Погань⁠⁠

Часть первая

В этой проклятой деревне всё и случилось. Тридцать лет твердил себе, что ноги моей здесь больше не будет, но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Хотя, очень сомневаюсь, что именно божий промысел привёл меня сюда.

Деревня ведьмы… Гляжу сейчас на все эти чёрные, будто вросшие в землю избы, на поросшие бурьяном подворья и кажется, что время здесь застыло. Ничего не изменилось. Разве что дом ведьмы Натальи обветшал.

Всё, как раньше. Даже нынешний июль такой же жаркий, как тот июль 88-го. Ощущение, словно в прошлое вернулся. И опять в голове зароились все эти «если бы». Если бы мы не поехали на рынок, если бы отец моего друга не сбил собаку, то всё тем летом могло бы быть хорошо… Раньше эти «если бы» причиняли невыносимую боль, а теперь вызывают лишь тоску. Как ни крути, а время действительно лечит, хотя и не всегда до конца, шрамы остаются. И знаете, я хочу, чтобы эти шрамы у меня были, они как далёкие голоса моих друзей – Валерки, Кубика.

Они означают, что я помню и всегда буду помнить то, что мы сделали.

***

Лето 88-го можно описать тремя словами: «Жара, духота, грозы». Моя мать постоянно повторяла, что духота её доконает, а бабушка всё на грозы жаловалась, побаивалась она грома и молний. Мне же, тринадцатилетнему пацану, было всё в кайф. А как иначе? Каникулы ведь в самом разгаре и, казалось, они не закончатся никогда. Солнце, речка, безделье и первая настоящая влюблённость в девчонку из соседнего дома. Всё это делало жизнь прекрасной, а лето – лучшим из лучших.

До поры.

В то утро, когда начала сплетаться цепочка трагичных событий, мы с Лёшкой Кубиным ошивались во дворе. Небо было чистым, но я подозревал, что после полудня разразится гроза. Уже четвёртую неделю по субботам молнии сверкали и гром грохотал, словно кто-то там, наверху, составил график погодных явлений и строго этого расписания придерживался.

Планов на сегодняшний день у нас не было никаких, однако это вовсе не означало, что мы не найдём приключений на свои задницы. Утро – время раскачки, ожиданий того, что в голову взбредёт и куда потом ноги понесут. Несли, как правило, на речку, но бывали и исключения. В четверг, к примеру, мы ни с того ни с сего рванули к заброшенным очистным, где Кубик в яму с вонючей жижей провалился, и мы с Валеркой его минут двадцать оттуда вытаскивали – то ещё приключеньице, но было весело.

Слоняясь по двору, я поглядывал на второй подъезд пятиэтажки, надеясь, что выйдет Маринка. И угораздило же меня влюбиться в шестнадцатилетнюю девчонку! Между нами была целая пропасть размером в три года. Маринка совсем уж взрослая. Но настроен я был серьёзно, надежды не терял.

Поглощённый романтическими мыслями, я вполуха слушал Кубика. Он рассказывал о том, как прошлым вечером его пьяная маманя подралась со столь же пьяным папаней, затем помирились, выпили и снова подрались. Казалось бы – семейная драма, но никогда не унывающий Лёшка Кубин излагал об этом весело. У него был просто дар какой-то обо всём с юмором рассказывать.

- Прикинь, Эдюх, батяня из кухни в комнату полз на карачках, а маманя – херак ему ногой по подбородку! Он язык до крови прикусил, - Кубик рассмеялся. – Теперь фиг поймёшь, что он лопочет.

