Вечная глупость и вечная тайна. Глава тридцать девятая⁠⁠

Глава тридцать девятая. Болезнь.


Ревматолог назначила мне генетический дорогой анализ крови, который показал, что ни ревматизма, ни артрита у меня нет и быть не может. Исследования зашли в тупик, я просто не знал, куда мне обратиться дальше. Все врачи говорили мне, что со мной все в порядке и никто не мог объяснить, почему у меня так болят руки и ноги, откуда слабость во всем теле и какая-то подавленность. Осталось мне только пойти к алгологу, то есть специалисту по болям. Я сходил сначала к одному, он заподозрил у меня болезнь лайма, то есть боррелиоз, но анализ показал, что я им не болен, после этого он сказал, что у меня фибромиалгия, но сам он это подтвердить не мог, послал к своей коллеге, и та его подозрения подтвердила.

Наконец у меня появился диагноз, но, как эту болезнь лечить было не понятно. Меня опять направили к невропатологу, и получил я рецепт на таблетки, от которых мне лучше совсем не становилось. Болезнь эта заключалась в том, что мышцы бесконтрольно сокращаются и защемляют нервные окончания в них. От чего это происходит мне толком объяснить не могли. И тут случилась неожиданная удача, алголог предложила мне принять участие в исследованиях молодой специалистки, которая испытывала новую аппаратуру. Денег за это не обещали, но была какая-то надежда на то, что хоть что-то прояснится с моей болезнью, которую недавно только начали диагностировать. Испытание новой аппаратуры закончилось для меня новым диагнозом – полинейропатия. Эта болезнь значила что нервные окончания в моих конечностях уже повреждены и восстановить их не представляется возможным. В силах медиков было только остановить процесс или хотя бы замедлить его.

К тому моменту, когда у меня диагностировали полинейропатию, прошло уже почти шесть месяцев с тех пор, как я вышел на больничный. Каждый месяц, мне надо было носить синий больничный на подпись к заведующей магазина, и каждый раз она на меня кричала, обвиняла в мошенничестве, в том, что я симулянт и тунеядец, грозилась меня убить. Дело было в том, что по внутренним правилам Максимы, она не могла взять на мое место человека, пока не уволила меня. После этого я шел отмечать больничный в главный офис, где на меня никто не кричал и только после этого мог отдать отмеченный больничный в государственное агентство социального страхования и получить через время деньги на свой банковский счет. Больничный я получал совсем не большой, он рассчитывался с минимальной зарплаты, это было порядка ста лат, половину я должен был платить Вере в качестве алиментов.

Как только я вышел на больничный и смог сидеть у компьютера, я неустанно печатал посты в социальных сетях, и искал возможность заработка в интернете. Отец предложил мне как-то раз написать тексты для сайта, торгующего мебелью. С заданием я справился, тексты вроде бы и приняли, но денег я за это не получил. Потом мне предложили печатать посты на форексе, я получил пароль от готового аккаунта и должен был печатать небольшие заметки на форуме трейдеров на заданные темы в основном об экономике и политике. Бессмысленные заметки удалялись модератором, за слишком короткие не платили вовсе, за слишком длинные ничего не доплачивали. С огромным трудом можно было там заработать сто долларов в месяц, а зарплату выплачивали только, если человек зарабатывал больше сотни в течении месяца. В общем я перетрудился, но сто долларов за месяц так и не заработал. Соответственно нанявший меня человек ничего мне не заплатил.

Далее я нашел на сайте, где публиковались объявление о работе странное предложение поработать журналистом на общественных началах. За статью больше десяти тысяч знаков без пробелов мне обещали пять лат. Причем за определенное количество объемных комментариев к другим произведениям, размещенным на том портале его владелец тоже обещал какие-то деньги. Особенно меня радовало то, что принимали и художественные рассказы. Владельцем портала был некий Совин, который зарабатывал на жизнь тем, что преподавал английский на частных курсах. Родом он был из России с Урала, но мама у него была латышкой. Он часто жаловался мне на то, что содержание портала обходится ему достаточно дорого, а тут еще и авторам вроде меня платить надо. Потому принимал и публиковал он почти все, что я ему отправлял, а платил только за то, что ему нравилось. В общем получал я там немного и нерегулярно, но жил надеждой на то, что этот портал станет популярнее, придут рекламодатели и мне начнут платить приличные гонорары.

