Трещины (2)⁠⁠

часть 1

Пионерский лагерь «Сахарный дол», август 1995 года

Светка держала Горохова за руку, прильнув виском к его плечу. Они сидели в беседке около младших отрядов, малышню уже загнали в корпус. Женька не слушал Светкину трескотню – глядя в темнеющее сумерками небо, он постоянно возвращался мыслями к Оле. «Вот черт, влюбился я, что ли?» - подумал Женька и поморщился. Горохов скосил глаза на Светку – выдув розовый пузырь жвачки, она по-собачьи преданно глянула на него снизу вверх. Щеки и веки ее были перепачканы перламутром, до висков шли жирные черные стрелки.

- Смотри, родаки мне жвачку какую купили…

Светка вынула прямоугольник жвачки Турбо в черной обертке.

- Никогда не видела черных Турбо.

Женька повертел жвачку – по черному фону фантика шли кислотно-зеленые полосы.

- Да, странная… И буквы какие-то не такие как обычно.

- Возьми, если хочешь, - улыбнулась Светка..

Горохов пожал плечами и сунул Турбо в карман:

- Спасибо.

Она потянулась к нему перламутровыми губами, жирно обведенными коричневым карандашом. В голове Женьки на секунду мелькнуло нежное личико Оли, и он через силу заставил себя поцеловать Светку. Она засопела, старательно засовывая язык ему в рот, и Женьке пришлось сделать усилие, чтоб не оттолкнуть ее. Светка отстранилась, внимательно глянула Женьке в лицо и подозрительно спросила:

- Ты чего?

- Что?

- Тебе как будто пофиг на меня. Молчишь весь вечер…

Горохов фальшиво улыбнулся:

- Все нормально.

Он обнял Светку за талию и прильнул к ее губам. Смена кончается через полторы недели, можно и притвориться… А Оля… Сифа она и есть Сифа, какая бы она ни была умная и красивая, лучше не обнаруживать свой интерес.

В отряд Женька вошел с гудком отбоя и с порога уперся взглядом в Ромку, присевшего у своей тумбочки. Пацаны укладывались в кровати, на Ромку обращали внимание не больше, чем на кого-либо в комнате.

- О, наконец-то! – воскликнул Ромка, когда Горохов молча подошел к своей койке и откинул покрывало. – Где тебя носит? Я тебя искал после того, как родаки уехали. Как батя? Не буянил?

Женька неопределенно хмыкнул, не глядя на приятеля.

- Э, ты чего? Все нормально?

Ромка тронул его ладонью за плечо.

- Нормально! – неожиданно резко ответил Женька и сбросил его руку – от прикосновения приятеля Женьку передернуло.

- Ну ладно… - пожал плечами Ромка.

Горохов повернулся к Маслову и посмотрел прямо в глаза. Все тот же Ромка – выгоревшие вихры, шрам на брови, золотистые точки на светло карих глазах.

Мальчишки быстро угомонились – шепотки скоро стихли, комната погрузилась в тишину. Женька натянул одеяло на голову, но сон не шел. За прикрытыми веками прыгали солнечные блики от реки Матрешки, расползаясь разноцветными кругами, мысли постоянно возвращались к Оле и черным трещинам, набитым жирной землей. Он вспомнил ощущение ее мягкой ладони, движение тонкой руки, когда она убирала прядь льняных волос за ухо. Может, это им приснилось, и ему, и Оле? Не было никакого исчезновения, морок какой-то.

Женька осторожно приоткрыл веки, скосил глаза на Ромку и едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Тот лежал, вытянув руки поверх одеяла, как прилежно уложенная кукла, и широко раскрытыми немигающими глазами пялился в потолок. Горохов понаблюдал за приятелем из-под полуопущенных ресниц, осторожно переводя дыхание – тот так и не моргнул.

Женька начал уже проваливаться в сон, когда услышал несмелый скрип пружинной кровати. Маслов очень тихо шлепнул босыми ногами по деревянному полу, сделал несколько осторожных шагов. Комок страха мгновенно сжался где-то в районе желудка, и Женька на полмиллиметра приподнял веки, старательно продолжая изображать спящего.

Ромка в трусах и майке шел по проходу между рядами кроватей. Подошел к Юрке, наклонился, шумно втянул воздух. Постоял с минуту, вглядываясь в лицо спящего, провел рукам над поверхностью одеяла. Потом повернулся койке Толика, застыл. Прошла минута, другая, а он не двигался. Женька окаменел, осторожно переводя дыхание, не смея сменить положение и расслабить задеревеневшие мышцы. Тишину комнаты нарушил громкий скрип – проклятая ставня, чей крючок с трудом влезал в паз, снова сорвалась, и комнату залил яркий свет фонаря. Ромка не повернулся, продолжая нависать над Толиком. Женька увидел, как приятель склонил голову, вдруг смежил глаза и привел лицо в положение абсолютного покоя, скопировав Толика и мгновенно натянув маску спящего. Не открывая глаз и меняя выражения, Ромка лег в постель, натянул одеяло, теперь ничем не отличаясь от остальных мальчишек в комнате. А Женька, наконец, обмяк на кровати и позволил себе чуть пошевелиться, переведя дыхание.

В столовую утром Женька шел невыспавшийся и хмурый – он так и не уснул в ту ночь. Едва провалившись в забытье, он тут же просыпался, и в тягучей просоночной мути ему виделись светло-карие Ромкины глаза, набитые черной жирной землей.

Горохов согнал какого-то сопляка из младшего отряда с его табуретки, потому что рядом с тем местом, где Женька обычно сидел, примостился Ромка. Горохов видел, как пацаны из его комнаты оживленно переговариваются с Масловым, шутят. Юрец обернулся, пошарил взглядом по столовой и удивленно мигнул Женьке, ты чего мол, иди сюда. Но Горохов уткнулся в тарелку с пшенной кашей, искоса наблюдая за Масловым. Все в нем было до боли ему знакомо – и эти вечно торчащие врозь светлые вихры, и уже не по-мальчишески крупные ладони, и плотно сбитая неуклюжая фигура. И все-таки что-то было не так. Ромка как будто был точной копией старой картины, скопированной до мельчайшей детали, но без старинной патины на раме, без сеточки треснувшего лака, без выгоревших красок.

Женька снова незаметно мазнул по Ромкиному лицу и вдруг вздрогнул – шрам был не на том месте! Не на правой брови, а на левой! Он точно помнил, потому что именно он тогда прижимал мгновенно пропитавшийся кровью носовой платок к Ромкиному лицу – пацан из соседнего двора запульнул в Маслова деревяшкой, в которой оказался крошечный торчащий гвоздь

Женькин взгляд зацепился за его пальцы, обнимавшие стакан с какао и чуть не вскрикнул – большой палец был вывернут так, что ноготь оказался на внутренней стороне! Безумие. Этого не может быть. Все страшные истории про гроб на колесиках, про ноготь в пирожке и синие колготки – это же чушь, детские сказки. Они страшными-то никогда не были! А это тогда что?! Надо срочно рассказать Оле. Кто или что вернулось вместо Ромки?

Женька выскользнул из столовой и побрел по центральной аллее, соображая, как застать Сифу одну. Сзади его взяла за руку мягкая ладонь, и Женька на секунду подумал, что это Оля. Разумеется, это оказалась плохо умытая Светка с остатками блесток на скулах.

- Пойдем с пацанами на футбольное поле? Ромка зовет в футбол поиграть. Воспиталка отпустила, если вернемся до тихого часа.

- Да ну, - поморщился Женька. – Идите без меня.

- А ты что делать будешь? – сузила глаза Светка. – С Сифой обжиматься? Мне тут кое-кто сказал, что ты с ней о чем-то в беседке шептался.

- Чего? – фальшиво удивился Женька. – Кто это тебе наплел?

- Неважно кто. Так это неправда?

- Неправда, конечно.

- Ну, тогда пошли, - улыбнулась она нехорошей улыбкой, обнажив мелкие частые зубы.

