Скафандр и малыш: роддомовская история⁠⁠1

Роддом мы, конечно, выбрали самый дальний от дома, на другом конце города. Не то чтобы это получилось специально, просто мы всегда так делаем — выбираем самое дальнее.

Например, в супермаркете идём от первой кассы до двадцать пятой, потому что вдруг там очередь меньше. И несём на эту кассу бутылку молока, которая стояла в самой дальней глубине полки. Ведь понятно же, что молоко там самое свежее. Иногда просунутой на всю длину рукой вообще можно нащупать вымя.

Ну и вот, роддом тоже самый свежий должен быть. Он хорош, кстати, правда — только зачем в приёмном отделении роддома делать крыльцо на восемь высоких ступеней и узкие одностворчатые двери, я не до конца понял. Полное впечатление, что термин «прохождение через родовые пути» включает и вход в роддом тоже.

Но пока мы ещё не проходим через эти самые пути, а только я захожу дома в нашу спальню. В спальне всё хорошо — Марина балансирует на подоконнике с отверткой в руках и меняет штору в роллете. Тот факт, что рожать ей по плану надо было позавчера, никак её не тревожит.

Я упоминал, что мы выбираем самое дальнее, но ещё Марина регулярно выбирает самое высокое. Стоит ей увидеть недоступную верхотуру — за уши не оттащишь. Однажды мы просто гуляли по берегу залива и там кто-то оставил высоченную стальную ферму, сделанную из ржавчины с добавлением холодного пота. Так Марина через три минуты забралась на самую верхнюю балку и еще встала там на одной ножке. У меня даже фотография есть, хотя кнопка съемки на телефоне долго не нажималась — она плохо реагирует на мокрые от ужаса пальцы.

А тут всего лишь подоконник. Я так и подумал: «Всего лишь подоконник», — и пошёл занимать страховочную позицию.

Вечером того же дня Марина чмокнула меня в щеку и уплыла в великолепно зашторенную спальню, а я остался еще капельку поработать. Люблю, знаете, поработать допоздна, а потом блаженно упасть и заснуть.

В два часа ночи я выключил компьютер, чтобы пойти блаженно заснуть, но тут в комнату вошла Марина и посмотрела на меня схваточными глазами.

— Что-то это...

— О как. Так, может, поедем?

— Ну не настолько всё часто, просто не уснуть.

Мы вышли во двор, чтобы максимально расслабленно посидеть на детской площадке в ночной прохладе. Через пять минут максимально напряженного сидения Марина шумно выдохнула:

— Видимо, всё-таки поедем.

Я даже немного обрадовался — меня периодически посещали меня во сне видения дороги до роддома в пятничный час пик, а тут три часа ночи, едь — не хочу.

Из приёмного покоя Марину сразу забрали к врачу, а меня не забрали, оставили сидеть в окружении наших роддомовских сумок. Дремал охранник, под потолком висел телевизор. По телевизору показывали фильм про космических пришельцев, которые сначала вселяются в людей, а потом захватывают и порабощают их навсегда, и нет никакого спасения и пощады. За два с половиной часа я как раз успел просмотреть этот прекрасный тематический фильм целиком.

Мне было совершенно понятно, что этот вот фильм я теперь запомню навсегда.

Изначально я думал, что на роды не пойду, потому что Марина как-то в начале беременности обмолвилась, что справится сама. Но потом ещё пожила с этой мыслью и все-таки захотела, чтобы я был с ней. Не всё время, а так, до основной развязки. А я, конечно, согласился, потому что мне хочется, чтобы тут было так, как ей хочется.

Поэтому я немного ожидал, что вот сейчас это кино по телевизору закончится, а потом сразу начнётся следующее кино, и там уже я сам буду метаться в скафандре по марсианской базе. Я даже почти взялся придумывать себе броский позывной, по которому меня вызовет спасательная команда с Земли. Тут из дверей вышла Марина и сказала, что ещё не время, вещей ей с собой брать нельзя, а мне пока надо из самого дальнего роддома ехать домой.