В качестве авторов на портале работало только четыре человека, включая меня и Совина. Вскоре я понял, что этот Совин просто пишет с двух аккаунтов, вероятно он это делал для того, чтобы его портал выглядел как-то солиднее. И еще одним автором была одна молодая девушка, магистр по истории и философии, работавшая тренером по восточным единоборствам, желающая немного подработать. Была еще пара совсем вялых комментаторов, которые явно писали свои рецензии не за деньги, судя по их производительности.

Владелец портала часто требовал от меня каких-то бизнес-идей, которые могли бы помочь его порталу развиваться. В переписке с ним я пускался в длинные рассуждения, не зная, чем они могут закончится. А заканчивались они почти всегда тем, что тратить деньги на содержание портала не очень-то и рентабельно, проще сделать группу в фейсбуке, и вложить те же деньги в её рекламу и наполнение её контентом. У Совина после таких рассуждений начиналась истерика, он писал, что в таких глупых советах не нуждается. В другой раз я писал ему о том, что многим лень или неудобно читать тексты, о том, что с каждым днем становятся все популярнее аудиокниги. Я советовал ему начать размещать на портале подкасты, которые я мог бы для него записывать. Но он говорил, что добавление такой функции к его порталу будет очень дорого стоить. И тогда я опять рекомендовал ему бесплатно сделать канал на Ю-тюбе, вложиться в его продвижение, и наполнение контентом, и опять это приводило его к истерике. Правда, он добился того, что на его портале можно было разместить ролики с моего Ю-тюб канала, в которых я зачитывал свои произведения. Но вскоре ему стало неприятно, что он раскручивает на своем портале мой канал и денег за размещение моих роликов он мне не заплатил.

С трудом я выкраивал деньги на то, чтобы съездить к Павлику в Прейли. С ужасом я понимал, что если бы не мама, то мне бы просто пришлось покончить с собой, потому что чувствовал я себя слишком плохо для того, чтобы отправиться искать новую работу, да и выглядел я для этого совсем непрезентабельно. Периодически я пытался бросить курить, две недели держался, а потом начинались жуткие головные боли, тошнота, беспокойство, я не выдерживали и снова начинал курить, испытывая стыд за свою слабость. А табак становился все дороже и дороже, и я все больше и больше злился на табачные компании, которые наживались на моей слабости.

Иногда я встречался с Алишером, и мы пили самое дешевое пиво из двухлитровых баллонов в парке, украдкой и смотрели на моем ноутбуке шедевры арт-хауса. Дело было в том, что его мама не разрешала ему пользоваться компьютером, считала, что это негативно влияет на мозг. Тем не менее он ходил в библиотеку в Текаве и мог там сидеть аж четыре часа за общественным компьютером совершенно бесплатно. Правда на то, чтобы найти и посмотреть какой-то нормальный фильм, вроде «Догвиль» или «Заводной апельсин», его не хватало. В основном он переписывался на сайтах знакомств или читал Маркиза де Сада. Дома мама заставляла его смотреть с ней телевизор, и даже подключила пару порнографических каналов, чтобы он не шлялся по женщинам. После просмотра фильмов и выпитого пива, Алишер толкал свои речи перед камерой. В основном это были проклятия в адрес Игорька и Путина, которого обожала его мама, иногда все это выглядело, как некая пародия на сатанистов. И все это я размещал на своем канале в Ю-тюбе и меня забавляли гневные комментарии немногочисленных зрителей.

Вскоре шесть месяцев больничного истекли и мне уже надо было идти на комиссию по инвалидности, которая могла решить присвоить мне группу инвалидности или разрешить врачу продлить мне больничный еще на шесть месяцев. В то время мне надо было присутствовать на этой комиссии лично, сначала меня там осматривал врач, потом читал конспект о всех медицинских документах, которые я подал заранее, и в финале трое врачей совещались и выносили свой вердикт больным людям, стоявшим перед ними навытяжку. Я был поражен тем, что мне могут присвоить группу инвалидности, ранее я никогда не думал о том, что смогу стать инвалидом, да еще и в тридцать два года. С инвалидностью, конечно, тоже можно жить, но возможности у меня уже ограничены. К тому же было совсем непонятно, как эту болезнь лечить, что делать, чтобы она не прогрессировала.

