Эмпаты. Глава 8 Маленькая хитрость
Блестящий бронзовый жук полз по сплетенной из веток стене. Полз деловито, словно торопился домой со службы, обдумывая попутно список покупок в лавке.
Обыкновенно большинство насекомых огибали Древа стороной, словно чувствуя, что не нужны здесь, что эти странные деревья растут с помощью магии и презирают такие простые и скучные действия, как опыление цветков. Этот негласный порядок вещей устраивал всех.
Но жуку, видимо, забыли рассказать о здешних традициях. Поэтому он не только смог просочиться внутрь кабинета, но и беспрепятственно разгуливать, поскрипывая хитиновым панцирем и шурша лапками.
Кто угодно уже давно бы прогнал незваного гостя, но хозяин кабинета просто не заметил чужого присутствия. Он склонился над бумагами, и только настойчивый стук в дверь смог заставить его поднять голову. Посетитель отбил всю руку в попытках достучаться, но на его лице не было и намека не неудовольствие. А при виде жука эльф вздохнул.
— Господин… Все уже прибыли.
Хозяин кабинета встал. Слуга поклялся бы, что услышал, как скрипнули суставы. Вздохнул ещё раз: после заседания надо обязательно привести сюда лекаря. До того как дверь закрылась, слуга торопливо выгнал жука: если этого не сделать, насекомое успеет обустроить тут гнездо, завести жену и детей, и даже тогда король может этого всего не заметить, если только личинки не начнут грызть донесения разведчиков.
По дороге к залу заседаний Ланнуэль остановился у питьевого фонтана и, презрев все правила приличий, умыл лицо, с силой растирая холодную воду по коже. Это немного помогло собраться, но обрывки мыслей все равно создавали туман в голове, мешая мыслить ясно. Сегодня этот туман был настолько плотным, что Ланнуэль не смог до конца продумать свою речь.
С учетом того, что он и так не был уверен в решении, на котором собирался настаивать, ситуация складывалась скверная.
Зал гудел, как встревоженный улей.
«Все уже всё знают… И зачем мне нужно повторять это ещё раз вслух?»
Но, аккуратно расправив крылья за спиной, король эльфов исполнил все традиционные приветствия, соблюдая протокол.
— Вы знаете, зачем я созвал вас сегодня. На Дом Весны напали.
Крики. Жар. Запах гари и крови. Смех людей и плач эльфов.
Ланнуэль сморгнул навязчивую, почти реальную картину. Быть королём не так приятно, как принято думать: да, с венцом ты принимаешь практически бессмертие и неиссякаемый магический запас. Но магия, дарованная народом, навсегда связывает с каждым эльфом королевства. И когда происходят такие значимые события, эхо всегда дойдёт до короля. Кошмарами, видениями и грезами наяву.
«Почему мне никогда не мерещатся дни солнцестояния? Или молитвы, или свадьбы, на худой конец… Почему всегда только страдания?»
— А какое нам должно быть дело до Дома Весны? — дерзко спросил кто-то. Из-за того, что отвлекся, Ланнуэль не успел заметить, кто это был.
«Попробуй объяснить моей короне, что нам не должно быть дела», — мрачно подумал Ланнуэль. Древнему артефакту было все равно, что кто-то из эльфов решил нарушить свою клятву. Никакие обряды на это не проводились. Венец чуял кровь — и изо всех сил заставлял монарха вмешаться и что-то сделать. Прекратить страдания своего народа или, бездействуя, страдать вместе с ними.
«Ты должен».
Слова, стучавшие в висках последние несколько суток, мешали Ланнуэлю говорить тихо и мягко, как он делал это всегда.
— Пусть они и вышли из состава королевства по своей воле, но всё же являются дружественным нам Домом. Мы не разрывали торговые и дипломатические связи, не ссорились с наместником. И могли бы помочь из соображений добрососедских отношений.
