Забирающие. Финал⁠⁠

По дороге из садика Олежка был необычно притихший и часто оборачивался. А когда бабушка несколько раз спросила, в чём причина, он только по секрету решил ответить, что за ним идёт то существо. И оно белее снега, поэтому другим людям не видно. От слов внука бабушке поплохело.

Дома увидела, что на входной двери внизу царапины, словно собака драла и вгрызалась зубами, а ещё иголки в косяке проржавели. Матюгнувшись про себя, открыла дверь, позвала зазевавшегося Олежку, который вдруг хихикнул и показал куда-то себе за спину, сказав:

- Баба Луша, он пока не может зайти – вон, прячется у почтовых ящиков

Она заперла за собой дверь. Сняв верхнюю одежду, свою и Олежкину, сразу повела его в ванную, где вымыла лицо и руки внука святой водой, заставив выпить и пару глотков оной.

- Сейчас тебе сделаю чай травяной от температуры – и поспишь. Надеюсь, к вечеру полегчает.

- Баба Луша, а мультики включишь?

- Включу, только чай весь выпей.

Олежка кивнул. Но заснул, едва лёг на диван.

А Лукерья Павловна приступила к уборке, но первым делом извела весь свой запас иголок, воткнув их во все дверные косяки, затем вымыла пол солёной водой и под коврик перед входной дверью снаружи насыпала соли. Так за делом и успокоилась.

Маша пришла уставшей и сердитой. Сказала, что нужно будет звонить знакомому юристу для консультации. В общем, не верила она ни ЖЭУ, ни комиссии экспертов из страхового агентства. Пояснила, что там ей нарочно треплют нервы, не хотят выплачивать компенсацию. Не могло ведь быть, так что никакие трубы здесь не при чём; не могло, на её взгляд, возникнуть этой протечки на ровном месте.

- Вот придёт Юра, - сказала она, - поговорим, обмозгуем и всё решим.

Юра приехал позже обычного, уставший, злой и весь разбитый. Сразу выпил таблетку от головной боли. Вяло ковырялся в ужине, рассказав, что день сегодня совсем не задался: череда несчастных случаев один за другим, колесо в автобусе спустило два раза – по пути на объект и обратно. Краска в банке взорвалась, штукатурка не хотела ложиться: то ли стена отсырела, то ли неровная была – непонятно. И ещё он готов был поклясться, что за ним кто-то следил: слышал, когда оставался один в помещении, шорох и топот, а стоило обернуться, то никого не было.

- Наверное, переутомился, уже начались галлюцинации, - вымученно улыбнулся и только ради Лукерьи Павловны съел пару домашних пельменей со сметаной. Затем спросил, как прошло дома с ЧП.

Маша ответила коротко и от её ответа Юра расстроился. А ещё как узнал про заболевшего Олежку, то совсем в лице изменился.

- Издевательство какое-то не иначе, - сердито буркнул он и добавил: - Ничего! Юристу во время обеда на вайбер напишу, ты не волнуйся, зайка,- снова вымученно улыбнулся Маше, сказал: - Пошли спать.

Лукерья Павловна домыла посуду, расстелила себе матрас возле батареи, благо кухня в однушке большая и позволяла провернуть подобное, иначе пришлось бы стелить в крохотном коридоре.

Итак, улёгшись, она сразу заснула.

… Грохот, кто-то стучал, скрёбся и шуршал за входной дверью. Сначала тихонько, а потом всё сильнее. Она проснулась, выдыхая хрип изо рта:

- Нет, нельзя, не открывай, не впускай!

Вскочила, тяжело дыша и обливаясь потом. Ещё не придя в себя, не понимала толком, спит или уже проснулась. Тело словно ватное и не хотело двигаться, и кое-как она поднялась, чувствовала: надо спешить. И тут с отчаянием, надрывая голос, крикнула, услышав шаги в коридоре и то, как включился свет, а затем щелчок замка:

- Нет, не открывай! Нельзя!

На кухню заглянула растрепанная со сна Маша. Лукерья Павловна отпихнула её в сторону, увидев Юру в одних трусах-боксерах, вышедшего за порог квартиры на площадку, растерянного, оглядывающегося и словно бы прислушивающегося. Он пожал плечами и вернулся в квартиру, запер дверь.

- Пусто. Кто-то, видимо, шутит. Вон дверь снизу как располосовали. У вас Лукерья Павловна часом у соседей нет собаки, а?

