СКОПЧИХА⁠⁠

Марха - бывшая скопская деревня. В шестидесятых скопцов в Мархе не осталось, в их больших добротно построенных домах размещались общественно значимые организации: в молельном доме расположился тубдиспансер, в доме старосты - клуб, библиотека и местная администрация.

Единственным представителем бывшей скопской общины была 80-летняя Серафима. Жила она обособленно, ни с кем не общалась. Ходили слухи, что у неё в доме много золота и серебра, якобы когда-то принадлежавших мархинским скопцам. Эти слухи оказались для Серафимы роковыми.

***

Пётр поступил на работу в дом инвалидов сразу после армии, там же он встретил Аглаю. Аглая работала раздатчицей на кухне, ей было восемнадцать. Пётр обратил внимание, что суп, который Аглая наливала ему в тарелку, оказывался более густым - в нём плавали куски мяса, а суп, налитый другой работницей, всегда был водянистым. Вскоре после такого открытия у него с Аглаей произошла интимная близость. Случилось это в подсобке - стоя и наспех. Аглая оказалась девственница - кровь, казалось, была по всюду: на бёдрах, на руках, на Аглаиных рейтузах, на всём, к чему они прикасались. Они стали встречаться в подсобке каждый день: втискивали туда стул, втискивались сами - секс на стуле был удобней, чем секс стоя.

Суп и стул в подсобке стали отправной точкой их семейной жизни. Через три месяца Аглая сделала аборт. К этому решению они пришли сообща - не сговариваясь. Больше Аглая никогда не беременела.

За тридцать с лишним лет работы в инвалидном доме Пётр дослужился до и.о. директора… уже четвёртый год он был и.о., но в должности его не утверждали. Ответственный товарищ из отдела социальной защиты населения, от которого зависело решение быть Петру директором или нет, при первом же их знакомстве почувствовал, как засосало под ложечкой - равнодушный взгляд Петра из-под нависших сивых бровей оставил у него неприятное впечатление. Он быстро свернул разговор, подумал на Петра – «палач», и приказ о его назначении директором не подписал. За три с лишним года никого приличного на эту должность не нашли. Пётр затих, больше не интересовался своим утверждением в директора, главное - власть в учреждении принадлежала ему. Аглаю он назначил заведовать кухней. Разбогатели, но слухи о сокровищах, спрятанных у скопчихи, не давали им покоя. К мысли убить скопчиху и завладеть её богатствами они пришли, как обычно - не сговариваясь.

План был прост, для начала - втереться в доверие, это было не сложно. Серафима, подкупленная вниманием и пайком из дома инвалидов, стала принимать Аглаю. Около года продолжалась их «дружба», за это время Аглая изучила планировку дома и где что находится. У неё сложилось твёрдое убеждение, что драгоценности, о которых упорно ходили слухи, хранятся в подвале. На двери подвала всегда висел замок. Когда Серафима спускалась за картошкой, то никогда не звала Аглаю подсобить, хотя та была на много моложе. Однажды Аглая вызвалась помочь Серафиме, но была остановлена жестом, не вызывающим сомнений. Аглая усмотрела в этом подтверждение своей догадки - ценности скопской общины спрятаны в подвале.

Тридцать лет назад умер муж Серафимы – Игнат, с тех пор она отвыкла разговаривать. С появлением в её жизни Аглаи к ней возвращались способность и желание говорить, хоть и иногда. Год как Аглая ходит к ней. «И что ей надо?» - этот вопрос не отпускал Серафиму. «Вот вспомнила же ни с того, ни с сего», - подумала она, стоя в глубокой шайке с тёплой водой. Обтирала своё тело губкой, наполняя её водой, и медленно отжимая... провела по груди, вернее по тому, что от неё осталось, после того, как ей вырезали соски. Ей было тогда двадцать пять, сыну Илюше семь. Староста настаивал: «Время пришло, против веры не иди, Серафима. В чистоте божественной возликуем и воздастся нам за это – спасение наше!».

После экзекуции Серафима десять дней металась в бреду, влагалище кровоточило; груди, туго перетянутые бинтами жгло, слёзы текли беспрерывно, оплакивая вырезанную «нежность и любовь». Рядом, на соседней кровати лежал Игнат, как пёс скулил, его тоже оскопили и, как и Серафиме, вырезали соски. Одна радость в жизни осталась - сынок Илюша, надеялась - прирастут они внуком или внучкой, а Бог даст и не одним. Не случилось, прибрал Бог Илюшу.

Иной раз крамольные мысли посещали её: «Скорей бы уж Бог прибрал душу грешную». О смерти думала, а за жизнь цеплялась... сладкое любила поесть.