— Из добрососедских отношений они могут радоваться, что на них напали люди, а не мы. Видит Мать, я бы не возражал, если бы ты отправил свой карательный отряд, чтобы они разобрались со Стратанэлем. Ах, простите, князем Стратанэлем. Говорят, он пережил нападение? Значит, так и не получил должного наказания за свою измену.
Ланнуэль сделал два глубоких вдоха перед ответом. Браннэль всегда был резок в своих высказываниях, но сейчас то ли из-за непрекращающейся головной боли, то ли из-за собственной неуверенности ответ наместника Дома Крови разозлил короля.
— Если под «карательным отрядом» ты имеешь в виду Новых Хранителей, то ты в корне неверно понимаешь их назначение. Они действительно уничтожают изменников, но смысл их существования — защита Колыбели и всего народа эльфов в целом. Не политические дрязги и личная вендетта. Если бы все это понимали, то и относились бы к ним совсем по-другому.
— Я была на месте нападения… после… — Элла, наместница Дома Пламени, говорила непривычно тихо. — Это… ужасно. Мы и вправду должны им помочь. Очень много убитых, раненых. Их застали врасплох. Без нашей поддержки умрет много эльфов, а при первых холодах — ещё больше.
— Они знали, на что шли, покидая нас. Считали, что одни справятся лучше. Ну и пусть справляются, — фыркнул глава Дома Скорби.
«Ты должен».
Голос магии всё отчетливее звучал в голове Ланнуэля, вынуждая вмешаться. Но король молчал, из последних сил стараясь не только слушать, а слышать то, что говорят его подданные. Как обещал. Вот что он действительно был должен…
— Да. Знали. Они и сейчас это знают. Никто из них не послал запросов о помощи — Стратанэль слишком горд для этого. А его эльфы — слишком ему преданы. Они просто тихо умирают недалеко от своего сожженного Древа. Прежде чем говорить, что им не стоит помогать, я искренне рекомендую тебе посмотреть, что там делается. И если у тебя не камень вместо сердца, ты предложил бы хоть что-то.
— Элла, ты же помнишь, что в сложившейся ситуации ты не можешь пригласить к себе беженцев без одобрения короля и Совета? — подозрительно спросил наместник Дома Благодати. Элла поморщилась.
— Помню. Поэтому и прошу. Отказать — проще всего. Но любой мог оказаться на их месте.
— Не любой! Мы не нарушали клятву…
— Неужели у тебя нет там ни родных, ни друзей? Они вышли из состава королевства совсем недавно, у половины Домов есть там родня…
Как это всегда бывало, дискуссия переросла в свалку. Наместники перебивали друг друга, страсти накалялись. Ланнуэлю уже давно следовало прервать их и направить беседу, но он не мог. Туман в голове усиливался, замыливая все убедительные слова и призывы.
«Ты должен».
— Нет.
Во внезапно наступившей, мимолетной тишине, пока спорщики набирали воздуха в грудь для нового витка конфликта, наместник Дома Земли Ферраэль каким-то чудом умудрился взять слово и привлечь к себе внимание.
— Нет, мы не можем направить помощь Дому Весны. И Дому Восхода — тоже, даже если узнаем, что завтра их сотрут с лица земли всех до единого. Не потому, что мы должны наказать их за предательство, не чтобы лелеять свою обиду. Если мы поможем им — королевство развалится быстрее, чем вырастет новое Древо. Все устали от войны, от налогов, от постоянных изменений и лишений. Если кто-то поймет, что можно не делать вклад в общее дело, но тебе все равно придут на помощь — желающих выйти из-под влияния короны станет в разы больше.
— Ты хочешь сказать, — мрачно и нарочито медленно проговорил Браннэль, — что кто-то из здесь присутствующих верен короне исключительно потому, что рассчитывает на помощь в случае нападения? И всё?
— Я хочу сказать, — спокойно выдержал взгляд Ферраэль, — что мы создадим прецедент. Не давай ничего — получай всё. И кто-то может им воспользоваться. Только и всего.
