Жнец⁠⁠

Мои глаза заволакивает дымом, но я вижу все.

В ушах моих свистит ветер, но я слышу все.

Сума на моем поясе тяжела, но тело мое легче воздуха, и я лечу.

Несколько месяцев назад я впервые почувствовал во сне ни с чем несравнимое ощущение легкости собственного тела и абсолютной ясности сознания. Я увидел себя со стороны в белом полупрозрачном, похожем на паутину балахоне, перетянутом плетеным поясом. Через плечо на моем боку висел небольшой походный мешок, он был пуст. Я увидел, или даже скорее почувствовал, серп, парящий рядом со мной. Он звал меня.

Место, в котором я очутился, было мне незнакомо. Вокруг простирались бескрайние поля с выжженной солнцем травой и редкими лесополосами. Ветер был почти не слышен, и вокруг царила восхитительная тишина, но почему-то казалось, что воцарилась она недавно. Я чувствовал, что воздух наполнен чем-то тягостным и липким, почувствовал истеричный страх и бесконечную боль, которые сочились из земли. Все вокруг было пропитано ненавистью, каждая травинка и каждая капля, растворенная в воздухе, жаждала крови. Такой свежей и теплой.

Все что здесь было: все звуки, запахи,  чужие ощущения и эмоции, каждый миллиметр пространства, еще некогда чуждого мне, прошел сквозь меня и не оставил во мне ничего. Я воспринимал и чувствовал только зов. Серп, висевший до поры в воздухе, двинулся вперед и властно потянул меня за собой. Сквозь черные дыры в земле, мимо пылающих металлических остатков чего-то огромного и страшного, через ямы и канавы, вырытые руками человека к тому месту, где было то единственное в этом мире, что имеет для меня значение.

В тот первый раз я заметил ореол, а уже потом почувствовал его биение. Серп остановился рядом с мертвым человеком, и замер в воздухе. То, что человек был мертв, я знал без сомнения, и не только потому, что его внутренности были выворочены наружу через открытую грудную клетку, а литры его крови щедро залили землю рядом с ним. Я видел его ореол, белую субстанцию, что наполняет любое существо и является самой жизнью. Облачко света желало покинуть мёртвую оболочку и стремилось вверх. Со всех сил, прямо к бездонному небу. Нити света тянулись вверх, но не могли оторваться от изуродованной, обугленной плоти, как перепуганная птица не может освободиться от силка. Какое-то время я наблюдал за судорожными движениями ореола, завороженный, но потом почувствовал, как в руку лег серп.

Один легким его движением, я отделил свет от тьмы и плоть от духа, резанув под корень место соединения прямо посередине бездыханного тела. Ореол стремительно и напугано рванулся вверх, и постепенно его полет становился все легче и тише, пока составляющие его нити не перестали быть различимы в белесой высоте. Потом я закрыл глаза и прислушался, в оглушительной тишине я услышал тонкий звук, который я называю зов. Переливающийся и резонирующий с пульсом окружающей земли. Это был зов ореола, не могущего покинуть плен. Серп тоже слышал этот звук, мы были с ним одно целое. В тот первый раз, он вёл меня за собой и говорил со мной.

Серп сказал мне не произнося слов, что ореолы должно отлавливать и прятать на дно сумы, дабы доставлять их быстрее к месту их рождения. Непослушные, как дети, освобожденные при помощи серпа, они могут многие столетия бесцельно летать по бескрайним просторам вселенной, пока, наконец, не вернуться домой.

Я поплыл вперед, повинуясь зову. Туда где полыхало зарево красного цвета, невидимое обычным глазом. Туда, где я был нужен.

В перерытых уродливых ямах повсюду были люди. С оружием и в странной одежде неопределённого цвета. Люди смотрели вперед и не видели ничего кроме красной тучи, висящей перед их глазами, зубы их стучали. Я видел их ореолы, наполненные ужасом и безумной ненавистью, светлыми линиями они наполняли людей изнутри. Тут же я заметил ореол, который звал меня, похожий на тонкого извивающегося червя.  Он пытался высвободиться из бренных оков, которые лежали рядом с одной из ям. Этот человек умер только что, но никто этого не видел. Кроме меня.

Я прошел мимо этих людей, задевая их своим балахоном, но никто не повернулся, чтобы посмотреть мне вслед. Серп легко лег мне в руку и отделил от тела белый сгусток, который я, схватив, едва смог удержать в руке. Прикоснувшись к ореолу, я слышал его и понимал, что он такое. Чувствовал, как короста прошлого осыпается с него как грязь и он готов к путешествию домой. Это был первый ореол в моей суме, и я почувствовал ее тяжесть.

За ним было еще множество, но именно этот я запомнил навсегда.