***

Пётр брал ночные дежурства. В тот вечер была его смена. Он сделал обход, чего не делал давно; поговорил с персоналом, решил, что достаточно предъявил себя общественности и ушёл в свой в кабинет, попросив его не беспокоить. В кабинете выключил свет и тайком вылез из окна.

Быстро прошёл вдоль стены, метнулся к забору, вытащил заранее припрятанный свёрток из мешковины и пролез через скрытый лаз в заборе. Торопливо двинулся к дому скопчихи, где его поджидала Аглая. В сумерках силуэт Петра был едва различим, Аглая не заметила, как он подошёл. Пётр притулился спиной к бревенчатой стене дома рядом с дверью, замер на минуту - отдышался от быстрого шага, потом развернул мешковину и достал топор.

- Готова? - спросил он жену.

- Да.

- Стучи.

Аглая постучала в дверь.

Серафима бесшумно подошла к двери, настороженно прислушалась. Тихо. Аглая ещё раз постучала.

- Кто там?

- Серафима, это я. Угостить тебя хочу - пирожки напекла. Пётр в ночную смену сегодня, так думала чайку попьём с тёпленькими...

Серафима отодвинула щеколду и открыла дверь. Пётр переступил порог и сразу раскроил ей череп. Серафима не успела даже крикнуть, старое тело бесшумно упало на пол, как будто и не было в нём веса.

Аглая зашла в дом, закрыла дверь, переступив через Серафиму. Ключи от подвала висели за шкафчиком на кухне.

- Здесь, Петруша, счастье наше… уедем в Крым, домик купим, заживём, наконец... Всё здесь ненавижу – комарьё, морозы, инвалиды. Глаза б не видели, - шипела она, открывая дверь трясущимися руками.

Пётр подумал, как надоела ему эта обрюзгшая, вечно потная, с замасленными волосами баба: «Зарубил бы сей секунд».

Спустились в подвал. Под образами свечи горят, только вместо святых - портреты мальчика на выцветших фотографиях. Вот он маленький совсем, а вот уже постарше, и в центре большое фото, где ему лет двенадцать.

- Слышала, что ребёнок у неё был да помер. Точно! Народ зря не будет говорить. Значит и богатство наше здесь. Ищи, Пётр!

Супруги весь подвал перерыли, в доме всё обшарили – пусто. Золото, серебро, деньги! – ничего не нашли.

Физическая усталость, разочарование, ненависть... Пустой взгляд водянистых глаз Петра сошёлся с колким взглядом мышиных глазок Аглаи. Когда пришла эта ненависть? После аборта? Или когда первый раз украли деньги, выделенные инвалидам? Кормили убогих просроченным рисом, отрубями, гнилой картошкой, да «требухой» разной. Или когда Пётр Демидку мучил? Умственно отсталый, с недоразвитыми руками, болтающимися, как стручки гороха, Демидка - божий человек. С голодухи ночью пролез в кухню, придвинул стул, встал на него и нырнул внутрь через окошко для раздачи, а вот обратно вылезти не смог. Стульев в кухне нет, столы металлические к полу прикручены – не сдвинуть. Прыгал-прыгал Демидка у окошка, пытаясь ухватиться своими культяшками, чтобы вылезти обратно - только ободрался. Утром обнаружила его Аглая, орала истошно, хлестнула по лицу подвернувшейся под руку тряпкой. Пётр посадил Демидку на цепь в «бетонку» - карцер в подвале для непослушных. Демидка просидел там неделю, нужду справлял в углу. Пётр кормил его из помойного ведра: «Покушай супчику», - ласково приговаривал он, одной рукой аккуратно ставя миску на пол, другой рукой зажимая себе нос от вони.

Демидка, выпущенный из карцера, вскоре помер – сердце остановилось. Вскрытия не было. Да и сделали бы, что толку? Нет такого диагноза – умер от горя.

Аглая и Пётр застыли в ненависти и злобе, чтоб не разорвать друг друга - спрятались за личиной фальши.

- Мельхиоровые ложки в буфете... надо б не забыть, - нарушила тишину Аглая.

- Хороший инструмент в кладовке, - в унисон ей продолжил Пётр.

Из жадности они прихватили много всего – нужного и не очень. Украденное нашли при обыске, это и послужило главной уликой в расследовании убийства.

Убийство скопчихи - закономерный итог совместной жизни Петра и Аглаи. Их осудили на большие сроки. Оба умерли в заключении с разницей в один день, не сговариваясь. Его закопали на Колыме, её в Иркутской ИТК.

Скопчиху похоронили за государственный счёт – завернули в мешок и кинули в яму. Могильщик сплюнул, помочился на свежеприсыпанную землёй могилу и ушёл...

Юрий Вер из сборник "Якутский след" -- litres.ru