В зале стало тихо. Даже Элла, сильнее всех желавшая направить помощь, нахмурилась и замолчала. Ферраэль был неправ как эльф, но полностью прав как политик. Все это понимали.
А Ланнуэль осознавал с самого начала.
«Ты должен».
Раскатистый голос в голове взорвался тысячей осколков боли. Ланнуэль схватился за край трибуны, чтобы не упасть, и тихо сказал:
— В таком случае мы переходим к следующему вопросу повестки…
***
— Самое главное для любого мага — знать границы своих возможностей. Наибольшая опасность для новичка — его собственное невежество и самонадеянность. Дар вы получаете от самого рождения, но годы уйдут на то, чтобы научиться им распоряжаться. В неумелых руках сила — проклятие, а не благо. Кто расскажет мне о самых вопиющих ошибках молодых магов?
Авантюрин оглянулся. В компании других учеников он чувствовал себя перестарком. К тому же не очень-то умным. Любой из присутствующих знал в разы больше него. На его родине дети были детьми, а занятия начинались только после того, как проявлялся магический дар. Если его не было — не было и учебы. Здесь же считали по-другому. Три десятка смирных маленьких эльфов прилежно слушали, не задумываясь, нужно ли им это.
Кроха с прозрачными, почти невидимыми крыльями подняла руку:
— Сатарис Невежда. Он был магом стихий. Он устроил пожар, находясь возле Древа. Но не позвал на помощь сразу, и пострадало много эльфов.
Учитель довольно кивнул.
— Стихии могут быть разрушительными в неумелых руках. Умелые маги помогают в кузнях, в строительстве, в садах и оранжереях. Их мастерство заключается в том, чтобы научиться обуздывать природу, а не выплескивать силу, как это сделал Сатарис. Наличие талантов сделает вас особенным, только если вы сможете извлечь из них пользу для общества. Кто ещё кого вспомнил?
— Донгвир из Дома Тумана. Из-за его ошибки Древо было почти уничтожено короедами.
— Верно. Донгвир был плохим учеником. Вместо того чтобы постигать суть заклинаний и разбираться в том, как они работают, он слишком увлекся внешней стороной вопроса. Не интересовался ничем, кроме работы с крупными животными, но на них ему не хватало ни знаний, ни таланта. Донгвира не взяли в армию, потому что он завалил экзамен, но доверили защиту Древа от вредителей. Не понимая, какая честь ему оказана и насколько ответственную задачу он выполняет, Донгвир экспериментировал втайне от всех. И однажды навлек на Древо полчища короедов. Насекомые со всего леса устремились к нему. Неудачные чары имели такую силу, что несколько десятков друидов и заклинателей едва смогли спасти Древо. Сам Донгвир, ввиду собственного невежества, не смог не только отменить своё же заклинание, но и объяснить, что именно он сделал, чтобы это остановили другие. Всех насекомых пришлось уничтожить, что впоследствии привело к голоду среди нескольких видов птиц.
Авантюрин заерзал. Интересно, что бы сказал учитель про его эксперименты на людях?
Будто услышав его мысли, Калиосто строго осмотрел всех присутствующих и добавил:
— У каждого вида магии есть граница, за пределами которой маг становится проклятьем для своих соплеменников. Особенно опасны ошибки волшебников, имеющих контакт с чужим разумом: иллюзионистов, ловцов снов и, в первую очередь, — эмпатов. Неумелый эмпат способен нанести непоправимый вред, и последствия его действий невозможно устранить. Поэтому при первых же признаках пробуждения таланта каждый из вас должен немедленно заявить об этом старшим и неукоснительно соблюдать все рекомендации ваших наставников.
С трудом досидев до конца урока, Авантюрин поблагодарил учителя, из последних сил сохраняя невозмутимое выражение лица, и еле справился с желанием как можно быстрее пробраться к выходу.
