Дневник остался.
Когда-то писала стихотворение на конкурс по литературе. К празднику в честь дня прорыва блокады Ленинграда.
В сентябре 41-го.
В граде дождливом был заключен.
Все теряли надежду.
Я истощен.
Но,между тем,я лежу
В окопе.
И не теряю надежду.
Всех освобожу.
И может.
Примет меня сырая земля.
Но Вы. Будете жить.
И помнить день ото дня.
Тот страх.
Но всегда с Вами будет надежда.
Моя.
Теперь и Ваша.
Мы будем свободны.
И дети,и внуки.
Вся наша страна.
Мы будем жить вечно.
Вселяя в сердца.
Надежду.
И ласточка пролетит,
Севши на дерево нежно,
Где то между солдат.
И тогда,Вы поймете,
Что живы.
И жива будет память.
Всегда.
И январь 44-го.
В памяти.
В граде дождливом был заключен.
Все теряли надежду.
Я истощен.
Но,между тем,я лежу
В окопе.
И не теряю надежду.
Всех освобожу.
И может.
Примет меня сырая земля.
Но Вы. Будете жить.
И помнить день ото дня.
Тот страх.
Но всегда с Вами будет надежда.
Моя.
Теперь и Ваша.
Мы будем свободны.
И дети,и внуки.
Вся наша страна.
Мы будем жить вечно.
Вселяя в сердца.
Надежду.
И ласточка пролетит,
Севши на дерево нежно,
Где то между солдат.
И тогда,Вы поймете,
Что живы.
И жива будет память.
Всегда.
И январь 44-го.
В памяти.