Действительно, Крым и референдум у всех на устах. Удастся ли? Успеют ли провести? Не будут ли помехи? Не слышится ли атака? Не приедут ли сюда из Киева бронетранспортеры? Близ Крыма расположены бригады, оснащённые установками залпового огня. Не шарахнут ли они по блокпостам? У всех есть какое-то ощущение с одной стороны праздничности, а с другой стороны неверия, суеверный страх. Вдруг это всё не удастся? Не слишком ли это неожиданно?
Эти толпы огромные, которые выходят на улицы наших городов, я убеждён, что они не организованы, хотя очень часто в демонстрации такого рода приходят чуть ли не по принуждению. Люди выходят, как будто они вырываются из каких-то душных темниц. Это поразительно. В этом ожидании референдума здесь, в России, есть что-то молитвенное, религиозное, что-то связанное с высшими смыслами и высшими ценностями, в которых люди не отдают себе отчёта.
В 1991 году пришёл Ельцин, когда Горбачёв планомерно, на протяжении пяти лет, разрушал основы государства, когда ломались константы, когда нам внушали, что наше государство, наша страна порочна, наполнена кровью. Это сплошное царство насилия. После этого страшного слома, после расчленения, после того как великое государство было рассечено, каждый из этих ломтей кровоточил, стонал и русские промолчали, русские приняли это разделение. Некоторые из числа таких возвышенных глубоких русских людей, которые проповедовали русскую идею в советское время, приветствовали этот распад, они говорили «ну, наконец-то Россия вырвалась из этой темницы». Будто они не понимали, что рассечение Советского Союза на эти 16 ломтей, что они выбрасывают 30 миллионов в лучшем случае, за пределы их материковой родины, обрекая их на гниение, стагнацию, на насилие языковое, которое сразу же стало осуществляться в Прибалтике.
Для того, чтобы русские продолжали молчать, для того чтобы русское сознание дремало, его все 1990-е годы опаивали какими-то ядами, делали инъекции, внушали русским великий комплекс неполноценности, говоря что вся имперская русская история – это кошмар, плахи, цари, вожди-убийцы или дебилы. Поэтому русские молчали.
Но произошло чудесное – русский дух опять стал воскресать вопреки страшному духовно-психологическому и, конечно, геополитическому военному насилию, которое было осуществлено над Россией. Когда в России не было своей внешней политики, этот лупоглазый Козырев утверждал, что национальные интересы должны следовать национальным интересам Соединённых Штатов Америки. А что творилось в культуре! Швыдкой, для которого русские означали фашизм. Я помню его программу «Культурная революция», которую он поставил...
И, несмотря на это, началось вдруг возрождение, опять русские стали подниматься, вставать из праха, стряхивать с себя вот это чудовищное иго, сбрасывать его с себя. И наконец-то мы двинулись в наш поход, в наш русский весенний поход. Я помню славную одну картину фотографию 1944-го или самого начала 1945-го года, когда Морозов подхватил один удивительный момент, как на улицах в Кёнигсберге или какого-то прибалтийского городка идёт колонна русских пехотинцев. Одни высокие, другие какие-то недоросли. Сапоги, утомлённые, выжженные гимнастерки. Они прошли через эти бои, болота, атаки. Они идут усталые, и у них под ногами фашистский флаг, фашистский стяг. Эта картина называлась «Русские идут».
Вот мы пошли опять, мы встали в наш весенний поход. Мы сами идём как весна, потому что русское возрождение – это русский весенний взлёт.

Действительно, Крым и референдум у всех на устах. Удастся ли? Успеют ли провести? Не будут ли помехи? Не слышится ли атака? Не приедут ли сюда из Киева бронетранспортеры? Близ Крыма расположены бригады, оснащённые установками залпового огня. Не шарахнут ли они по блокпостам? У всех есть какое-то ощущение с одной стороны праздничности, а с другой стороны неверия, суеверный страх. Вдруг это всё не удастся? Не слишком ли это неожиданно? Эти толпы огромные, которые выходят на улицы наших городов, я убеждён, что они не организованы, хотя очень часто в демонстрации такого рода приходят чуть ли не по принуждению. Люди выходят, как будто они вырываются из каких-то душных темниц. Это поразительно. В этом ожидании референдума здесь, в России, есть что-то молитвенное, религиозное, что-то связанное с высшими смыслами и высшими ценностями, в которых люди не отдают себе отчёта. В 1991 году пришёл Ельцин, когда Горбачёв планомерно, на протяжении пяти лет, разрушал основы государства, когда ломались константы, когда нам внушали, что наше государство, наша страна порочна, наполнена кровью. Это сплошное царство насилия. После этого страшного слома, после расчленения, после того как великое государство было рассечено, каждый из этих ломтей кровоточил, стонал и русские промолчали, русские приняли это разделение. Некоторые из числа таких возвышенных глубоких русских людей, которые проповедовали русскую идею в советское время, приветствовали этот распад, они говорили «ну, наконец-то Россия вырвалась из этой темницы». Будто они не понимали, что рассечение Советского Союза на эти 16 ломтей, что они выбрасывают 30 миллионов в лучшем случае, за пределы их материковой родины, обрекая их на гниение, стагнацию, на насилие языковое, которое сразу же стало осуществляться в Прибалтике. Для того, чтобы русские продолжали молчать, для того чтобы русское сознание дремало, его все 1990-е годы опаивали какими-то ядами, делали инъекции, внушали русским великий комплекс неполноценности, говоря что вся имперская русская история – это кошмар, плахи, цари, вожди-убийцы или дебилы. Поэтому русские молчали. Но произошло чудесное – русский дух опять стал воскресать вопреки страшному духовно-психологическому и, конечно, геополитическому военному насилию, которое было осуществлено над Россией. Когда в России не было своей внешней политики, этот лупоглазый Козырев утверждал, что национальные интересы должны следовать национальным интересам Соединённых Штатов Америки. А что творилось в культуре! Швыдкой, для которого русские означали фашизм. Я помню его программу «Культурная революция», которую он поставил... И, несмотря на это, началось вдруг возрождение, опять русские стали подниматься, вставать из праха, стряхивать с себя вот это чудовищное иго, сбрасывать его с себя. И наконец-то мы двинулись в наш поход, в наш русский весенний поход. Я помню славную одну картину фотографию 1944-го или самого начала 1945-го года, когда Морозов подхватил один удивительный момент, как на улицах в Кёнигсберге или какого-то прибалтийского городка идёт колонна русских пехотинцев. Одни высокие, другие какие-то недоросли. Сапоги, утомлённые, выжженные гимнастерки. Они прошли через эти бои, болота, атаки. Они идут усталые, и у них под ногами фашистский флаг, фашистский стяг. Эта картина называлась «Русские идут». Вот мы пошли опять, мы встали в наш весенний поход. Мы сами идём как весна, потому что русское возрождение – это русский весенний взлёт.