Сзади подошли Юрец, Валерка и Ромка, и Горохов пожал плечами – все, что ему оставалось, это согласиться.

До футбольного минут десять размерным шагом от лагеря. Тенистый лес, уже напитавшийся солнцем и жарким теплом отдавал одуряющий запах терпкой хвои. Ромка всю дорогу легко и смешно шутил, и Светка начала посматривать на него с интересом. Женька в очередной раз удивился – слышать искрометные шутки от неповоротливого тугодума Маслова было непривычно. Ромка старался не смотреть на его вывернутый палец.

На одни ворота встал Юрка, Светка было заныла что будет защищать вторые, но ее быстро осадили, и она с надутыми губами села около скинутых курток на краю поля. Там же росла большая черемуха, которую она начала пощипывать.

Женька повел мяч в ворота, на которых стоял Валерка, и тут же на него налетел Юрка, сильно толкнул и Горохов повалился в коротко стриженую траву.

- Эй, ты чего? Ошалел, что ли? – крикнул он.

Женька попытался встать, но в бок ему прилетел удар ногой от Валеры.

- Лерка, чокнулся?!

Горохов увидел, что ребята подходят к нему с поля, Светка бросила ветку черемухи и тоже пошла к лежащему Женьке. Никто не выказывал ни малейшего удивления.

В бок прилетел пинок такой силы, что Женька перевернулся, кто-то ударил по заднице.

- Вы чего, охренели, что ли? – завизжал он, поворачиваясь набок.

Пацаны обступили его – Юрка, Валерка и Ромка с серьезными лицами, словно выполняли нужную работу, принялись его избивать. Светка вцепилась в волосы и колотила по голове, мальчишки резво пинали по ребрам и ногам.

- Блин, пацаны, вы что? Вы чего, пацаны? – сипел он, извиваясь на траве.

Удары становились все сильнее и чаще, без передышки сыпались они на живот, ребра голову, и его охватил ужас – они забьют его до смерти.

- Убьете же! Стойте! – кричал Женька, но они молчали, и это молчание пугало его сильнее, чем удары.

- Стоп, - скомандовал Ромка.

Мальчишки тут же остановились, тяжело дыша, а Светка потерла ладони и поднялась с корточек. Ромка протянул руку Женьке и поднял его с земли.

- Блин, вы охерели что ли? – кричал он. – Совсем что ли? Чокнутые!

Пацаны все так же молчали, мертво, без выражения, глядя на Женьку.

- Все понятно? – коротко спросил Ромка. – Не надо больше объяснять?

- Ты! Ты! Что ты сделал с Ромкой? – крикнул Женька. – Кто ты такой?

Он схватил его за грудки, и тут же мальчишки и Светка сузили круг, подступив вплотную.

Ромка улыбнулся и спокойно, даже весело произнес:

- Не лезь в это. Незачем тебе знать. И всем будет хорошо.

На обратном пути к корпусу Светка как ни в чем не бывало взяла его пол руку и, глядя сбоку, сказала, прикоснулась к скуле:

- Обана. Где это ты такой синяк схватил?

Женька вырвал руку, ошалело глядя на подругу.

В лагере он дошел до умывальников, находящихся на улице под навесами, плеснул ледяной водой в лицо, смывая кровь. Постоял немного, опираясь на металлический край слива, увидел, как из корпуса вышла Оля, держа в руках полотенце и шампунь. Женька бросился по боковой дорожке, и припустил так быстро, что успел добежать по обходному пути до душевых раньше, чем к ним подошла Оля. Он утянул ее в беседку около корпусов обслуги – там редко кто-то толкался из ребят.

Женька, понизив голос, рассказал ей про Ромкин палец и ночные хождения по комнате со спящими мальчишками и футбол, превратившийся в избиение, про палец.

Оля молча слушала, глядя куда то вдаль, на сосны поверх Женькиного плеча. Когда он закончил, она помолчала, кивнула на ссадину на скуле:

- Больно?