Комиссия из трех врачей постановила продлить мне больничный еще на шесть месяцев и рекомендовала продолжить медицинские обследования. Когда я пришел в главный офис Максимы, чтобы они утвердили мне очередной больничный, работница офиса предложила мне написать заявление об увольнении, сказала, что работать я у них после того, как больничный кончится вряд ли сам захочу, а синий больничный государство мне будет оплачивать даже если я и уволюсь, только тогда мне не надо будет отмечать у них эти больничные. И тут я сказал, что не против увольнения, но я отработал очень много сверхурочных часов и мне за них ничего не заплатили самым наглым образом. Она прямо спросила, устроит ли меня премия в двести лат. Можно было поторговаться, но я согласился, деньги тут же перевели на мой банковский счет, и я подписал заявление об увольнении по собственному желанию.

Я мог быть счастлив, справедливость восторжествовала, и это выражалось в том, что заведующая, проживавшая недалеко от моего дома, видя меня на улице начинала кричать на меня всякими нехорошими словами. Вероятно, пришлось ей из своего фонда зарплаты выкроить для меня эту премию, чтобы получить возможность принять на работу нового человека. А до этого она вероятно брала людей, на это место, заваливала их работой, обвиняла в том, что они не справляются, они исчезали, их незаконно увольняли без расчета, высылая документы по почте. И так она благополучно экономила на зарплате, но тут появился я и все ей испортил. На радостях я напечатал большую статью о том, как в Максиме обращаются с работниками. Эту статью я отправил в газету «МК Латвия», и на портал господина Совина. Газета статью напечатала, правда, ничего мне за статью не заплатила и не указала, в какой именно торговой сети Латвии так дурно обращаются с работниками. Хотя в интернете было много материалов, даже видео репортажей из новостей, о том, как эта торговая сеть не соблюдает трудовое законодательство. В одном репортаже давала интервью женщина, которую заведующая её магазина даже била головой о стол, и в итоге уволила, ничего не заплатив. Но крупная торговая сеть наняла для заведующей хороших адвокатов, и она отделалась каким-то мелким штрафом.

На новогодние каникулы я привез Павлика к себе, на последние деньги покупал ему его любимые конструкторы, и это очень злило мою маму, от которой я для этого утаивал небольшие суммы. Павел сказал, что в новогоднюю ночь хочет смотреть салют на набережной, и мне пришлось преодолеть свою неприязнь к толпе и поехать с ним тусоваться, стоять несколько часов перед сценой в толпе с ним на плечах. На перекрытой для автотранспорта набережной поставили сцену, и устроили праздничный концерт перед салютом. С Павликом на плечах толпа показалась мне даже какой-то милой, как в те времена, когда я ходил на рок концерты. Когда я вез сына обратно, он, как обычно лег мне на колени, и в тот момент я испытывал абсолютное счастье вопреки тому, что жить не работая, на нищенское пособие мне совсем не хотелось. Он был уже большим, но мне все хотелось носить его на руках, наверное, потому что я не видел его, когда он был маленьким.

После нового года я совершенно случайно попал на прием к лучшему невропатологу Латвии, причем всего за три лата, она подменяла свою заболевшую коллегу. Она очень быстро пролистала толстую папку с результатами моих обследований, колола мои конечности иголками в разных местах и спрашивала об ощущениях, и сказала, что полинейропатия у меня либо из-за интоксикации, либо на почве психиатрии, и чтобы это выяснить окончательно, мне следует лечь в больницу на недельку. Так я и оказался в неврологическом отделении больницы Паула Страдыня.

Первым делом в больнице у меня взяли пункцию, причем брали без наркоза, я дернулся, и игла, воткнутая мне в позвоночник, попала куда-то не туда, после чего мне стало ужасно плохо. Только я отрывал голову от подушки, как начиналась тошнота и в желудке начинались спазмы, ко всему этому добавлялись сильные головные боли и вообще болело практически все. В туалет ходить было очень трудно, но мочеприемник мне никто не предлагал. И в таком состоянии меня возили на инвалидной коляске на другие обследования – электомиографию, компьютерную томографию, анализы крови. Как-то ночью я позвал медсестру, когда мне стало совсем плохо, а она вместо того, чтобы вколоть мне обезболивающее сказала, что вызовет полицию, потому что я наркозависимый и вымогаю у неё наркотические вещества. Не знаю, почему ей было жаль этих наркотических веществ, но мне было так плохо, что спорить я с ней не стал, только утром пожаловался на неё врачу.