Возможно, послушай он такие лекции в детстве, он бы не стал втихую упражняться в магии. Интересно, а что сталось с охотниками, с которыми он работал? Хотелось верить, что ничего плохого он не сделал…
Варин встретил его почти у самой двери.
— Ну, как тебе понравилось у наставника Калиосто?
Понимая, что темнокрылый эльф всё равно заметит попытку обмана, Авантюрин тяжело вздохнул.
— Даже если не брать во внимание, что я втрое старше самого маленького ученика, то, что он говорит, вызывает у меня приступы вины.
— Гордыня — это плохо. А вот переосмысление опыта — уже что-то. Надеюсь, это поможет тебе по-другому взглянуть на наши уроки.
Авантюрин кисло кивнул. В последнее время он действительно позволял себе довольно прямо высказывать наставнику все, что было у него на уме. Теперь выражение лица Варина недвусмысленно говорило: «Хочешь учиться у меня, а не с малышнёй — не дерзи». Винить его было не за что — он обещал королю, что займётся обучением гостя, но никто не просил его делать это лично…
— Я всё понял. Сегодня будет что-то ещё, или я свободен?
Оценив покорный и понурый вид ученика, Варин немного оттаял.
— Пойдем. Всё-таки ты уже не ребенок, чтобы просто ходить на лекции, и я не лишу тебя практики.
К удивлению Авантюрина, Варин повёл его не в зал для тренировок, а в одну из комнат для медитации. И даже пригласил сесть рядом с собой.
— Твоя самая большая проблема в том, что ты совершенно не понимаешь, что делаешь. Ты лезешь творить высшие чары, не зная основ. Ты способен телепортироваться на огромные расстояния, но не можешь сотворить простейшее заклинание, поставить барьер и скрыть следы своего присутствия. И главное — не осознаешь проблемы своего невежества.
Авантюрин хотел возразить, но не решился. Не столько из-за боязни снова учиться с детьми, сколько из-за того, что Варин отчасти был прав. Авантюрину всё время казалось, что наставник его недооценивает и не хочет замечать, насколько способный достался ему ученик. Он считал, что Варин к нему придирается, и не всегда внимательно дослушивал объяснения, пропуская мимо ушей половину ворчания… Может, жажда признания и правда помешала ему здраво оценивать свои ошибки?
И всё равно Авантюрину очень хотелось, чтобы Варин оценил, сколь многому удалось ему обучиться тайком и без чьей-либо помощи. Но, кажется, и одобрения, и новых знаний не дождаться. Придётся выбирать что-то одно.
— Объясни мне. Я постараюсь понять.
Варин несколько секунд внимательно разглядывал своего ученика. Наконец он кивнул:
— Я попробую. Первый проблеск эмпатии проявляется в том, что эльф становится более восприимчив к пониманию чужих эмоций. Сосредоточившись, он может без особого труда угадать состояние другого существа — эльфа, человека, и даже зверя. Многие из животных тоже способны испытывать чувства. Следующий уровень — заметить то, что пытаются от тебя скрыть. Затем — сделать это тайно. Высшая степень этого умения: прочитать эмоции того, кто умеет ставить блоки. Ну и, разумеется, настоящий эмпат всегда понимает собственные чувства и умеет наводить порядок в своей голове.
Тогда — и только тогда — наступает следующая стадия обучения: влияние на чужой разум. Здесь есть два направления, и я не могу сказать, что какое-то из них легче или сложнее другого. Но по классу безопасности начинают обучение с влияния без Связи. Ряд эмпатов обладает умением воздействовать через внешние явления. Обычно это песня, танец или — в исключительных случаях — мысленный призыв. Набор чувств, которые можно вызвать такими способами, довольно ограничен, но всё же стоит того, чтобы практиковаться.
— Чего можно добиться такими методами? — спросил Авантюрин. Варин закатил глаза.
— Сегодня я выдам тебе пару книг. Не знаю, что хранилось в ваших библиотеках, но явно какой-то мусор. Или ты просто ленился читать?