Женька соврал:

- Да нет, не очень… Так что ты думаешь?

- Это не Ромка, это очевидно - коротко подытожила Оля. – Интересно, человек ли это вообще…

Женька молчал, прямо глядя в серые серьезные Олины глаза, и по спине его поползли мурашки.

- И что теперь делать? – наконец сказал он.

Почему то он был уверен, что она придумает, как поступить.

- Надо понять, что такое вообще эти трещины, - ответила Оля, кусая травинку с пушистой метелочкой.

- Так что… опять идем туда?

Оля спустила руку за ограду беседки, сняла с лопуха большого слизняка и кинула его на колени Женьке.

- Наш испытатель. Посмотрим, что с этим товарищем будет.

К сушилке приближались с опаской, но на пятачке было все так же, как всегда – чисто, пусто, безжизненно. Снова никакого травяного крошева, ни единой букашки. Женька размахнулся и кинул слизняка на асфальт. Оля прижалась подбородком к его спине, всматриваясь поверх плеча, всматриваясь в серую поверхность, и Женька ощутил странный прилив гордости – как будто он защищал ее. Но ничего не произошло. Слизняк несколько раз судорожно сжал толстенькое тельце, перевернулся и пополз к траве. От нагретых солнцем сосен струился одуряющий запах, а Женька чувствовал легкое Олино дыхание на своей шее. Они замерли, боясь приблизится к пятачку асфальта, который каждый из них раньше пересекал десятки раз.

- Ничего… - тихо сказал Оля.

- Может, оно на насекомых не реагирует?

- Слизень это брюхоногий моллюск, не насекомое, - рассеяно отметила Оля. – На что же оно в прошлый раз среагировало?

- На нас? – полувопросительно произнес Женька, обернувшись к ней.

- Может быть… Смотри! – воскликнула Оля.

Воздух над асфальтом задрожал, как в прошлый раз, и Женька снова почувствовал, как голову распирает изнутри. Оля вдруг взвизгнула и рванулась, но не смогла сдвинуться с места, как будто ее мгновенно парализовало. Женька увидел, как черная грязь в трещинах пришла в движение, выплеснувшись из щелей. Что-то тихо двигалось в них, словно вода между льдинами. Пласты асфальта вдруг дрогнули и чуть сдвинулись, обнажив провалы с красной, тихо булькающей жижей. Между краями асфальта проглянул адский багровый бульон с плавающими ошметками, напоминающими кишки. Женька хотел вскрикнуть, но горло сжалось и все что он смог выдавить, это тихий невнятный писк.

Что то, похожее на угря под тиной, мелькнуло в красной жиже, издав тихий плеск. Из просвета на асфальте шириной в ладонь вдруг мелькнуло лицо. По-рыбьи синюшно белая кожа, безгубый рот, огромные выпученные глаза без век. Существо пыталось протиснуться в трещину, отплевываясь от жижи и вжимаясь щеками в асфальт с обратной стороны. Щель была слишком узка, и оно закричало – требовательно, недовольно. Из другой трещины показались пальцы – тоже синие, тонкие, они цеплялись за край щели, стараясь надломить асфальт.

Везде в расширившиеся щели пытались пролезть твари – они высовывали из трещин носы, уши, ладони, плевались красной жижей и кричали. Это было похоже на ад – как будто мучимые души пытались выбраться из своего скорбного места. Женька увидел, как тонкая рука выпросталась из асфальта по локоть и схватила слизняка, который успел взобраться на травинку. Зажав его в горсти, существо утащило козявку под камень. Воздух трепетал над пятачком, над которым поднимались струйки пара из подземного ада.

Недалеко послышались голоса – в сушилку шли два пацана из младших отрядов, неся постиранные майки и кеды. Женька напряг все силы, чтобы крикнуть им, чтоб не ходили сюда, но смог выдавить из себя лишь еле слышный сип.

Мальчишки не обратили ни малейшего внимания на тварей, было очевидно, что они их не видят. Но по асфальту они не пошли – сойдя с основной аллеи, они обошли пятачок по траве. Женька видел, как к голым ногам пацанов протянулся жадный лес рук, который, как струи фонтана взметался по ходу их движения.