Вообще-то его родители были хорошими. Дядя Семён частенько брал Кубика, меня и Валерку на рыбалку с ночёвкой. Истории интересные рассказывал, когда не бухал, разумеется. А тётя Рая, когда в магазине продавщицей работала, постоянно угощала нас конфетами и называла ласково, меня – Эдюшей, Валерку – Валерочкой, а Кубика… ну, его она сыночком называла, что, в общем-то, логично. Они не были конченными алкоголиками, в запой уходили примерно на неделю, потом следовало несколько дней похмелья и отходняка, а когда полностью в себя приходили, подрабатывали, как правило, на овощной базе. Держались месяца два-три, а затем снова срывались. Печально всё это было, и юморного настроя Кубика я уж точно не разделял. Впрочем, теперь, по прошествии лет, мне кажется, что «веселье» - это была маска, которую мой друг Лёшка Кубин иногда надевал, чтобы скрыть горечь.

Из подъезда вышел Валерка со своим отцом. Мы с Кубиком поспешили к ним, надеясь, что утренний выжидательный застой сдвинется с мёртвой точки. И наши надежды оправдались:

- Мы сейчас на рынок поедем, - заявил Валерка. – Кроссовки мне будем покупать. Давайте с нами?

- Купим кроссовки, а потом в кафешку, - с улыбкой пообещал его отец.

На Кубика слово «кафешка» подействовало, как выстрел стартового пистолета.

- Поехали! – выпалил он с энтузиазмом, по всей видимости уже представляя различные вкусности.

Не думаю, что ему довелось этим утром позавтракать. Но, как бы то ни было, жрать Кубик хотел всегда. Частенько он обедал или у меня, или у Валерки. Наши родители его обожали, а мои мамка и бабуля так вообще настаивали, чтобы он приходил почаще.

В общем, нашли мы, куда нас этим утром ноги понесут, а точнее – колёса «жигулёнка». Почти счастливые мы забрались в машину и покатили на рынок. Когда выезжали со двора, я увидел, как из дома вышла Маринка, чуть-чуть с ней разминулись, не удалось перед ней засветиться. Но я не слишком расстроился, моё отличнейшее настроение, казалось, уже ничего не могло испортить.

Валерка сунул в магнитолу кассету с «Наутилусом помпилиусом», заиграла песня «Ален Делон». Наша троица тащилась от этой группы, и мы мечтали побывать на её концерте. Кубик начал подпевать, выстукивая ритм ладонями по коленкам, потом к нему присоединился я, а уж потом и всегда сдержанный Валерка не удержался. Его отец, дядя Игорь - коренастый, плечистый, очень похожий на юмориста Михаила Евдокимова,- рассмеялся, вырулив на залитый солнцем проспект. После «Алена Делона» зазвучала песня «Я хочу быть с тобой» и подпевать на этот раз мы не стали. В нашем понимании эта вещь была хоть и шикарной, но всё же про любовь, а подпевать песням «про любовь» стрёмно. Даже абсолютный пофигист Кубик это сознавал. Ну вы только представьте, чтобы мы, малолетние пацаны, затянули в машине плаксивыми голосами, вторя Бутусову: «Я хочу быть с тобой. Я хочу быть с тобой. Я так хочу быть с тобой, и я буду с тобой…» Тупо же!

Кстати, думаю, нужно кое-что о нас рассказать.

Как-то мы решили сравнить себя с какими-нибудь животными. После долгих, сопровождаемых смехом споров, пришли к выводу, что я похож на лиса, потому что шустрый, мелкий и рыжий. Валерку записали в медведи – крупный для своего возраста, сильный, весь в отца. В нашей компашке он был как знак: «Не трогать, убьёт!» для всяких задир. Рядом с ним я всегда чувствовал себя уверенней. Пожалуй, и Кубик тоже. Что уж говорить, повезло нам с таким другом. Если бы не Валерка, мы частенько огребали бы от пацанов с улицы Гагарина, с которыми у нас была вражда.

Что касается Кубика… после того, как перечислили кучу животных, мы остановились на помеси ужа и дикобраза. Уж – потому что тощий, а дикобраз – из-за волос, которые вечно торчали в разные стороны. Стригся Лёшка Кубин редко, а с расчёской не дружил категорически. К слову, ему наше сравнение понравилось, он заявил, что это его любимые «звери». Впрочем, у него все звери были любимыми – обожал животных. Однажды он подрался со старшеклассником из-за того, что тот на школьном дворе пнул кошку.