Авантюрин не стал спорить или пытаться возражать, и Варин смягчился.
— Например, можно вызвать привязанность. Тогда эльф или человек пожелает исполнить почти любую твою просьбу. Можно вызвать страх, злость, печаль, ненависть. Остальное — редкие исключения, я не стану о них рассказывать, но покажу, где об этом можно прочесть. Один из талантов этого вида магии — воздействие без прямого контакта, так называемые магические ловушки. Попав в твои сети, человек испытает чувство, которое ты пожелал туда заложить. Немногие умеют творить долгоиграющие ловушки, которые не испарились бы за пару дней.
— Ты умеешь?
— Я — да. Мне открыты большинство талантов эмпатии, именно поэтому мне доверяют обучение других. Это не значит, что я одареннее прочих: некоторые вещи я делаю на самом слабом уровне. В чарах важно не столько разнообразие, сколько умение получать от них пользу.
— Следом за внешним воздействием идет талант Связи?
— И телепортация, — кивнул Варин, — это — высшие чары. Более сложным считается только одно — осознанное пробуждение в Колыбели. На такое способны считаные единицы — как правило, они становятся Избранными и уже не возвращаются.
— Кто такие Избранные?
— Не твоего ума дело, — неожиданно резко ответил Варин. — Матерь! Я так и знал, что, если начну рассказывать всё с самого начала, наговорю лишнего. Запомни: всё, что касается Колыбели, тебе лучше не знать. Для твоего же блага, и для нас всех. Но я просто не представляю, с какого бока к тебе подступиться. Ты умеешь то, чего не должен, но не знаешь самых элементарных вещей! Чего стоит одна телепортация… Зато от простейших заданий брякаешься в обморок, как нервная девица!
Авантюрин опустил глаза. В другой день он бы начал спорить с Варином, но теперь отчего-то не хотелось защищаться.
— Калиосто сказал, что для мага самое главное — знать свои границы.
— Правду он сказал. Но твои таланты расползлись так сильно, что границ у них многовато…
Увидев выражение лица ученика, Варин ощутил укол совести. Оказалось, что, когда Авантюрин огрызался или заваливал вопросами, работать с ним было легче.
— Ладно. Не получается с одного конца — попробуем с другого. Я по-прежнему убежден, что тебе не следует заниматься телепортацией, потому что ты понятия не имеешь, как это происходит, но давай поговорим о том, какие там есть ограничения. Раз у тебя не вышло разобраться с маяками, поговорим о барьерах. Как ты, наверное, заметил, металлы и камень препятствуют перемещениям. Телепортация — дар Матери, она не терпит искусственных помех…
***
Авантюрин уже полчаса безучастно разглядывал потолок. Обыкновенно вечерами досуг скрашивали боль и недомогания после уроков Варина, но сегодня наставник оказался необыкновенно мягок.
Скажи кто-то, что Авантюрин будет скучать по страданиям, он бы не поверил. По всему выходило именно так: физические неудобства избавляли от необходимости думать. А остаться наедине со своими мыслями оказалось хуже, чем с болью от тренировок.
Он уже более-менее ориентировался во дворце и мог без труда найти и библиотеку, и таверну, и храм. Местные эльфы были достаточно дружелюбны или, по крайней мере, воспитаны, чтобы ни в одном из этих мест он не был вынужден сидеть в одиночестве. При минимальных усилиях компанию можно найти легко.
Поначалу это радовало Авантюрина. Он знакомился с другими эльфами, пробовал местный нектар, восхищался бесконечным запасом книг и красотой храма Матери.
Но первоначальный восторг иссяк, и на этом месте проросло совсем другое чувство вместе с тревожными вопросами.
Самым неприятным из них был: «что дальше?».
Находясь то в постоянной опасности, то при смерти, Авантюрин мало тосковал по дому. Не считая кошмаров о возможном наказании родителей, если вдруг раскроются истинные причины его исчезновения. Но теперь он здоров, ни в чем не нуждается и…
И совершенно один.