Двигаясь, как во сне, как будто к ногам привесили гири, Горохов с усилием сделал несколько шагов, увлекая за собой Олю. Выйдя из аномального поля, она слабо закричала, и он прикрыл ей рот ладонью.

- Господи, что это, что это! - повторяла Оля, трясясь всем телом. – Что это за твари!

Женка обнял ее и прижал ее голову к плечу, бормоча глупые успокоительные слова.

- Все, все кончилось… Не бойся. Я же с тобой.

Оля отстранилась и внимательно глянула Женьке в лицо. Он смутился, залился краской и уже хотел выпустить ее из объятий, но вдруг спохватился и поцеловал ее, чувствуя, как глухо бухает сердце о ребра.

Потом они сидели на пне, сплетя руки, и Оля спросила:

- Это же не галлюцинация? Ты тоже видел?

- Черт знает что, - хмыкнул Женька. – Может, ад существует?

- Что делать будем? Надо кому-то рассказать.. Надо огородить это место.

- Нам никто не поверит, - покачал головой Женька. – И эти пацаны… Они не увидели.

Разговор прервал резкий звук горна, зовущий на обед. Женька встрепенулся, когда послышались шаги и голоса на центральной аллее – ребята шли в столовую. Оттуда их беседку, скрытую кустами, видно не было, но Женька выпустил Олину руку и выпрямился. Оля отпрянула и сказала:

- Ты меня стыдишься… да?

Женька почувствовал, как лицо заливает жаром.

- Нет, с чего ты взяла…

- Думаешь, я не замечаю. Я же Сифа, - усмехнулась Оля. – Прокаженная.

Женька разозлился сам на себя – какого черта он должен бояться?

- Я ничего не стыжусь, - твердо сказал он и взял ее лицо в ладони. – Ты очень красивая, девочка Оля.

Она смущенно улыбнулась, а Женька покопался в карманах джинсов и вынул «Турбо»:

- Держи. Такой ни у кого нет.

- Правда… Никогда такого фантика не видела. Интересно, какой вкладыш.

- Вот и посмотришь.

- Ну, пошли на обед?

В столовую все же он вошел, отстав от Оли на пару шагов и сел на свое привычное место около Юрца и Ромки. Светка, сидевшая за соседним столом, подозрительно покосилась на него и кинула быстрый взгляд на Олю.

Женька ел медленно, надеясь, что Оля не будет его дожидаться – он позорно соврал, что не стесняется ее. На выходе из столовой Светка догнала его и невинным голосом сказала:

- Что-то часто я вижу Сифу рядом с тобой. Скажешь, случайность?

- Скажу, - огрызнулся Женька.

- Ну-ну, - с показной иронией бросила она. - Сегодня вечером концерт… Пойдешь?

- Да ну его, - кинул Женька.

- Может, на речку сбегаем? Вдвоем, - Светка многозначительно улыбнулась.

Горохов что-то невнятно промычал – он надеялся улучить момент и побыть с Олей, пока остальные торчат на лавках около сцены.

- Кстати, Ромка вызвался петь! – воскликнула Светка.

- Да? – круто повернулся к ней Женька. – Вот уж не знал, что он умеет петь.

Ромка был то, что называется ни слуха ни голоса, и, напевая любимую всеми мальчишками песню Статус Кво «In The Army Now», всегда отчаянно фальшивил.

Вечером перед сценой «ракушкой» собрался почти весь лагерь, включая персонал, и Женька поморщился, увидев на последней лавке Олю. Светка висла на нем весь день, и на концерт заявилась, демонстративно держа его под руку. Оля бросила на них короткий взгляд и отвернулась.

Ведущая, сдобная вожатая с сиськами пятого размера, сочась преувеличенным энтузиазмом, объявила первым номером романс в Ромкином исполнении:

– Концерт открывает Маслов Роман с песней из фильма «Гардемарины, вперед!»