Я поехал, поспал пару часов, а потом Марина позвонила и сказала, что вот теперь-то нужны вещи, и мне надо ехать из дома в самый дальний роддом. После чего я могу спокойно ехать из самого дальнего роддома обратно домой.

Что я и сделал. А вечером Марина написала очень спокойное сообщение в телеграме, что через пару часов придёт врач и что-то начнётся, поэтому я могу... в самый дальний роддом, ну, понятно.

Когда я зашёл в родильный зал, Марина посмотрела на меня с кровати реально схваточными глазами, и я понял, что что-то уже началось и причем давно.

Родильный зал больше напоминал гостиничный номер: широкая кровать, ночник, душ. Из общей картины выбивался только шуршащий и глухо булькающий пульсом аппарат КТГ с проводами, которые шли к датчикам у Марины на животе.

Я переоделся в уголке, помыл руки, и тут в палату зашла энергичная акушерка.

— Ну что, как ты, стало больнее?

— К-кажется, да... — простонала Марина.

— Это хорошо! — обрадовалась акушерка. — Значит, всё идёт как надо!

И она так делала за ночь ещё несколько раз.

— Стало больнее? О, великолепно!

Прекрасная, жизнерадостная женщина. А ещё была другая женщина. Когда мы заключали договор с роддомом, в него входили услуги доулы. Марина тогда поморщилась — есть врач, есть бригада, есть она сама. Кажется, для рождения ребёнка этого вполне достаточно, разве нет? Она на велосипеде вон девять месяцев не каталась — а это потруднее всяких ваших родов. Вот бы можно было лазить на верхотуры с велосипедом...

А тут доула — и то ли она психолог, то ли сиделка... Ну ладно, раз уж есть в договоре, то пусть будет. Правда, как это обычно бывает — когда нам становится действительно худо, мы готовы принимать любую помощь, откуда бы он ни пришла. Не знаю, что сказала бы по этому поводу Марина, но на мой взгляд, доула нам очень помогла.

А ещё в какой-то момент доула вдруг взяла и спросила, не думали ли мы назвать сына Артёмкой. Мы синхронно обернулись на неё, а Марина даже на какое-то время перестала сокращацца. Потому что мы уже определились с Артёмкой, просто никому — никому! — об этом не говорили.

В общем, все собрались, и даже я.

И если на первую часть родов меня пригласили, то уж во вторую половину родильного зала, где яркий свет, сложный стол и много блестящих металлических предметов, меня не звали. Ну, не звали примерно до двух часов ночи, когда доула спросила, пойдёт ли у нас папа на собственно сами роды. На что Марина сдержанно заорала: «Да мне уже всё равно!!!»

А я, конечно, согласился, потому что не привык бросать начатое на полпути, а тут, извините, нельзя «потом прийти и доделать».

Ну и примерно в три пятнадцать мы все как-то сосредоточились. Тут я говорю «мы», потому что в этот момент на меня вообще в первый раз кто-то из присутствующих посмотрел. Я полночи думал, что меня просто не существует, хотя вот же скафандр... Это врач спросил, склонен ли папа к падению в обморок и я согласно закивал — очень даже склонен! Но пообещал не падать наотмашь головой на кафель, а при первых признаках слабости самостоятельно отойти в сторонку.

Мне выделили место в уголочке со стороны головы, чтобы я там пучил глаза похлеще Марины, говорил глупости и испускал флюиды поддержки.

И тут мы принялись прямо рожать! Теперь уже финально. Бригада выделяла на процесс минут сорок, но Марина справилась за десять. Хотя мне показалось, что прошло три минуты. Просто очень длинных.

Потом, когда Артёма положили на грудь ужасно радостной в этот момент Марины, доула даже сфоткала нас на телефончик: Марина ржёт, Артём верещит, рядом нависает бледный отец в дурацком медицинском беретике. Немножко странно, конечно, но так часто бывает с важными моментами.

А чуть позже, пока Марина чуть-чуть приходила в послеродовой вид, Артёма положили уже мне на грудь.

Маленький, губчато-пухлый и тёплый, он легко и как-то сразу всем телом проник сквозь мой потрёпанный космический скафандр. И чётко, с первого раза назвал позывной.