Вот такая была наша шайка – мелкий, здоровяк и тощий. Хоть бери да карикатуры с нас рисуй; а ещё мы могли бы в каком-нибудь детском фильме снятся в роли стереотипных хулиганов.

Но вернусь к нашей поездке на рынок.

Я сидел на заднем сиденье возле окна, глядел на проезжающие мимо автомобили и у меня было предчувствие, что этот день станет лучшим за последнее время.

Наверное, он действительно стал бы лучшим, если бы дядя Игорь не свернул с шоссе и не сбил собаку. Я даже не понял, как всё произошло, ощутил лишь, как машину тряхнуло из-за резкого торможения, а потом услышал визг и крик.

- Вот дерьмище! – выругался дядя Игорь, после чего ударил ладонями по рулю и вышел из автомобиля.

Мы выскочили следом. Как оказалось, визжала небольшая собачонка, а орала крупная тётка лет пятидесяти, и я услышал в этом крике боль и ярость. Увидев, что все живы, дядя Игорь облегчённо выдохнул, вытер ладонью выступившую на лбу испарину и начал оправдываться, отчаянно жестикулируя:

- Я не виноват, она выскочила хрен знает откуда! Слышите, дамочка, хватит уже орать, я вас вообще не зацепил! И скажите спасибо, что вообще тормознуть успел, не то в лепёшку вашу собаку раздавил бы.

Тётка умолкла, однако её лицо продолжало кривиться будто бы от боли. Собака тоже перестала визжать. Подволакивая ногу, она доковыляла до тротуара, развернулась, вытаращила чёрные глаза на дядю Игоря и оскалилась; её верхняя губа дрожала, сквозь зубы потекла пенистая слюна. В жизни не видел более отвратных псин – какая-то миниатюрная копия шакала, а хвост так вообще походил на крысиный.

- Всё, ребята, в машину садитесь! – скомандовал дядя Игорь, очевидно решив, что инцидент не стоит того, чтобы и дальше тратить на него время. А может, он хотел поскорее умотать с места происшествия, пока тётка не начала скандалить.

- Стоять! – рявкнула она так, что у меня слабость в ногах образовалась. Голос у неё был басовитый, совсем не женский. Собака гавкнула, словно вторя хозяйке, а потом снова оскалилась.

- Садитесь в машину! – нервно повторил дядя Игорь.

- Я сказала стоять! – брызжа слюной выкрикнула тётка. У меня создалось впечатление, что она стала больше. Её взгляд был прикован к дяде Игорю, глаза влажно блестели. – Ты причинил боль Ашшаху, ты, тупой козёл, причинил боль мне! Встань на колени и проси прощения, сейчас же!

Дядя Игорь опешил от такой наглости. Какое-то время он открывал и закрывал рот, очевидно, силясь сказать этой дамочке что-то оскорбительное, но в конце концов выдавил лишь:

- Да пошла ты!

Тётка подошла к нему вплотную, прошипела:

- За неделю зачахнешь, а когда сдохнешь, станешь моим! Неделя! И никакого тебе прощения, ты свой шанс упустил, а второго я не даю!

Последние слова походили на рёв зверя, но это не самое жуткое. Страшнее то, что тётка в считанные мгновения будто бы постарела лет на тридцать, при этом оставаясь всё такой же крупной, мощной. Её лицо избороздили глубокие морщины, пальцы скрючились, жировые складки на подбородке вздулись, глаза словно бы ввалились внутрь глазниц.

У меня перехватило дыхание. Очень хотелось отвернуться, не смотреть на старуху, но я не мог даже пошевелиться. Солнце как будто померкло. Мерещилось, что всё вокруг выцвело и застыло. Звуки улицы слились в единый вибрирующий на одной ноте гул, на фоне которого раздавался яростный голос:

- Зачахнешь, зачахнешь! За эту неделю ты тысячи раз пожалеешь, что не встал передо мной на колени!