Ромка взошел на сцену, сделал короткую распевку и взял микрофон. Женька немигающими глазами смотрел на него. «Как жизнь без весны, весна без листвы, листва без грозы, и гроза без молнии…» вывел он неожиданно звонко и чисто первую фразу. Голос Ромки устремился в вечернее небо, зазвенел от страсти и тоски, и девчонки замерли, восхищенно открыв рты. Он пел так проникновенно, как будто обращаясь к каждой девочке, девушке и женщине, как будто каждой признавался в любви, и толстая повариха, стоящая поодаль, прижала пухлую ладонь к щеке, задумчиво покачиваясь в такт мелодии. Голос был так хрустально чист, а интонации прекрасны, что Женька сам невольно заслушался, подпевая одними губами и думая об Оле.

Ромка дотянул последнюю ноту, и на скамейках взорвалось аплодисментами, а толстая повариха утерла слезы.

- Какой талантливый мальчик… почему он раньше не выступал? – вполголоса проговорила рядом воспиталка.

«Потому что раньше он петь не умел» - мысленно огрызнулся Женька.

- А сейчас Роман покажет несколько трюков с картами! – раскатисто возвестила ведущая, и Ромка вернулся на сцену в картонном цилиндре и черной тряпкой на плечах, призванной изображать плащ. С картами Ромка творил немыслимое – делал каскад в воздухе, угадывал загаданную масть, и даже вытащил туз червей из выреза фигуристой ведущей. На рядах хлопали, кричали браво и переспрашивали друг у друга, что за Роман и из какого отряда. Женька ошалело смотрел на сцену – прямой как бревно, неуклюжий Ромка с негибкими негнущимися пальцами на его памяти был хорош только в одном – без лишних разговоров дать короткий сильный удар кулаком в лицо. Пение? Фокусы, для которых нужна хорошая координация и гибкость пальцев? Все это было не про него.

Женька раздраженно повел плечом, на к которому прислонилась Светка, и она глянула на него снизу вверх.

- Ну что ты ерзаешь?

- Откуда он это все умеет? Раньше пел, как динозавр в брачный период.

Светка пожала плечами:

- Разве? По-моему он всегда хорошо пел.

Женька покосился на нее, но ничего не сказал.

Другие номера и вполовину не были такими впечатляющими, но все досидели до конца, обмахиваясь веточками березы от комаров. На обратном пути корпусу Светка специально замедлила ход и все теснее прижималась к Женьке. Впереди шла Сифа, и Женька почувствовал, как щеки лоб заливает горячая волна стыда. Оля обернулась и посмотрела на него взглядом, полным горечи. Светка вдруг выпустила его руку и бросилась к девочке и дернула ее за хвост.

- Что ты все на парня моего пялишься, рыба белесая?!

Светка сильно толкнула Олю, кипя от бешенства, потому что та ей не ответила. Оля упала на асфальт, затормозив ладонями и зашипев от боли. На тонкой коже расцвели пунцовые ссадины. Из кармана ее просторных шорт выпал прямоугольник жвачки Турбо. Светка расширенными глазами глянула на жвачку и ахнула:

- Это же моя жвачка! Я подарила Женьке Турбо! Где ты ее взяла?!

Оля посмотрела на Горохова, ожидая от него объяснений. Но Женька не мог выдавить из себя ни слова, старательно избегая потрясенного взгляд Оли. К ним подошли Ромка с Юрцом, безразлично глядя на Олю.

- Она что, украла жвачку?! Или ты ей сам отдал? – наступала Светка на Женьку.

Горохов сделал шаг назад и крикнул:

- Я не отдавал! Она сама взяла! Она по тумбочкам лазила в нашей комнате, когда все на дискотеке были!

- Это неправда! – крикнула Оля. – Зачем ты врешь? Скажи им! Скажи про Ромку!

Женька замер в ужасе от собственно лжи, но не мог сказать правду – его бы затравили, как Сифу. Он не мог на это пойти, он слишком хорошо знал, что ждало таких неприкасаемых.