Уроки ясно показали, что хоть ему и удалось зайти довольно далеко, всё равно на обучение полноценному обладанию мастерством эмпатии уйдут годы. И чем сложнее становились занятия, тем громче звучал вопрос.
«Зачем?»
Дома магия была отдушиной. Способом разлечься, а заодно — его большим секретом и гордостью.
В этом мире он мог не скрывать свой талант. Но перестал понимать, зачем он ему нужен.
Авантюрину очень нравилось работать с охотниками. Видеть, как глубоко несчастный и очерствевший человек оживает, было огромным удовольствием. Но вряд ли Варин продолжит его подготовку, если прознает, кто именно получает пользу от талантов ученика.
Конечно, можно помогать эльфам. Вот только, по наблюдениям Авантюрина, среди них таких запущенных случаев не было. Местные обращались к эмпатам задолго то того, как начинали отчаянно нуждаться в помощи.
Оставалось, правда, ещё одно поле, где его таланты оказались бы востребованы.
Но от одной мысли о том, чтобы вредить людям, Авантюрина мутило. Он скорее согласится вовсе никогда не использовать магию, чем применять её… вот так. Даже после всего увиденного он не чувствовал, что готов принять чью-то сторону в войне.
Дома у Авантюрина было место в обществе, предназначение, обязанности… и мама. Начав искать свое место здесь, во дворце, Авантюрин бы окончательно признал, что никогда не собирается возвращаться домой.
Это было бы самым разумным выходом. Но пока он не видел ничего, что стоило вечной разлуки с матерью и отцом, хотя и не представлял, под каким предлогом можно вернуться обратно.
Мысли текли вяло, возникающие идеи были одна хуже другой. Но остановиться Авантюрин не мог, снова и снова вспоминая дом и представляя встречу с родными.
Мама бы обрадовалась. Несмотря ни на что.
Услышав стук в дверь, Авантюрин поймал себя на том, что не хочет никого видеть. Но пока воспитание боролось с желанием побыть одному, в комнату без спроса зашла Тария.
— А я думала, ты спишь, — сказала она и, поколебавшись, всё же села на диван.
«И зачем ты тогда вошла?» — вертелось на языке Авантюрина, но он смолчал. Дурное настроение — не повод грубить, даже если очень хочется.
Тария выглядела довольно расстроенной, но Авантюрин не нашёл в себе силы задать вопрос, что случилось. Нужно — расскажет сама.
— Не хочешь сходить куда-нибудь? Кажется, ты пока не видел питомник редких растений. В него пускают только друидов, но у смотрителя должок передо мной, и для нас сделают исключение.
— Может, в другой раз? — спросил Авантюрин и вздохнул, увидев, что Тария окончательно сникла. Воспитание взяло верх; он поднялся с кровати и сел рядом с гостьей.
— У тебя всё в порядке?
— Не больше, чем у тебя. Что, Варин совсем замучил тебя своими уроками? На тебе лица нет.
— Ты удивишься, но сегодня он был на редкость добр и снисходителен.
— Тебя это так огорчило?
Авантюрин усмехнулся.
— Не то слово. Всегда любил унижения, критику и обмороки. А сейчас будто без сладкого остался. А что у тебя? Соскучилась по пыткам и подземельям?
Тария слегка улыбнулась.
— Получается, что так. После моего назначения я никогда так надолго не оставалась во дворце. И не могу сказать, что очень тосковала по этому месту.
— Если я что-то понимаю в ваших именах, то ты сама не отсюда? Где находится Дом Благодати?
— Далеко. — Тария откинулась на спинку дивана и запрокинула голову, уставившись на потолок, будто узор из веток и листьев её очень интересовал. — Но Хранителям не рекомендуется проводить время где-то ещё… Дома не знают о том, чем именно я занимаюсь. Это всё будет довольно трудно скрыть, если я там задержусь. Как ты заметил, во дворце почти ни для кого не секрет, кто я, но здешние эльфы хотя бы умеют держать язык за зубами. Так что чем меньше времени я провожу за пределами дворца, тем дольше смогу приносить пользу…
— Никогда раньше не видел кого-то, кто бы так переживал по поводу своего отпуска.
На этот раз Тария не оценила иронию. Она перевела взгляд на Авантюрина, и только слепой бы не заметил в нём тоску.
— Глупо, да?
Пауза затягивалась. Тогда Авантюрин сказал:
— Знаешь… В детстве, едва я научился читать, у меня была любимая книга. Сказать по правде, не совсем подходящая для ребенка — хроника тысячелетия. Это был огромный фолиант, почти без иллюстраций, тяжеленный и ужасно неудобный. Сейчас уже и не могу вспомнить, чем же он так меня привлекал. Но я таскал его за собой везде, как дети делают с любимой игрушкой, — на улицу, в гости, за стол, даже спать укладывался с ним. Маму это всё ужасно злило.
Тария улыбнулась.
— Как по мне, гораздо хуже, когда дети вовсе не хотят читать.
— Мама это понимала, поэтому запретить мне не могла. И тогда она пошла на хитрость: заказала у мастера-книжника «детское издание» этой же книги. С яркими картинками, непромокаемыми страницами и нормального размера — такого, чтобы я не выпадал из-за неё к утру из кровати.
— Ты падал с кровати в детстве?
— Вот только давай без намёков, сам вижу, что бесследно это для меня не прошло… Да, падал. Почти каждую ночь. Мама находила меня на полу, а на моем месте лежал огромный том истории. Иногда — накрытый одеялом.
— Ты был очень странным ребенком.
— Не перебивай. Мама любила меня и таким.
— Но книгу все-таки отняла?
— Она переживала, что мне такое читать ещё рано. И что я либо испорчу себе зрение, либо как-нибудь ночью сломаю крылья.
— И чем кончилось дело?
— Когда пришла новая книжка, мама ловко подсунула мне её. И, пользуясь моим любопытством, попросила моего разрешения одолжить старую «одной своей подруге».
— И ты согласился?
— Никогда не был жадным. Тем более я думал, что это ненадолго.
— И что новая книга тебе понравится.
— Но этого не случилось. «Подруга», разумеется, ничего не вернула, а я очень быстро понял, что новая книжка, хоть и красивая, не вызывает у меня ничего, кроме разочарования. А самым ужасным было то, что я согласился на это всё сам.
— Почему ты это мне рассказываешь?
Авантюрин пожал плечами.
— Иногда ты выглядишь так, будто тоже выбрала не ту книгу.
Тария не выдержала взгляд.
— В твоей хотя бы были картинки…
Помолчав немного, она спросила:
— Если ты расстроен не из-за Варина, то из-за чего?
Авантюрин посмотрел на неё и не решился сказать правду. По крайней мере, к нему здесь хорошо относятся, на уроках не приходится причинять кому-то вред, а требовательность Варина нельзя сравнить с сомнительным удовольствием попадать в плен к людям. Если ему и хочется кому-то пожаловаться, Тария для этой роли подходила меньше всего.
— Знаешь… я думал, что моё обучение пойдёт легче. Но на самом деле с каждым днем я всё больше понимаю, что ничего толком не умею. И не уверен, что смогу научиться.
Тария встрепенулась.
— Ну с этим-то я могу тебе помочь. Мне кажется, через такое проходят все маги, а кто-то и не по разу. Поначалу, когда способности только открываются, чувствуешь себя всемогущей. А потом не можешь справиться с каким-либо заданием — один раз, второй, третий… — и начинаешь думать, что Природа посмеялась над тобой, дав вместо дара жалкую его искорку.
— А что не получалось у тебя?
— Связь. Я быстро научилась наблюдать за собой и другими, но установить Связь никак не могла. Отчасти поэтому я отлично умею воздействовать через песни —я долго думала, что это мой предел. А у тебя какие сложности?