Словно в тягучем сне я увидел, как старуха полоснула ногтями по щеке остолбеневшего дяди Игоря, разодрав кожу до крови, после чего широко раззявила рот, высунула язык и облизала пальцы. Собака гавкнула несколько раз подряд и этот лай был похож на хриплый смех. А потом мир вдруг оживился, посветлел. Оцепенение прошло, и я судорожно сделал глубокий вдох, будто долго находился под водой и наконец вынырнул. До моих ушей донёсся голос Бутусова из машины, он пел про добрейшего князя тишины.

Ведьма снова выглядела лет на пятьдесят, и я усомнился, что вообще видел её внезапно постаревшей. Могло ведь и померещиться, учитывая, что у меня всегда было хорошее воображение. Так я себя успокаивал. Порой самообман лучшее средство для возвращения душевного равновесия.

Дядя Игорь попятился, растерянно озираясь. Он словно от сна очнулся и, кажется, не совсем понимал, как тут очутился. Тётка презрительно сплюнула себе под ноги, взяла на руки собаку и зашагала прочь, переваливаясь с ноги на ногу точно жирная гусыня.

- Охренеть! – выдохнул Кубик. – Я чуть не обоссался!

Дядя Игорь тряхнул головой, приходя в себя, коснулся пальцами расцарапанной щеки и пробормотал:

- Вот же погань чёртова. Ей в психушке самое место.

Трудно было с этим утверждением не согласиться. Глядя вслед удаляющейся тётке, я пожелал больше никогда её не видеть. Мне подумалось, что некоторые злобные люди только и ждут возможности испортить кому-нибудь настроение. Так ведь всё было хорошо: ехали в машине, музыку слушали и – на тебе, хрень случилась. Несправедливо это. Сбившего собаку дядю Игоря я, разумеется, не винил. Ещё чего! Он сказал, что не виноват, значит, так и есть. Негоже сомневаться в словах отцов лучших друзей.

Мы сели в машину, дядя Игорь, воспользовавшись аптечкой, быстренько обработал царапины, и наша поездка продолжилась. Валерка выключил магнитолу, и правильно сделал. Думаю, никому из нас больше не хотелось слушать музыку. Мне уж точно.

- Эта тётка… - угрюмо заговорил Кубик. – Она, наверное, настоящая ведьма.

- Не неси чушь! – грубо осёк его дядя Игорь. – Это просто больная на всю голову дура. Ведьм не существует.

Валерка кивнул и поддержал отца:

- Ведьмы только в сказках бывают.

- А мне показалось, что она другой какой-то стала, когда орала, - не унимался Кубик. – В страшную старуху превратилась. Вы что, не видели?

- Замолчи! – резко сказал дядя Игорь, что меня удивило. Он таким тоном с нами никогда не разговаривал. – Ни в какую старуху эта сука не превращалась! У страха глаза велики, слышал такую поговорку?

Кубик стушевался и пролепетал:

- Наверное, мне померещилось.

«Мне тоже», - мысленно добавил я, едва не произнеся эти слова вслух. Вовремя спохватился, ведь прозвучали бы они глупо и, пожалуй, лживо. Можно сколько угодно обманывать себя, говорить «померещилось», но, чёрт возьми, Кубик видел тоже, что и я. И вряд ли нам обоим могла померещиться страшная старуха.

- Всё, хватит об этом, - поставил точку дядя Игорь. – Тема закрыта. Считайте, что ничего не случилось.

Легко сказать, образы старухи и её собаки крепко засели в голове и убираться не собирались. То, что случилось… это ведь было приключение. Хоть и жутковатое, но всё же приключение и его не стереть из памяти словами: «Тема закрыта».