Не успел договорить, как настенное овальное зеркало в старинной раме вдруг съехало и мгновенно упало на пол, с грохотом разбившись.

В горле Лукерьи Павловны образовался комок, а сердце обмерло, и крепко стиснуло от боли в груди. Визгливо совсем по-девчоночьи закричал из зала Олежка. В крике чередовались слова:

- Прочь! Не подходите! Ааа!

Юра бросился в зал первым. Свет потолочной лампы не включался, только искрила проводка, а сами лампочки то ослепительно вспыхивали, то гасли. Олежка забился в угол за советской «стенкой» и отказывался уходить. Юра сел рядом и начал его спокойным и ласковым голосом уговаривать, одновременно расспрашивая, что случилось.

Маша и Лукерья Павловна уселись на диван, обе превратившись в слух. Маша включила фонарик на своём смартфоне. Лукерья Павловна с возросшей тревогой отметила время: два часа ночи. А ещё… балконная дверь приоткрыта и с неостеклённого балкона на пол комнаты насыпало снега. Наконец, Юре удалось взять сына на руки и прошептать ему, что приснившееся уже позади, настойчиво убеждая: мол, больше его никто не побеспокоит. Затем перенёс его на диван.

- Нет, папа, не сон это был, - твердил Олежка. - Я уверен. Белые существа пришли за мной и теперь ни за что не отпустят.

- Глупости, - услышав слова сына, фыркнула Маша.

Лукерья Павловна вздохнула и внутренне сжалась, когда в свете телефонного фонарика рассмотрела у кресла внука цепочку размазанных влажных следов, идущих к балкону.

- Смотрите! - громко сказала она, указав на следы, и перекрестилась.

- Ерунда какая-то… - дрогнувшим голосом отозвалась Маша и с неохотой направилась рассматривать следы поближе. Юра хотел было отправиться за ней, как Олежка захныкал.

- Папочка, не оставляй меня одного, пожалуйста, - затравленно произнёс сын и Юра замявшись, остался.

Свет в фонариках неожиданно стал меркнуть, и все разом увидели, как со стороны балкона сгустились тени. Они были маленькие, не выше метра, плечистые, с широкой головой, будто бы растущей прямо из плеч, а ещё они становились ослепительно-белыми прямо на глазах.

Маша взвизгнула. Олежка закричал. Юра взял его на руки и, соскочив с дивана, искал под рукой, чем можно оборониться. Схватил вазу с журнального столика. Лукерья Павловна стала читать «Отче наш».

Тени замерли. Она крикнула Маше повторять молитву за ней, но Маша не знала слов. Тогда Лукерья Павловна велела бежать на кухню за солью.

Маша колебалась, прикованная всем своим вниманием к теням, обретающим плотность. Вот уже хорошо видны их крепкие лапы с когтями и массивные короткие ноги, что оканчивались крупными стопами человеческой формы, с блестящими чёрными коготками на едва сформировавшихся пальцах.

Твари усмехались, раззявив прорезь тонких, как нитки, ртов. Внутри скрывались мелкие чёрные зубы.

Юра, поёжившись и стиснув зубы, словно стряхнул с себя наваждение и положил вазу обратно, схватил телефон. Чертыхнулся, потому что батарея была разряжена. Олежка намертво вцепился в плечи отца, сжался и вдруг, захныкав, описался.

- На кухню, бегите туда! - громко бросила Лукерья Павловна, подходя к Маше и хватая ту за руку, чтобы тащить в коридор. Она надеялась, что иголки в кухонной двери задержат тварей.

Юра первым побежал с Олежкой на руках на кухню. Лукерья Павловна запнулась всего на мгновение, читая молитву, – во рту пересохло.

Неожиданно входная дверь квартиры распахнулась! Волна белоснежных тварей ворвалась с площадки в коридор, прямо к ногам Юры, сразу вцепляясь в кожу зубами, игнорируя его сопротивление.

Твари прыгали к рукам, стараясь схватить Олежку, издавая нетерпеливые свистящие и пыхтящие звуки. Юра отчаянно отпихивал тварей, орал на них, матюгался. Они не поддавались, насаживались один на другого, становясь выше и мерзко скалясь. Другие внизу, у ног, лизали шершавыми языками его раны, и кожа Юры, где её касались языки, покрывалась язвами и ожогами.