- Крыса!

Светка подбежала к Оле и схватила е за волосы. Та вскрикнула, и на ее крик обернулись двое мальчишек на качелях.

- Э, щас сбегутся сюда… - деловито сказал Ромка. – А ну, тащи ее к сушилке.

Юрка дернул Олю за руку, рывком поднимая с земли, и толкнул на боковую дорожку. Оля вскрикнула и снова бросила на Женьку умоляющий взгляд, и он пробормотал:

- Ребят, может не надо? Да ну ее, мараться еще!

- Ну конечно! – воскликнула Светка. – Я так просто воровство не спущу! Особенно этой!

Оля пыталась упираться, но Ромка с Юрцом быстро доволокли ее до сушилки, где она завизжала, когда они толкнули ее на площадку. Она рванулась было в траву, но Светка пиннула ее обратно и Оля упала прямо на асфальт. Она завизжала, когда коснулась его ладонями и Светка усмехнулась:

- Чего она так орет, как будто на сковородку попала!

- Женя! Скажи им правду! – крикнула Оля, извиваясь на асфальте и пытаясь не касаться его руками.

Женька зажмурился, чувствуя, как леденеет все внутри. Злой Светкин смех, возглас Юрки и отрывистая команда Ромки - звуки вдруг провалились внутрь его головы и взорвались мгновенной глухотой. Когда Женька открыл глаза, то увидел, что время вне клочка асфальта остановилось – Юрка замер с открытым ртом, Светка закаменела, протянув руку к Оле. И только трещины жили – заворочалась, ссыпалась в складки жирная черная земля. Выплеснулась на асфальт густая красная жижа, с ошметками чего-то, похожего на мясные помои в столовой. Трещины раздались на ширину ладони, и из красного ада вытянулась тонкая серая рука уже знакомой Женьке нежити. Оно вцепилось Оле в запястье, еще одна рука схватила ее за лодыжку. Из трещины показалась серая морда с глазами без век – красная жижа стекала прямо на белки глаз, окрашивая его в багровый. Существо застонало, прижимаясь к асфальту изнутри, высунуло язык, заворочало глазами в поисках жертвы.

Оля, конечно, кричала – но Женька слышал ее крик, будто через вату. Ромка встал на асфальт, опустил в красный бульон руку и щелкнул суставом пальца, выворачивая его в нужную сторону. Усмехнулся, когда одна тонка рука с пальцами без ногтей попыталась схватить его, и вяло и несильно ударил ее ногой. Ромка отступил в траву, глядя, как ширятся и набухают кровавой жижей трещины.

Наконец они раздались настолько, что одна тварь высунула руку по плечо, перехватила Олю поперек груди и поволокло в разлом. Несколько рук вцепились в ее одежду, таща ее к себе. Каждое из существ пыталось прикоснуться, облапать девочку, с усилием высовывая узкие серые черепа из трещин. Края асфальта ранили, резали кожу, но твари не обращали внимания, протягивая жадные руки к Оле. Одно из существ, оставив на остром выступе асфальта ошметок рыбьей белесой кожи, высунулось по пояс, набросилось на Олю и с силой начало заталкивать в разлом. Десятки рук помогали ему, но оно отбрасывало жадные ладони, очевидно, намереваясь забрать жертву себе.

Когда над Олей булькнула тоншотное кровавое месиво, испустив легкое облачко пара, трещины начали медленно сходиться, словно затертые льдины в половодье. И к тому времени, когда Женька услышал крики малышни на площадке, и воздух ворвался в стиснутые легкие, трещины сомкнулись, снова полные жирной черной землей.

***

Евгений поворошил прутиком траву, усыпанную желтыми листьями. Посмотрел на пятачок асфальта. Чертовы трещины… Это давно было давно похоронено в памяти, надежно забыто. Он не позволял себе вспоминать.

Оля вернулась тогда через три дня. Смелая, свободная, раскованная – никто и не вспомнил, что когда то она была изгоем. Женька считал дни до конца смены, избегая с ней встреч. Ему казалось, на этом все и закончилось.