Мы приехали на рынок. Дядя Игорь купил кроссовки, а потом, как и обещал, отвёл нас в кафе «Русский чай», где Кубик навернул двойную порцию блинов со сметаной и выдул три стакана компота. На его аппетит никакие злобные ведьмы не могли повлиять. Он повеселел, даже какой-то тупой анекдот рассказал про Чапаева и Петьку. Мы с Валеркой рассмеялись, а дядя Игорь, похоже, анекдот мимо ужей пропустил. Он напряжённо глядел на стакан с недопитым чаем и нервно барабанил пальцами по столу. Произнесённые им в машине слова: «Считайте, что ничего не случилось», очевидно, предназначались только нам, сам же он последовать собственному указанию явно не мог. Это было видно. Похоже, крепко его та тётка зацепила со своими угрозами. Так зацепила, что всегда улыбчивый, лучащийся позитивом дядя Игорь сам на себя перестал быть похож.

Когда ехали домой, он остановил машину возле магазина, купил несколько бутылок пива, чем очень расстроил Валерку.

Так закончилась наша поездка на рынок, и после неё мне уже не хотелось ни на речку, ни ещё куда-то. В кои-то веки я проторчал весь день дома – книжку читал, телек смотрел, стараясь отвлечься от того, что произошло утром. Однако мысли постоянно возвращались к чёртовой ведьме и её уродливой псине.

***

Вечером ко мне зашли Валерка с Кубиком, и мы отправились на пустырь. Там, в полуразрушенном здании старой бани, располагался наш штаб, место, где можно костёр пожечь и потрепаться о том, о сём, глядя на огонь. Совсем как индейцы.

Организовав крошечный костерок, мы расселись на деревянных ящиках, которые ещё в прошлом году приволокли со свалки. Красные отблески огня плясали на кирпичных стенах бани, в оконных проёмах мельтешила мошкара. Обычно мы всегда чесали языками без умолку, темы для болтовни появлялись сами собой, но этим вечером даже Кубик был непривычно тихим, а Валерка так и вовсе мрачным. Тяжело вздохнув, он заговорил понуро:

- Батя за час то пива выпил, а потом пошёл и ещё купил. Он ведь только по праздникам выпивает, да и то чуток совсем.

- Из-за ведьмы расстроился, - сделал очевидный вывод Кубик.

- Из-за неё, суки драной, - подтвердил Валерка, подкинув в костёр обломок ветки. – Батя, кажется, боится, что она его прокляла.

Мне вспомнилось, как старуха шипела: «За неделю зачахнешь!» Что это если не проклятие? Я хотел сказать Валерке что-нибудь утешительное, но в голову ничего путного не приходило.

- Твоему бате нужно было фигу скрутить, - заявил Кубик тоном опытного эксперта. Он обожал давать запоздалые советы. - Фига хорошо от ведьм защищает. Я, когда в деревне жил, мне об этом один дед рассказал, и я теперь если вижу какую-нибудь подозрительную бабку, всегда фигу скручиваю.

- Что, и сегодня скручивал? – осведомился я.

- А как же! – последовал ответ. – Прям как увидел ту тётку, так и скрутил. Я сразу понял, что она ведьма, а её псина… это… это чёрт замаскированный!

Меня удивило, что Кубик назвал собаку пренебрежительным словом «псина», такого он себе никогда не позволял. А что касается хрени про чёрта… порой Лёшку Кубина посещали и более бредовые мысли.

- Сам ты чёрт замаскированный, - проворчал Валерка. – Это была обычная собака.

Кубик мотнул головой.

- Не-а, не обычная. А та тётка настоящая ведьма. У меня чуйка на такую фигню.

- У тебя на всё чуйка, - съязвил я. – В прошлый раз мы из-за твоей чуйки в лесу заблудились, потому что ты сказал, что точно знаешь, куда топать. Так что не гони, Кубик.

Он дёрнул плечами.

- Ну да, в прошлый раз я облажался, но насчёт той тётки не ошибаюсь. Ведьма она.

- Может, ты и прав, - поморщился Валерка. – Ты сказал, что видел, как она в старуху превратилась… Знаешь, кажись, я тоже это видел. Не хотел тогда при отце говорить, но да, было дело.

Они посмотрели на меня. Чувствуя себя деталью в почти собранной головоломке, я таинственно выдержал паузу и признался:

- И я это видел.

- Значит она и правда ведьма, - ещё больше помрачнел Валерка.

Мне вспомнилось, как он говорил в машине, что ведьмы бывают только в сказках. Я тогда сразу просёк, что эти слова были лишь для поддержки отца. Разумеется, Валерка верил в существование ведьм так же, как и я, и Кубик. А как иначе? Здесь же, в нашем штабе, у нас частенько заводились разговоры о летающих тарелках, о снежном человеке, об оборотнях и вампирах, ну, и о ведьмах, конечно. Мы не сомневались, что всё это есть на самом деле. Ну как, скажите на милость, нормальным тринадцатилетним пацанам не верить в такие интересные вещи? Однажды, когда в нашем городе пропали две малолетние девчонки, мы даже верили, что директор школы – кровавый маньяк, который этих самых девчонок похитил, расчленил и сожрал. Подозрение, конечно же, выдвинул Кубик с его особенной чуйкой. Спустя три дня девчонки нашлись, причём живые и здоровые, и директор школы в наших глазах был оправдан.

Только став взрослым, я понял, что одно из величайших радостей детства, это искренняя вера во всякую хрень.

Впрочем, в тот вечер было исключение из правил, и вера в ведьму вызывала лишь тревогу и страх.

Валерка достал из кармана складной нож, открыл его и принялся нервно строгать ветку. Точно такие же ножи были и у нас с Кубиком. Мы купили их вместе и выплавили выжигательным аппаратом на пластмассовых рукоятках буквы: «В.Э.А», инициалы наших имён: Валерий, Эдуард, Алексей. Эти ножи были чем-то вроде символа нашей дружбы. Тогда же мы дали клятву никогда не бросать друг друга в беде и подтвердили свои слова кровью – сделали порезы на ладонях. Нам казалось, что именно так клянутся настоящие индейцы. Дети, что с нас взять. Правда Кубик слишком уж сильно порезался, кровью рубаху перепачкал и от матери ему неслабо потом влетело.

- Значит, она на самом деле батю прокляла, - выдавил Валерка, всё более яростней строгая ветку.

Его нужно было успокоить, но ничего правдивого для успокоения в голову не шло. Я решил, что и ложь сойдёт:

- На сильных людей проклятия не действуют. Это я в одной книжке прочитал. А твой отец очень сильный.

Валерка оживился. Думаю, именно такие слова он и хотел услышать.

- В какой книжке?

Я сделал вид, что пытаюсь вспомнить.

- Название у неё какое-то непонятное. Но в ней чистая правда написана.

- Точняк, - Кубик достал свой нож, подбросил его на ладони. – Всё так и есть. Если человек сильный, то ему пофигу проклятия. Дед в деревне рассказывал, как одна ведьма прокляла сильного мужика и облажалась. Проклятие к ней самой вернулось, и она сначала ослепла, потом оглохла, прыщами здоровенными покрылась и сдохла. А когда она сдохла, её сожгли, а пепел в болото выкинули. Так что Эдюха прав, и в той книжке всё правильно написано.

Я посмотрел на Кубика с уважением. Умел он иной раз вовремя вставить свои пять копеек.

Валерка швырнул обструганную ветку в костёр, поднялся, впервые за вечер на его лице появилась улыбка.

- Мой батя сибиряк, - он приосанился, расправил плечи, будто желая показать, что не слишком отличается от отца. – Сильнее, чем мой батя, хрен кого найдёшь. Да он даже не болел ни разу!

- Обосралась эта ведьма с твоим отцом, - усмехнулся я, ни капли, не сомневаясь в своих словах. Вышло так, что на основе моего вранья мы сделали ободряющий вывод и собственное лукавство мне уже не казалось таким уж лукавым.

- В жопу эту ведьму! – Кубик скорчил свирепую гримасу и взмахнул ножом. – Теперь она ослепнет, оглохнет, прыщами покроется и сдохнет!

- В жопу ведьму! – с чувством повторил Валерка.

Кубик заулюлюкал, как индеец, хлопая ладонью по губам.

Вот так легко и просто мы выдали желаемое за действительное. И дело было не только в нашей детской непосредственности, но и в мощном отторжении уныния, в заряде позитива, который мы впитывали в себя с каждым летним днём. Этот позитив был сродни иммунитету, защитой от всякого дерьма.

Поочерёдно послав ведьму в жопу, мы с готовностью и облегчением сменили тему разговора; начали обсуждать давно запланированную драку с гагаринскими, стенка на стенку, или, если сильно не преувеличивать, кучка на кучку. Нас пятеро, их пятеро. Ради такого благородного дела к нашей компании готовы были присоединиться ещё двое парней. Дело в том, что гагаринские частенько дразнили Вадика, дурачка с нашего двора; Чкбурахом бедолагу обзывали из-за того, что у него уши большие. Но это не главное их преступление. Ещё весной, в школе, один из гагаринских, споря с Кубиком, ляпнул, что «Ласковый май» крутая группа, а «Наутилус помпилиус» говно. Если на наезды на Вадика мы как-то ещё могли закрыть глаза, то оскорбление нашей любимой группы простить не могли. Такое не прощается, и драка обязательно должна была состояться. Да, мы тянули время, называя это подготовкой, но никто из нас не сомневался, что уже совсем скоро обидчики поплатятся за всё.

Эти гагаринские одним своим видом нас бесили – всегда чистенькие, аккуратненькие. Главным у них был Женька Матвеев – жилистый, сволочь, юркий, на самбо два года ходил. Да и остальные не выглядели хиляками. Так что бой предстоял жестокий, учитывая, что хорошо драться из нас умел только Валерка. Я – так себе был боец, а Кубик в драках лишь орал, как оглашенный, выпучив глаза, да руками махал как мельница, редко попадая по цели. Шума от него было много, а толку мало, но его яростные вопли вполне годились в качестве психической атаки.

В общем, нам было, что обсудить и обсуждали мы это с удовольствием, с боевым настроем, от давешней хандры и намёка не осталось. Если честно, предстоящая драка вызывала у меня лёгкий страх, но я, чёрт возьми, храбрился и представлял, как нанесу первый удар – так, нахрен, нанесу, что у любителей «Ласкового мая» челюсти отвиснут. Это такой кайф быть героем! Пусть даже только в своих фантазиях.

Кубик достал из кармана пачку «Примы», которую, разумеется, у отца спёр. Прикурил сигарету и пустил по кругу. Мы мелко затягивались; пытаясь не раскашляться я старательно делал вид, что получаю от курения удовольствие. Совсем как взрослый. Меня подташнивало, но хрен бы я в этом своим друзьям сознался. Слава Богу, что сигареты Кубик таскал у отца не часто, а потому и травили себя этой гадостью мы редко.

Сгущались сумерки, пора было домой топать. Возвращаясь, мы сделали небольшой крюк, чтобы пройти через улицу Гагарина. Наши враги ошивались возле скамейки у детской площадки, один из них держал на плече магнитофон и пританцовывал, из динамика доносилась песня «Миража». Как вообще можно такое слушать, если ты не девчонка? Проходя мимо, мы наградили гагаринских ненавистными взглядами, они ответили нам тем же, а Женька, сучара, ещё и средний палец показал. Кубик приставил к паху локоть и показал в ответ кулак. На этом обмен «любезностями» был закончен. Главное, мы засветились перед обидчиками – чтобы они не расслаблялись, чтобы знали, что наш боевой отряд всегда рядом.

