Возвращение. Глава 2. Новый мир. Часть 14⁠⁠

Ергад явно оценил мой боевой настрой и отсутствие всяческих сомнений или испуга. Он уверенно шел вперед, углубляясь в территорию фабрики, оказавшейся куда более просторной, чем могло показаться со стороны.

Здесь нашлось место не только огромному зданию, возвышавшемуся над площадью и бараками, один из которых и заняли изгои для сносного проживания. Хотя именно оно и притягивало все взгляды своей массивностью и основательностью. И это не удивительно, не смотря на годы бездействия и безмолвия станков, все оставалось в относительной готовности. Оборудование, видневшееся в окнах первого этажа, не казалось старым, заброшенным или неисправным. Я не заметила даже следов пыли, хоть это место уже давно использовалось, как резервация, а не производственное предприятие.

То же касалось и стен. Здесь, конечно же, находились мелкие трещины и сколы, виднелись порой пробивающиеся через камень ростки, трава и мох. Но подобное может случиться и в более жилых местах.

Судя по состоянию плит, внутренних дворов и площадок, от фабрики отказались не из-за частных поломок или необходимости модернизации, требующей больших материальных затрат. А скорее из-за снижения спроса в этих самых несчастных пуговицах, которые то ли стали меньше использовать, то ли и вовсе отказались.

Я непроизвольно коснулась пальцами левой руки до своего плаща. Нет, пуговицы все же использовались, вот и моя одежда закрывается на них. На эти крупные, приятные наощупь, черные кругляши с тремя дырками для пришивания.

Запустение походило на декорации. Будто весь рабочий персонал ушел на перерыв. Остановили станки, чтоб остыли, и скрылись то ли в здании местной столовой, то ли за углом, на лавочке. Это просто мы невнимательные, не заметили там никого. А кто-то там да есть.

Ергад продолжал идти вперед. Стены сменяли друг друга. То становились выше, то спускались до уровня первого этажа. Трещины чередовались с ровными поверхностями. Начали встречаться те самые заброшенные, устаревшие участки. Запустение обретало некое постоянство, основательность. Но не пугало, лишь порождало новые вопросы.

Наконец, длинноволосый бунтарь остановился перед очередной стеной. Точнее перед поляной, расположившейся чуть поодаль. И я увидела то, к чему готовилась всю дорогу. Но все равно оказалась не совсем готова.

Это место больше походило на огород, скопанный, разрыхленный, подготовленный для посадок. Земля пусть и успела уже подсохнуть под лучами скучного, скучного солнца, оставалась не притоптанной, не утрамбованной, какой-то слишком уж легкой. Вот только здесь ничего не росло и не планировалось даже высаживаться. Точнее, все, что кто-то неведомый там хотел запрятать, уже почило в глубине, а сверху никто не удосужился вырастить даже дерн.

Стена тоже выделялась из полосы себе подобных. Не трещины, а мелкая россыпь записей красовалась на ней, как на каком-то памятнике малоизвестному герою и борцу за процветание Сарства.

Но уже через мгновение я осознала – это не памятник в том понимании, к которому привыкают горожане. Это памятка, чтобы каждый изгой помнил – до него были другие, и они не покинули этих стен.

Список выглядел странно – сначала указывался необычный набор букв и цифр, чем-то смахивавший на название моего проекта, далее выбивалась дата, а после, криво, видно, что отдельно и позже, чем первые две записи, кто-то вытеснял имя почившего в этой земле изгоя.

- Это, - начал было Ергад, заметив мой интерес к стене.

- Кладбище, - закончила я за него и понимающе кивнула, а после повела пальцем по записи, располагавшейся на уровне моих глаз. – Сначала пишут номер дела?

- Верно, - в голосе бунтаря проскользнули нотки уважения и удивления. Видимо, он даже подумать не мог, что у меня получится так быстро расшифровать этот несложный код. – Для наблюдателей и цесарей все мы не больше, чем набор цифр и букв. Ни имени, ни принадлежности к семье.

- Логично, - я задумчиво кивнула и, поймав возмущенный взгляд парня, улыбнулась. – Имя мне дал Леран. И куда позже, чем другие присвоили номер. Так что меня такое уже давно не удивляет, - и тут же снова вернулась к стене. – А что значит дата?

- Дата физической смерти.

- Забавно, что она имеет для них, - я мотнула в сторону стены. – Большее значение, чем имя и дата рождения или хотя бы дата вынесения приговора.

- Они просто фиксируют, когда отбыли старые жильцы, чтобы заселить новых, - с горькой улыбкой на губах пояснил Ергад.

- Не думаю, - я отрицательно покачала головой и провела пальцами по неровным буквам – именам наших предшественников.

Бунтарь заметил мою осторожность и то, как мои глаза внимательно изучают каждую запись, улыбнулся и произнес:

- Имена мы наносили сами. Не я, конечно, на мою бытность смертей не пришлось. Но Портняга говорит, что все стараются не терять здесь человечность и не хотят осознавать, что когда-нибудь и сами станут просто буквой и парочкой цифр, выстроенных в стройный рядок. Вот и выбивают имена, чтобы никто не забывал – здесь покоятся люди. И они оставались людьми до самого конца.

Чуть поодаль от основного массива имен, номеров дел и дат смерти стояла одна запись. Она выделялась не ухоженностью и отсутствием имени. Будто была первой или не имела такого же значения, как и другие. Да и внесли ее странно, словно пытались втиснуть между уже имевшихся строк, но ограничились тем, что выбили на поле общего списка.

- Аль три восемь, - очень тихо прочитала я и грустно улыбнулась. – Ни имени, ни должного уважения.

- Ты об этом? – Ергад осторожно приблизился ко мне и встал по левое плечо, соблюдая расстояние в один локоть. – Никто не знает, что это за человек был, - он тоже пробежался глазами по списку и прочитал от туда несколько номеров. – Ко семь семь, Би шесть восемнадцать, Рэ три одиннадцать. Ты заметила, что «Аль» больше и не встречается нигде.

- Потому что «Аль» - это я, - пояснение сорвалось с моих губ на выдохе, а вместе с ним пришло и осознание – мне никогда не показывали могилу матери, потому что похоронили ее, как изгоя – вне обычных мест, допустимых для прочих горожан.

- Хочешь сказать, - даже не глядя на Ергада, можно было с уверенностью сказать – он округлил глаза от удивления и неожиданности.

Я повернулась к нему, не отрывая пальца от записи:

- Здесь лежит моя мать….