Пашка⁠⁠

Отец закинул ногу на ногу в кресле напротив телевизора, одной рукой он с чувством скреб пузо под майкой, в другой задумалась о гримасах реинкарнации початая бутылка пива. Мама, одетая в халат и шлепанцы, гладила белье посреди комнаты. Поевший Пашка, выйдя с кухни, поморщился: не семья, а телепародия на саму себя.

Едва он пристроился с книжкой в углу дивана, отец оторвался от «пешеходов юродивых», как с чьей-то подачи именовал наших футболистов, хотя болел за них всей душой и, не задумываясь, отдал бы за победу почку. Даже обе.

– Что уважаемый Паландреич заказал Деду Морозу?

Отец часто величал мелкого, но уже разменявшего семнадцатилетие Пашку по имени-отчеству – с напускной серьезностью, где смешались юмор и любовь. Остальные говорили просто Пашка, наполняя ласкательным, как мама и сестры, либо просто звательным смыслом.

– То же, что в прошлом. – Пашка задавил вздох в зародыше. – Дед прижимистый оказался, вместо смартфона под елку опять приволок детский подарок от заводоуправления.

– Дрюня, зачем мальчику душу рвешь? – Мама с укором покачала головой. – Поговорим об этом, когда насчет премии прояснится.

Дрюней Андрей Александрович был только для мамы, никому другому такое обращение не прощалось. В ответ отец звал Александрину Андреевну Дриной, вместе получалось чудесно.

– Дрина, наш мальчик уже не мальчик, на телефон сам заработает. – Во взгляде мамы скользнуло неодобрение, и отец сменил тон: – Ладно, в подарке тоже материально поучаствуем, когда годовую премию выдадут.

Пашка процедил с дивана:

– Будет премия или нет – зависит от меня.

– Что-то не получается? – посочувствовала мама.

– Я не о своей премии. Говорю обо всех.

Такого впечатления на родителей не удавалось произвести даже в былые годы пятеркой по английскому. Оба застыли, отец приглушил звук телевизора.

– Изволь объясниться, Павел Андреевич.

– По сборке не укладываемся. – Пашка отложил книгу. – Я отвечаю за тряску и поливку антенн. На вибростенде положено держать по сорок минут каждую, а дождевание делать по два часа. Антенн много, к Новому Году успеть не получается.

Вместо десятого класса он решил поработать до совершеннолетия – после армии легче поступить, куда душа пожелает. Пока она не желала никуда, и.уже полгода Пашка осваивал специальность слесаря-сборщика. Профессия «слесарь» в названии оказалась фикцией. Сборка, сборка и еще раз сборка. Как на конвейере, но без конвейера – собранное рабочие сами переносили с участка на участок. Выпускали наземные и корабельные станции слежения.

Мама всплеснула руками:

– Станции отправятся военным только после праздников…

– Пусть до отправки хоть месяц лежат, – перебил отец, – продукция должна быть опломбирована датой уходящего года, иначе…

Он умолк. Премия зависела от выполнения плана, а он теперь срывался по вине сборщиков. Родители переглянулись – на эти деньги рассчитывали и в мыслях уже распределили.

– Ничего нельзя сделать? – Надежда в мамином голосе изо всех сил боролась со здравым смыслом.

Пашка признался:

– Вчера подошел Валерка, он занимался антеннами до меня. Сказал, что если по одной поставить на вибростенд и под душ, чтоб со стороны казалось, что работа идет с каждой, а остальные сразу передать на финальные испытания…

Отец трудился в цеху обработки металла, мама – в заводоуправлении, но оба примерно представляли Пашкину работу. В авральные предновогодние дни не имевшему опыта ученику поручили простейшее – таскать антенны на испытания. Антенны напоминали стального ежа с собственным электронным блоком размером с хороший ящик. Если подлезть и правильно взяться, в одиночку ее можно перетащить в помещение с вибростендом, который напоминал стиральную машину, запущенную в режиме сушки. Прикрепленную болтами антенну трясло необходимое время, затем Пашка – как самый неквалифицированный работник – тащил ее в душевую, где надолго оставлял под струями. После этого квалифицированными слесарями-сборщиками производились проверка на герметичность и подтягивание внутренних соединений, а если вскрывался брак – его устранение. