Загадка Витрувианского человека | Илья Пожидаев⁠⁠

Самсон Петрикеич Коробкин тридцать три года — из своих шестидесяти шести — проработал заводским токарем. Две руки, две ноги, одна голова — а токарь, фигурально выражаясь, золотой. За какой бы брусок чудо-трудяга ни хватался, к какой бы болванке ни приступал — скорейший итог завсегда радовал глаз. Притом — вот ведь диво — Самсону Петрикеичу не требовалось от начальства никаких денег. Он готов был вкалывать даже Христа ради. Лишь бы осчастливливать мир ежедневным, ежечасным, ежеминутным преображением грубой металлической материи в ожившее нечто. Просто так уж, по счастью, выходило, что за бескорыстную благодать Коробкина ещё и поощряли отменной, по токарным-то меркам, зарплатой. И, кстати, нипочём не желали спроваживать на пенсию, вот хоть режь. Благо Самсон Петрикеич и сам чурался жизни вне своей маниакальной страсти — вне работы с сырым вещественным субстратом. Так что, собственно, ни о какой пенсии лютый фанатик железа ни разу и не помышлял.

в обеденный перерыв — даже разрешалось творчество. Начальственная щедрость? Отнюдь. Показательный пример всем прочим трудягам-работягам-посредственностям. Дескать, поглядите, как Коробкин вкалывает. Будете такими же, как он, — и вас, горемычных, зарплатой не обидим.

Токарю было на все эти аппаратные игрища глубоко и от чистого сердца наплевать. Он работал, как автомеханизм. Только если автомеханизм нуждается в регулярной масляной подпитке, то ортодокс изъявлял готовность кормиться одной лишь абстракцией. Даже частенько пропуская завтраки, обеды и ужины. Самсон Петрикеич все последние тридцать три года прожил без жены, без детей, без друзей и даже без отпусков. Один-одинёшенек. Он целиком подчинился идее фикс куда более высокой, нежели элементарные бытовые отправления. Ему хотелось во что бы то ни стало допытаться, проникнуться и уяснить, каким именно образом всякий раз происходит дивное перерождение имаго в бабочку. То есть, вроде очевидно: водил лезвием по обрабатываемой поверхности — вот из-под лезвия, стало быть, и вышла симпатичная фигурка, ну или полезная деталька. Никаких секретов. Процесс ясен, аки белый день. Так-то оно так. Но неужто всё настолько просто и грубо? Неужто и впрямь нету в жизни никакой магии, никакого таинства Творения? Самсон Петрикеич в упор отказывался в это верить.

Горемычный Коробкин десятилетиями варился в собственном соку, полоскался в собственных метаниях. Покуда мироздание, наконец, не сжалилось над ним и не послало ему факсимиле Витрувианского человека на стенде в начальственном кабинете. То была копия легендарной зарисовки Леонардо да Винчи. Всем знакомой, на которой атлетического телосложения красивый мужчина позирует, разведя руки и ноги по заранее вычерченной окружности. Художник, как известно, всего-навсего обозначил разные позы тела, отчего модель слегка напоминает танцующего Шиву с множеством конечностей. Но, ещё раз, конечностей у модели вовсе не множество, а ровно столько, сколько и положено нормальному человеку. Просто разные позы создают досадную иллюзию многорукости и многоногости, как движущиеся навстречу друг другу объекты создают иллюзию дополнительной скорости.

Самсон Петрикеич, будучи гражданином глупым и малограмотным, всего этого, увы, не понимал. Кабы понимал, так, возможно, доселе остался бы в живых. А тогда, в злополучный миг ознакомления с рисунком, в мозгу Коробкина вспыхнуло молнией: вот он — подлинный эталон человеческого гения! Не автор, но его антропоморфное, едва ли не инопланетное творение. С четырьмя руками, с четырьмя ногами, но с одной патлатой и до жути привлекательной головой. Токарю отчего-то взбрело в раскочегаренную бестолковку, что ответ на вопрос о таинстве Творения нащупан, а то даже и найден. Почему? С чего бы это вдруг? Огорошенный бедолага и сам терялся в догадках.

— А кто это у вас? — рассеянно полюбопытствовал Самсон Петрикеич у директора, кивая на пленительное факсимиле.
— Да ты чего, Коробкин, в школу, что ль, не ходил? — подивился большой босс. — Это ж Леонардо да Винчи!

Ответ вышел, прямо заявим, откровенно кривым. По нему ведь можно было понять и так, что-де Леонардо да Винчи не автор сего шедевра, а модель, позировавшая для этого самого шедевра. Тугой на ум токарь, собственно, ровно так и понял. А посему — прикипел к умозрительному Леонардо да Винчи, посчитав его родным по плоти, крови и духу вопреки всем фактам и здравому смыслу. Век высоких технологий, по идее, распахивает прежде наглухо замурованные двери. Даёт возможность буквально по клику разузнать всё сразу. Запрос «Леонардо да Винчи» в поисковике махом выкидывает чёртову уйму донельзя разнообразного материала. Лопать, казалось бы, — не хочу. Уж ежели персоналия и впрямь дюже приглянулась, дюже въелась в мозг, да тем паче ежели персоналия вовсю засвеченная, — так о ней, её жизни и творчестве всяко можно нарыть тонны информации. Можно ведь? Конечно, можно. Запросто причём. Но Коробкин предпочитал целенаправленно пребывать в девственной мозговой чистоте. Ему не хотелось расставаться со сладкой иллюзией. Наверняка одной из вкуснейших в жизни умалишённого токаря.

На следующий же рабочий день Самсон Петрикеич принялся примерять многорукость и многоногость ко всем до единого заводчанам, каковые попадались ему на глаза. От сторожа на проходной до босса, невольно ознакомившего Коробкина с шедевром мирового графического искусства. Джинн сумасшествия вырвался наружу, почал куролесить направо и налево. Фантазия доморощенного художника по металлу била через край. Её, казалось, сдерживала лишь планетарная орбита, за пределами которой Коробкин не мыслил сугубо в силу персональной природной ограниченности. Вот было бы здорово пришить бухгалтерше Свете руки на уровне четвёртого и пятого рёбер! Курьеру Тимофею, наоборот, вовсе не помешала бы дополнительная пара передних конечностей ближе к шее. А то Тимофей — долговязый и смазливый, аж жуть: так хоть визуально сделался бы покороче да пострашнее. Ребятам на отгрузке лучше присобачить дополнительные руки ближе к тазу: уж очень бы им, козлам ленивым, подошло, ага. Сам себя Самсон Петрикеич видел оснащённым даже не двумя, а четырьмя парами рук. Даром, что ли, все рассыпаются в комплиментах, какой-де он рукастый!

— Коробкин, что с тобой? Ты в порядке? — точно сквозь кисельную поволоку орал босс с восьмипалыми руками, торчащими из височных долей и болтающимися наподобие варёных сарделек.
— Я это… Ничего, задумался просто… Извините… — вновь промямлил Самсон Петрикеич, силой воли вышвыривая из черепной коробки наваждением нахлынувшую жуть.

Реактивная патология насквозь прошивала рациональные блокировки — и, хоть тресни, нравилась с каждой секундой всё больше и больше.

Ближе к середине дня работать стало сильно проще. Теперь уже никто на Коробкина не косился, никто в панике не подбегал с визгами про «всё в порядке». Конечно, всё в порядке! Ясность завсегда вносит порядок и приводит серое вещество в комфортный баланс. Картина отныне вырисовывалась вполне себе отчётливой. Все люди как один уродливы и несовершенны. Ведь у каждого из них всего-навсего по две руки и по две ноги. Ущербные генетические обрубки! Нет, чтобы лихо странствовать между мирами, отталкиваясь от материи всеми восемью конечностями — бодро эдак, по-паучьи! Самсон Петрикеич блаженно порхал от галлюцинации к галлюцинации, походя жонглируя ими, точно пушинками. Навязчиво присматриваясь к телам на предмет их желательного анатомического дополнения. Потаённо, исподволь, но чтоб притом наверняка. Чтобы заводчане, чего доброго, не раскусили и не поняли подлинных намерений почитателя Леонардо да Винчи.

Ночью в голову Коробкина просачивались красочные кошмары. Один за другим —в конвейерном режиме. То мерещилось, будто на статичном факсимиле у Витрувианского человека самопроизвольно отрастают дополнительные руки и ноги: можно подумать, восьми конечностей ему, шельмецу, мало! То приходилось давать дёру от паукообразного красавца с картинки. То коллеги на глазах обрастали всякими-разными недостающими отростками, в том числе рудиментарными. То гипотетический паук на выдуманной стене превращался во вполне всамделишного Леонардо да Винчи. Но до потрохов пробрала финальная жуть, шпарившая впритык до звонка будильника. Самсон Петрикеич возомнил себя ни много ни мало источником Творения. Уверился в этом, как в том, что он, собственно говоря, — не кто иной, как Самсон Петрикеич Коробкин. Принялся резать и сшивать людей — всех, кто подворачивался. Под токарным резцом убогие да увечные товарищи рукотворно перерождались в эталонных, ну а эталонные — в богоподобных. Классное чувство! Подлинно вся пульсирующая планетарная жизнь в твоих и более ни в чьих руках!

На работу Коробкин прибыл загодя — в состоянии крайнего душевного подъёма. За полтора часа до срока, положенного по трудовому договору. Никогда прежде токарь не испытывал такого счастья и такого рвения к незамедлительной работе. Требовалось как следует, до бритвенной остроты, наточить круглое крутящееся лезвие. Отсмотреть все закутки, куда можно было бы свалить отрезанное да излишнее — и понадёжнее его там упрятать, чтоб оно впоследствии не разило гнилостно-мясным амбре на весь завод. Заприметить пути отхода, коли человеческие опарыши не поймут высоких материй и станут преследовать. Да, Самсон Петрикеич работал по одному и тому же адресу тридцать три года кряду, однако ж на кровавую авантюру пошёл впервые. Заводской ландшафт казался ему новым и свежим — едва ли не впервые запримеченным. До зарезу требовалось увязать вновь выстроенный пазл. Пересобрать его по новой. Дел, в общем, молниеносно нарисовалось невпроворот. Тут бы хоть за полтора часа кое-как сдюжить и самому не угодить как кур в ощип!

Коробкин видел цель, подсвеченную ультрафиолетом собственного бессознательного: насильно переделать природой обиженных людишек. Отчётливо зрел крутяще-режущее орудие Творения. Блестяще внимал собственной исторической миссии в деле всеобщего насильственного преображения. Однако творившееся вокруг предпочитал не замечать. Да, по правде, и не мог всё заметить в деталях. Лишь фрагментами, урывками да намётками всплывали поплавки-припоминания. Как недоверчиво покосился охранник — наверняка учуявший грядущее насквозь пропитым ливером. Как поднапряглись сокамерники по цеху. Даже бухгалтерша, постоянно спокойная как удав, ни с того ни с сего всполошилась. Вновь всё с каждым шагом, с каждым движением, с каждой мыслью проваливалось в кисель. Сквозь вязкую гущу которого пробивался прежний, даже отшлифованный пуще обычного автоматизм.

В тот злополучный, но сахарно-приятный день токарь-умница пережил рекордное число ментальных провалов. Он начисто не помнил, как проснулся, как вышел из дома, фрагментарно припоминал дорогу до работы. Да впрочем, и работу-то совершал настолько механически, что бруски сами, казалось, лезли под резец и становились деталями. Ото сна Коробкина пробудил крик. Истошный. Отчаянный. Крик новоиспечённого инвалида. Орал шеф — с отрезанной правой кистью в левой руке. Самсон Петрикеич ничего на сей счёт не помнил. Катастрофу стёрло из мозга гумиэластиком! Но по заводу носился результат и истошно орал. С каждым новым звуком, с каждым новым мышечным сокращением на изуродованном болью лице результат въедался всё глубже и глубже в подкорку. Коробкин понимал, что к результату причастен лично он и никто другой. Благие намерения о хирургическом видоизменении человечества в отдельно взятом цехе как рукой сняло. Пятёрка? Семёрка? Десятка? Сколько ещё может светить за «художество»? Бежать! Срочно бежать!

Развив поистине аномальную для шестидесяти шести лет прыть, Коробкин сиганул на заводскую апсиду и, словно по канату, вскарабкался по ней наверх, на крышу. Без малейшего понимания того, что же делать дальше. А дальше тупик. Полтора часа оголтелого планирования пошли прахом. Тикать человеком-невидимкой с территории завода — затея дико утопичная и, давайте уж по-честному, заведомо провальная. Всё до малейшей щели просматривается на раз-два. На каждом углу натыкано, без преувеличения, по дюжине видеокамер. Остаются лишь остатки молодости. Прыжок! К прискорбию, фатальный. Седьмой десяток дал о себе знать в последний раз. Костно-мышечная ткань отринула удар об асфальт и перенаправила его аккурат во внутренности, кои прорвало в клочья. Самсон Петрикеич Коробкин скончался на месте, не приходя в сознание. Факсимильный человечек в начальственном кабинете тем временем залихватски выкаблучивал танец Шивы.

Редактор Никита Барков

Корректор Татьяна Чикичева

Другая современная литература: chtivo.spb.ru