Лукерья Павловна закричала истошно, отчаянно и отпустила Машу, схватила пуфик и начала бить им по головам тварей, но они только рассеивались под её ударами, словно состояли из белого дыма. И возникали снова, наседая на Юру с Олежкой на руках с удвоенной силой. «Юра долго не выдержит. Он на грани!» - накрыло осознанием.

Внезапно Маша закричала и рванула на помощь, но все твари на её пути тоже превращались в белоснежный дым.

Лукерья Павловна бросилась на кухню и сразу к солонке на столе, которую взяла и снова метнулась в коридор, где уже оседал на пол, израненный и покусанный Юра, а вместе с ним плачущий Олежка.

Соль она сыпала прямо на головы побагровевших от выпитой крови тварей у его ног. Те шипели и превращались в белоснежный дым.

Она выхватила Олежку из рук Юры, метнулась снова на кухню. Оставшиеся твари с шипением за ней - и вдруг замерли у двери.

Маша схватила Юру, который практически осел в её руках.

Чудо, что на кухне свет работал. Лукерья Павловна открыла кухонный шкафчик, где в запасе имелась соль, достала сразу несколько пакетов и рассыпала её у порога на кухню, затем сделала внутри кухни круг. Соль была простая, даже не освященная, но какое счастье, что она помогла!.. Жаль, что святая вода хранилась в «стенке» в зале… Как и аптечка, и оставленные там телефоны.

Так и сидели на кухне, часов до шести утра. Свет то мигал, то гас, то включался снова, а ослабевший Юра лежал, постанывая на матрасе. Его раны Лукерья Павловна промыла антисептиком, наложила марлевые повязки. Олежка сидел у Маши на руках и дремал. Маша же осунулась и была от шока сама не своя.

- Всё будет хорошо… - с наигранным оптимизмом повторяла Лукерья Павловна как и для дочки, так и для себя.

Поставила чайник. Маша с надеждой, которую она никогда не слышала прежде в голосе дочки, спросила:

- Мама, что нам делать? - И по дрожащему голосу видно, что она изо всех сил сама сдерживается, чтобы не расплакаться.

- Всё будет хорошо, дочка… - повторила Лукерья Павловна. Потом встала, заварила укрепляющий травяной чай, сделала бутерброды, одновременно обдумывая план дальнейших действий.

К семи утра атмосфера в квартире изменилась. «Они ушли». Так ощутила Лукерья Павловна, заставляя всех и проснувшегося Олежку поесть, а потом, во время еды, сказала, как нужно поступить.

Юра и Маша зарядили телефоны и писали в «вайберах» сообщения для начальства. А потом Маша обрабатывала раны Юры йодом и перекисью и снова забинтовывала, в то время как Лукерья Павловна со своего телефона обзванивала городские церкви и разговаривала с батюшками, без стеснения и опасения показаться сумасшедшей объясняла вкратце свою ситуацию, прося о помощи и желании окрестить внука.

Она так чувствовала и на своё чутьё полагалась, зная, что, когда нужного человека найдёт, тот и поверит и поможет.

Так Лукерья Павловна сидела до десяти утра на телефоне, но, увы, все городские батюшки отказывались ей помочь, поясняя загруженным расписанием, при этом явно не воспринимая её рассказ об опасности, нависшей над внуком всерьёз.

На неверие Лукерье Павловне оставалось только вздыхать и продолжать звонить, отмахиваясь от заметно обеспокоенных Маши и Юры, тактично предлагающих ей попробовать другие варианты. На эти предложения Лукерья Павловна бросала такие многозначительные взгляды, что Маша и Юра сразу отступали: хорошо помнили, как мамины методы против чудовищ ночью помогли.

Лукерья Павловна продолжала звонить, теперь уже в районные церкви, и её упорство было вознаграждено. Батюшка Семён из села Барсуки выслушал внимательно, не перебивал и просто сказал: «Приезжайте». Согласившись помочь, только пояснил, что необходимо для крещения мальчика приобрести.

- Слава Богу! - не сдержала своих чувств Лукерья Павловна, добавив: - Мы приедем.

- Может, Юру к доктору всё же завезём сначала, а мама? - отошла от пережитого шока Маша и снова включила своё упрямство.

- Антибиотики здесь, доченька, могут и не помочь. Ведь от нечистой силы, никакие аптечные лекарства ещё не изобрели! - объяснила Лукерья Павловна, и Маша замолчала, признавая её правоту.

Травяной чай и бутерброды приободрили всех. А еще помог, наверное, солнечный день за окном: стоило выйти на улицу, как ночные ужасы меркли, словно дурной сон.

Юра с помощью мобильного приложения забронировал билеты на автобус, а по пути на автовокзал они заехали в торговый центр, купили для Олежки светлую рубашку и тапочки, по указу батюшки.

В районный центр прибыли к трём часам дня. А на остановке спросили у дежурящих здесь местных таксистов, кто может довезти до церкви в Барсуках и сколько это будет стоить.

Договорились быстро и ещё примерно полчаса добирались к церкви, которая располагалась на холме, вдали от деревянных домов у леса.

Батюшка Семён встречал прямо у ворот, как оказалось, совсем маленькой церкви, надёжно укрытой за крепкими деревянными воротами и кирпичным забором.

Юра от ран прихрамывал, поэтому Маша сама несла на руках вялого и после пережитого притихшего Олежку. Лукерья Павловна взяла сумки и первой подошла к батюшке Семёну.

- Здравствуйте! Давно ожидаете? - вежливо спросила она.

На что батюшка, ответно поздоровавшись, посмотрел на прибывших и неожиданно задал встречный вопрос:

- А кто крестными мальчика будет у вас?

Лукерья Павловна онемела и почувствовала, как стыдливо загораются от оплошности щёки. Зато Маша проявила смекалку и громко произнесла:

- А вот водитель… попросим, может согласится пойти нам навстречу? Правда? - сразу протянув тому все деньги из кошелька, что как раз сняла сегодня в банкомате в торговом центре. Мужчина замялся, но быстро подумав, кивнул.

Юра, прихрамывая, подошёл к батюшке Семёну и стал упрашивать его о содействии. Батюшка нахмурился, с тревогой посмотрел на темнеющее небо и сказал:

- Идите, просите Марфу – она свечи продаёт на входе в церковь. Здесь больше и нет никого. И если согласится, заходите в церковь. И крестик у неё мальчику купите. Давайте, поторопитесь…

Лукерья Павловна пошла вместе с Юрой к свечнице и Олежку с собой взяла. Маша сдержанно беседовала с немного прифигевшим таксистом, который расспрашивал, что у них вообще случилось.

Вместе с Юрой и Олежкой, выглядевшим очень усталым и испуганным, свечницу Марфу (пожилую женщину, в шерстяном платке) удалось уговорить. И объяснять, к удаче, им ей особо ничего не пришлось: по глазам женщины было видно – верит в необходимость срочно крестить Олежку для защиты от нечистой силы. А ещё Марфа отказалась от денег, сколько Лукерья Павловна её ни упрашивала взять их. Только сказала:

- Главное, чтобы всё у вас благополучно разрешилось, - и улыбнулась. Затем помогла выбрать крестик для Олежки и предложила взять юбки и косынки, лежащие в специальной коробке.

Теперь уже Лукерья Павловна её благодарила.

Тут и Маша с водителем такси подошла. Наконец все вместе они зашли в церковь.

Снаружи вовсю рокотал налетевший буквально из ниоткуда ветер. А небо в один момент стемнело до черноты, грозя обильным и сильным снегом, который вскоре и начался, поэтому закрыли все двери в церкви.

Только включили свет, а он начал мигать и трещать, и в окна при этом била ветром и снегом свирепая метель. Она же скреблась за дверями, шуршала и стенала, словно то никакая не непогода, а настоящий разгул нечистой силы.

Собравшиеся стояли возле батюшки, в маленьком помещении для крещения.

Марфа принесла и зажгла большой фонарь и все свечи у икон. Ещё включили фонарики в телефонах, и от этого неровного в целом тусклого света на самом деле становилось только тревожнее и страшней.

Метель снаружи бушевала так, что окна в церкви залепило снегом практически доверху.

Перед обрядом крещения Олежку заранее переодели в новую рубашку и тапки, а батюшка Семён, громко прочитав все положенные молитвы, облил его голову святой водой, потому что из-за высокого для своих шести лет роста мальчик в купель не вмещался. И стоило облить ему голову, как все телефонные фонари погасли вместе с большим фонариком Марфы. Остались гореть только свечи подле икон.

Лукерья Павловна истово молилась про себя. Олежка дрожал и всё поглядывал то на входную дверь, то в самые тёмные места, куда не доставало пламя свечей.

Батюшка Семён, надо отдать ему должное, хоть от волнения весь и покрылся холодным потом, но всё положенное сделал как надо. После обливания святой водой кистью, смоченной священным маслом, нанёс крестики на лицо и другие части тела Олежки с произнесением слов: «Печать дара Духа Святого. Аминь».

Затем священник с крёстными родителями и новокрещеным три раза обошли купель, после чего батюшка омыл и обтёр миро с тела Олежки, проговаривая: «Ты крестился, просветился, миропомазался, освятился, омылся, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь».

После батюшка состриг небольшие локоны волос с четырех сторон головы Олежки, скатал их в шарик с воском, который опустил в купель.

Вдруг двери церкви распахнулись, и холодный, завывающий по-волчьи ветер яростно пронёсся по храму, затушив свечи. И всё стихло. Снова включился свет.

- Слава тебе, Господи. Слава тебе! - сказал батюшка и перекрестился. Лукерья Павловна за ним, затем остальные и даже Маша, с её научным складом ума, тоже рьяно перекрестилась.

Олежку одели, вытерли полотенцем мокрую голову. Марфа налила всем святой воды. Батюшка, поглядев на время, предложил остаться переночевать.

- Меня дома ждут, - ответил водитель.

- Мы тоже поедем, - добавил Юра. Лукерья Павловна поблагодарила батюшку и Марфу.

Они еле открыли церковные двери – так много снаружи намело снега. И темнота вокруг была густая и плотная, как и тишина. Мягкий снег рассыпался под ногами, одинокий фонарь у ворот светил совсем слабо.

- Может, и зря отказались, - бурчал сквозь зубы водитель, добавив, что, если вдруг машина не заведётся…

- Останемся тогда и эвакуатор вызовем, или вы кого из местных позовёте, - предложил Юра. - Я заплачу за хлопоты.

На то водитель сразу оттаял и улыбнулся.

Машину засыпало снегом практически полностью. Водитель, не выходя за ворота, пошёл назад попросить лопату, чтобы расчистить машину.

Юра стал ловить связь на слегка подзарядившемся телефоне, уходя ближе к машине и держа телефон в вытянутой вверх руке.

Олежка после крещения выглядел посвежевшим и что-то привычно начал рассказывать Маше. Лукерья Павловна вздохнула, ей бы чувствовать облегчение, но внутри всё ещё томилась пружина неясной тревоги. А на улице ощущение усилилось.

Она поглядывала по сторонам, хотелось быстрее уехать. Водитель крикнул ей у ворот, чтобы взяла вторую лопату. Она обернулась. Раздался странный звук, похожий на фырканье и топот ног. Фонарь у церкви взорвался. Водитель бросил лопату и побежал. Ноги Лукерьи Павловны онемели, как и руки. Сердце сдавило невыносимо. Она задыхалась и медленно с усилием заставляла себя развернуться.

Крик Маши, Олежки. Сквозь него проступал другой крик, полный боли и ужаса. «Боже, пожалуйста, помоги. Не оставляй нас, прошу тебя!» - истово взмолилась Лукерья Павловна. Силы вернулись, чтобы повернуться и посмотреть. Возле машины стоял и вопил Юра, потому что снег вокруг него двигался высокой горой белоснежных теней, наседал и теснил, издавая голодные, торжествующие звуки. Зубастый снег багровел на глазах. Юра оседал, покачивался, пытался увернуться от прячущихся в стене снега чудовищ, но не сдюживал и падал.

Поднялся жуткий воющий, словно рокочущий диким хохотом, сильный ветер. Он сбил Лукерью Павловну с ног, заволок Машу с Олежкой, закрыл ворота церкви перед самым носом водителя.

Лукерья Павловна закричала, не в силах отвести взгляда от исчезающего в багряно-алом снегу беспомощного и растерянного Юры. «Нет!» Новый порыв ветра заставил её опустить голову, сжаться и от злости завыть.

Вспомнились слова предупреждения ведьмы, о том, что «забирающие» утаскивают к себе хороших светлых людей и не только детей. И ведь Юра именно такой! Как же она сразу не догадалась?! А ещё, вероятно, он тоже был некрещеный, а значит, как прежде и Олежка – беззащитный.

Лукерья Павловна кое-как поднялась. Ветер стих. Горе сжимало сердце, а слёзы пеленой застилали глаза. Она всхлипнула, с яростной надеждой молясь о том, что лучше бы они забрали её вместо Юры. Она ведь всегда чувствовала, какой он хороший, светлый. Значит, и виновата. Но, увы, как сильно ни молись, ничего уже не изменить.