Дружба с Ромкой, конечно, сошла на нет, но в этом не было ничего удивительного – мало ли почему мальчишки могут поссориться. Детская дружба, она ненадежная.

Отец, хоть и сильно пил, умер позже матери на два года. После похорон, после поминок в дешевом кафе Евгений вернулся в их старый двор, постоял немного, выискивая глазами Ромкины окна. Подумал, поднялся на третий этаж. Открыла Нина, Ромкина мать. Евгений не надеялся, что она осталась жить в этом доме – сын то высоко взлетел. Высохшая, с резкими морщинами около губ, она сразу узнала Горохова.

- А, Женька, - с усмешкой произнесла она. – Схоронил отца-то?

Евгений глупо кивнул, согласился на предложение выпить чаю.

- Или что покрепче? – быстро спросила Нина.

- Нет, я за рулем. Как дела у Романа?

Нина потерла глаза руками:

- Что ты спрашиваешь? Будто не знаешь? Вон он, в телевизоре через день.

Конечно, Евгений видел Романа Маслова по телевизору, читал о нем в интернете. Меценат, миллиардер, владелец нескольких заводов по производству компьютерной техники, основатель лаборатории высоких технологий. Премии, презентации, фотографии семьи – красивая женщина, красивые дети подростки. Все в его жизни было идеально – не самая последняя строчка в Форбс, благотворительность, крепкий, проверенный временем брак.

- Я и не думал, что вы тут еще живете, - сказал Евгений, отпивая хороший душистый чай.

- Роман купил нам дом… Я не поехала. Скандалили, скандалили с мужем, так и развелись. Не хочу я у него ни копейки брать.

- Почему? – невинно спросил Евгений.

- Уж кому знать как не тебе, - зло ухмыльнулась Нина.

- Что..?

- Что это не Ромка. Ты ведь поэтому к нам ходить перестал?

Евгений опустил глаза, поставил чашку на стол, промолчал.

- Я не знаю, что там случилось, в вашей последней смене. Но из лагеря вернулся не мой сын. Ромка, что уж скрывать, не шибко умный был. Учился с двойки на трояк. А тут… первая четверть вся на пятерки. Пошел в кружок программирования, учитель звонит – говорит, талантище, не прохлопайте парня, учиться ему нужно. И все так. И уж такой услужливый – и пол помоет, и картошку почистит, и все «мамочка, мамочка»… А я смотрю и вижу – там, за зрачками – не он. И вообще… не человек.

Нина вдруг бурно расплакалась, спрятав лицо в ладонях.

- Муж говорил, я с ума сошла. Бога, мол, благодарить надо за такого сына, а я… А мне все равно – пусть бы двоечник, сорванец, но мой.

Евгений прокашлялся и промямлил таким фальшивым тоном, что у самого заныли зубы:

- Вы... преувеличиваете, наверное…

Нина вытерла мокрое лицо, махнула рукой:

- Я уж поняла, что ты не расскажешь. Что-то, видать, стыдное для тебя там вышло.

Евгений вздрогнул и сказал:

- Извините. Я пойду.

Нина кивнула, не глядя на него.

И все-таки вина вернулась, не дала ему зарасти, утонуть во времени. Оля… Если бы можно было отмотать назад. Евгений сто раз проигрывал в голове все правильно – как он прямо и честно признается, что отдал жвачку Оле, как холодно бросает Светке, как она его достала, как заслоняет Олю от мальчишек. Если бы…

Евгений встал, размял затекшие ноги и вышел на середину пятачка, прямо на трещины, все еще полные жирной черной земли. Пусть это будет искуплением – Ирина получит нового мужа, который может сделать все идеально. Может он, этот новый Евгений, изобретет лекарство, которое вылечит Ляльку. Или просто подарит измученной жене внутренней покой, Евгений был уверен, что тот, другой, сможет все поправить. А он, Женька Горохов, наконец, то повернется лицом к своей вине.

Заебал меня этот рассказ и хоррор вообще)