И только мне стало немного легче, как у меня взяли пункцию еще раз, только уже под местным наркозом. Во второй раз все прошло удачно, но мне все-равно было плохо, не так плохо, как в первый раз, но пришлось задержаться в больнице на пару лишних дней. В палате со мной лежало несколько интересных людей. Самым ярким был бывший теневик, который при советской власти организовывал подпольное производство обуви и прочего ширпотреба, за что два раза отмотал долгие сроки. Однако он еще в те дремучие времена переводил свои капиталы в иностранные валюты, что позволило ему развернуться в девяностые в строительном бизнесе, после чего он отошел от дел и достаточно скромно жил на свои сбережения. Там был и фермер, который выращивал рапс и пшеницу. Было сразу видно, что человек он совсем не бедный. Он сказал, что зимой обычно ехал отдыхать в Испанию, а тут не на шутку прихватило спину.

Там почти у всех были проблемы со спиной, хотя был и старик, у которого отнялись ноги, был мужик после инсульта, который не мог говорить, его выписывали из больницы, но забирать его было не кому, потому что жил он один на маленькую пенсию в муниципальной квартире. В итоге вызвали благотворительную организацию «Мальтийский крест», чтобы они привезли его домой и приглядывали за ним, потому что во времени и пространстве ориентировался он совсем плохо. Лежал там мужик, работавший в фирме, торговавшей зерном, сетовавший на то, что в Латвии много маленьких фермерских хозяйств, а было бы гораздо проще работать, если бы было мало крупных фермеров. Лежал там очень злой сварщик, который никак не мог смириться с тем, что не может двигаться. В общем атмосфера там была не самая веселая.

Домой я сам доехать не мог, потому пришлось вызывать отца, чтобы он помог мне дойти до такси по больнице и  потом довел меня до квартиры. Еще пару дней я пластом лежал дома и пил совершенно не помогающие мне неврологические лекарства. Результаты обследований подтверждали, что у меня полинейропатия и свидетельствовали о том, что она у меня возникла не на почве интоксикации, следовательно мне надо было идти на прием к психиатру. Идти в психиатрическую больницу неподалеку от моего дома мне было как-то страшно. Вспоминались страшные истории о карательной психиатрии при советской власти. И наконец я думал о том, что если меня там поставят на учет, то после этого медицинскую комиссию для работы на кране я уже пройти не смогу. Хотя представить себе, что я работаю на кране в том состоянии, в котором, я был я не смог. Слишком плохо мне тогда было, и потому я пошел и записался на прием к психиатру, которую моей маме порекомендовали её коллеги по работе.

Меня обрадовало то, что психиатрия в Латвии была совершенно бесплатной, а врачом оказалась молодая женщина, подробно расспросившая меня о том, что со мной случилось. Она выписала мне лекарство, и направила на энцефалограмму и тесты у клинического психолога. От психиатрического лекарства мне стало намного легче, хотя я и был каким-то сонным, но на мир и на себя стал смотреть спокойнее и рассудительнее. Про диагноз, который мне был поставлен мне ничего не сказали, мне даже не надо было нести заключение психиатра своему семейному врачу.

Состояние мое нельзя было назвать пригодным для поиска работы, но по крайней мере у меня больше не было проблем со сном, ноги и руки перестали болеть, но я был постоянно усталым и вялым. Не было больше и мыслей о самоубийстве, которые ранее меня иногда посещали, но я отгонял их, вспоминая о своем сыне. Как-то незаметно кончилась зима, и началась весна. Мне заменили психиатрическое лекарство, и я почувствовал прилив сил и энергии, впервые за последние два года я почувствовал себя здоровым и готовым к работе, хотя я и не знал, где мне работать, пройду ли я с моим новым неизвестным диагнозом медкомиссию для крановщиков или сварщиков.

В начале лета я снова оказался на медкомиссии по инвалидности, в начале которой какой-то врач велел мне раздеться и ощупывая спросил меня, о том, какой у меня диагноз. Я сказал, что у меня полиневропатия на почве психического заболевания. Он пожал плечами, велел мне одеваться. А потом я снова стоял на вытяжку перед троицей врачей, листавших копии результатов моих обследований. Почтенная старушка спросила, как у меня с латышским языком. Я не понимал, какое отношение имеет уровень моих познаний в латышском на присвоение мне группы инвалидности, ответил, что средне владею государственным языком. И тогда я узнал, что мне присвоена третья группа инвалидности на двенадцать месяцев. А про знание латышского спрашивали, потому что хотели мне предложить пойти учиться новой профессии в государственное социальное интеграционное агентство.

Я получил проспект этой организации с длинным названием и практически сразу позвонил, и рассказал на латышском, о том, что мне присвоили третью группу инвалидности и я хотел бы получить новую профессию в связи с частичной потерей трудоспособности. Мне сказали, что ждут меня в Юрмале в их школе и перечислили, какие документы я должен при себе иметь.