В тот первый раз я наполнил свою суму очень быстро. Все те, кто был в тех ямах, умерли через несколько мгновений. Время растянулось, как патока и повисло на хлипких деревьях вокруг. Земля поднялась на дыбы, что-то хлопнуло и красное марево стало бурым. Боль наполнила пространство, но царила она недолго. Я делал то, ради чего был сюда призван. И боль исчезала.

Моя сума была тяжела, и серп сказал, что мне должно вернуться туда, откуда я пришел. В этот же момент он растворился в воздухе, а я почувствовал, что тело мое становится легче самого воздуха, и я поднимаюсь вверх. Над перекошенным лицом земли и едким дымом, над оглушающим грохотом и смрадом, над всем ужасом и болью земли. Я покидал все это без сожалений и радости, как будто делал это уже тысячу раз и я абсолютно пуст. Меня ждала бесконечность и свет, место, где я смогу опустошить суму.

И еще множество раз во снах я возвращался в разные места, но с той же целью. Я разрывал связь при помощи своего серпа. Мой серп собирал урожай среди огромных каменных городов и деревянных пылающих деревень, среди равнин и рощ, полей и гор. Иногда я наполнял суму быстро, как в первый раз. Иногда мне приходилось долго плутать, прислушиваясь, не слышен ли где-то зов моих ореолов. Но неизменно я находил их и наполнял свою суму.

Я мог долго держать их в руках, прежде выпустить из рук. Они рассказывали мне свои истории, прежде чем  навсегда их забыть.

Однажды, разобрав очень тихий звук, среди прочих, я пошел навстречу ему и обнаружил очередное измученное тело, но его ореол его был едва заметен через черную корку. Он не стремился вверх и уже совсем перестал звать меня. Он как будто вытекал из тела прямо на землю. Я пытался взять его, но он утекал сквозь мои пальцы, туда, где расцветал красный цветок.

И чем больше я ходил по земле как жнец, тем чаще видел такие ореолы. Взять с собой я их не мог.

Место, куда я относил мою драгоценную ношу, является абсолютной пустотой. Началом и истинным светом. Из света этого, отделившись от него, возвращались в сущее кусочки света, превращаясь в ореолы. Они соединялись с плотью и создавали жизнь. Я множество раз видел это. Обратно же их возвращал я. Они радостно выпрыгивали из моей сумы и снова становились светом.

Каждый раз, просыпаясь ото сна я помнил все и снова мог чувствовать и ощущать реальность, видеть краски не сквозь пелену глаз жнеца. Слышать и воспринимать звуки. Но каждый раз я скучал по этому всепоглощающему свету и маленьким белым ореолам. Я думал о том, зачем нужен жнец и реально ли все происходящее со мной во сне. Не понимал, в каком странном мире я появляюсь каждый раз и почему он кажется мне незнакомым.

Вопросы эти заслонили всё мое существование. Жизнь стала для меня сначала поиском ответа на эти вопросы, а затем, когда я потерял надежду ответить на них, потеряла цвет.

Однажды во сне, когда я в очередной раз наполнил свою суму и серп покинул меня, я мысленно спросил, адресуя вопрос куда-то вверх. Туда, откуда пошло все сущее. Я спросил обо всем сразу и услышал голос. Он был не тих и не громок. Не ласков и не груб. Просто голос, который звучал у меня в голове.

Он сказал, что ореолы не могут управлять разумом и чувствами существа, являясь лишь искрой, поддерживающей жизнь. И когда тело существа умирает и не может более сдерживать искру, его разум и чувства подобно паутине опутывают ореол, и тот не может покинуть пут тела. И чем сильнее чувство овладевает существом в момент смерти, тем прочнее эти путы. Во все времена живые существа цеплялись за жизнь, особенно в самые страшные периоды голода, болезней и массовых смертей. Тогда и появлялся жнец.

Он сказал, что путы могут быть настолько сильными, что и вовсе не отпустят ореол, если жнец не появится вовремя. Тогда искра жизни растворяется в сущем для того, чтобы снова переродиться в будущем во что-то иное. Смерти для всего существующего нет, но есть отсутствие жизни.

Я нужен этому далекому голосу, как свету нужна тень. Я все еще жив, но жизнь моя продлиться покуда, я не осознаю свою роль. Жнец существует отдельно от света, но чем более трудные времена наступают для сущего, тем нужнее жнец. Все, что я вижу в перерывах между снами, лишь изнанка и оболочка, тусклая копия для отдохновения моего разума. Очередное отдохновение, коих за тысячи лет было невероятно много.

Тогда все стало на свои места. Я вспомнил, почему меня так тянет к этому свету - я единственное сущее не созданное, а призванное им.