Авантюрин поморщился.
— Ночи не хватит, чтобы рассказать.
— Ну например?
— Например, Варин все время ругает меня за то, что я слишком заметно читаю скрытое.
— Знакомая история, — улыбнулась Тария. — Мне сразу вспоминается: идёшь в компании по улице и вдруг замечаешь, что рядом кто-то ведет себя странно. Хочешь, чтобы спутник это тоже увидел, но не пялился очень уж откровенно. Просишь: обернись, только аккуратно.
— И он оборачивается, но по нему сразу видно, зачем он это делает.
— Именно! По-настоящему мимолетный взгляд бросают те, кто чем-то занят. Здесь всё так же: когда ты очень хочешь считать чьё-то настроение, сложно сделать вид, будто тебе это не так интересно.
— Варин объясняет совсем по-другому.
— Не подумай, что я критикую. Варин — отличный учитель, очень многое я узнала именно от него. Но он всегда идёт самым правильным путем, который не всегда самый короткий. Иногда нужна небольшая хитрость. Я сейчас покажу.
Тария повернулась и взяла ладонь Авантюрина в свои руки.
— Меня этому научила мама. Может, у тебя это тоже сработает. Сосредоточься на ощущениях в своей ладони. Теплые ли у меня руки, сильно ли я их сжимаю, не становятся ли они мокрыми — что угодно, но думай только об этом. И когда полностью сконцентрируешься, попробуй отвлечься на мое настроение. Совсем чуть-чуть, легкий импульс, не теряя из внимания моё прикосновение. Можешь даже отвернуться. О моих чувствах тебе должны сказать не глаза, а магия. Не торопись.
Авантюрин глубоко вдохнул. Ладони на его руке были сухими и горячими. Пытаясь сфокусироваться, он пошевелил пальцами, чувствуя, как Тария расслабляет запястья, чтобы ему было удобнее.
Вдох-пауза. Выдох-пауза. Как давно он не работал над дыханием! Ноздри уловили приятный цветочный аромат. И сидеть рядом с Тарией так близко тоже было приятно.
Авантюрин успел послать пару слабых импульсов, прежде чем понял, что слишком сильно отвлекся. Но едва он решил, что пора заканчивать, и открыл глаза, как заклинание сработало.
Усиленный магией, взгляд Тарии завораживал. В глубине зеленых глаз плескалось что-то непривычное, чего раньше он не замечал в ней. Растерянность, неуверенность, одиночество. Это не вязалось с другими её образами: Тарии-воина, Тарии-разведчицы, Тарии-карающей. Вряд ли она хотела раскрыть ему так много, но было уже поздно.
Чувствуя, что она собирается убрать руки, Авантюрин внезапно даже для себя наклонился вперед и поцеловал её.
Удивление было почти осязаемым. Её глаза расширились, а сердце забилось быстрее. Авантюрин вдруг ярко вспомнил, как она прижималась к нему в темнице. И пусть то была всего лишь игра, это не делало воспоминания менее приятными. Он придвинулся ближе, стремясь украсть как можно больше, пока его не оттолкнули.
Но она ответила.
Горячие ладони выпустили его руку и легли на спину. Крепкое гибкое тело прижалось к нему, а его дыхание смешалось с её. Не в силах сдержаться, Авантюрин застонал и отстранился, уверенный, что на этом всё и кончится.
Он ожидал увидеть упрек или обиду, но ничего этого не было. В расширенных зрачках полыхало пламя из эмоций, которые Авантюрин не мог назвать. Но раньше, чем он уловил хоть что-то знакомое, Тария начала расстегивать платье. И поцеловала его. Сама.
Совсем скоро Авантюрин полностью утратил способность связно мыслить. И не смог бы остановиться, даже если бы она попросила.
Но она не просила.
Продолжение главы: Эмпаты. Глава 8 (продолжение)