Когда зашли в наш двор, мы минут десять потоптались возле моего подъезда, а потом разошлись по домам. Если оценивать прошедший день по десятибалльной шкале, то я бы поставил восьмёрку. Настроение у меня было таким же хорошим, как и утром. Проведённый с друзьями прекрасный вечер, словно бы растворил в себе все давешние негативные переживания, и я был абсолютно уверен, что встреча с ведьмой не будет иметь никаких последствий.

Ошибался. Последствия проявили себя той же ночью в виде кошмарного сна. Мне привиделся мёртвый лес. Всё вокруг было серое, будто присыпанное пеплом. Корявые деревья щетинились острыми ветвями, повсюду торчали гнилые пни и коряги, громоздился трухлявый бурелом. Я брёл по этому лесу, ощущая себя абсолютно беззащитным. Серость угнетала, мне мерещилось, что за каждым деревом скрывается что-то страшное, готовое в любой момент выскочить, напасть, растерзать. Откуда-то донёсся протяжный голос:

- Зача-ахнешь… зача-ахнешь…

Ветви деревьев зашевелились, как лапы чудовищ; то тут, то там начали появляться призрачные фигуры, и они не шли, а словно бы плыли в мрачном пространстве, приближаясь ко мне. Я хотел бежать прочь, но подлые законы сна сковывали мои движения, позволяя лишь медленно пробираться сквозь серость, будто сквозь липкую густую патоку. Деревья тянули в мою сторону острые ветви, мутные силуэты обрели чёткую форму человеческих фигур.

- Зача-ахнешь… зача-ахнешь… - голос походил на шелест листвы.

Среди бурелома вспыхнула искра, она начала становиться всё больше, больше, пока не превратилась в сияющий тоннель. Я почувствовал, что там выход из этой проклятой серости и рванул вперёд – медленно, ужасно медленно. Призрачные люди были совсем уже близко. За буреломом вдруг возникла ещё одна фигура – огромная, как деревья. Она словно бы состояла из плотного дыма.

В панике я продолжал продвигаться к сияющему тоннелю, вся моя суть отчаянно к нему стремилась. Дымная фигура всколыхнулась, обрела ясные черты, и я увидел исполинскую горбатую старуху с растрёпанными седыми волосами. Её приоткрытый рот походил на звериную пасть, в чёрных глазах горели бледные огни.

- Зача-ахнешь…

Она вытянула в мою сторону руку, которая принялась удлиняться; корявые узловатые пальцы с желтушными ногтями шевелились как лапы какого-то насекомого.

Я чувствовал, что не успею добраться до тоннеля. Серость будто стиснула меня со всех сторон, сковав движения, а огромная ладонь чудовищной старухи уже нависла надо мной, вот-то вот схватит…

Наверное, схватила бы, если бы я не проснулся. Сердце колотилось, в сознании таял образ старухи. До этого мне никогда не снились кошмары, если не считать непонятного горячечного бреда, когда болел гриппом. А это был конкретный кошмар, пробудившись, я помнил каждую деталь: деревья, призрачные фигуры, бурелом, сияющий тоннель… Приснится же такое!

В окно проникал лунный свет, тикали часы на стене. Страх сменился грустью. Глядя в потолок, я впервые всерьёз задумался над тем, что жизнь не бесконечна. Рано или поздно умрут бабуля, отец, мать, а когда-нибудь настанет и мой черёд. Негоже ребёнку думать о таком, но, увы, порой некоторые откровения являются со всей своей жестокостью, не дожидаясь своего срока. Пожалуй, именно в эту душную июльскую ночь я шагнул на путь взросления. У каждого ведь есть свой подобный рубеж, вот только вряд ли ещё кто-то пересекает его из-за чёртовых страшных снов.

Не меньше часа я маялся, думая о потерях, которые мне предстоят в жизни, а потом снова уснул и на этот раз обошлось без сновидений.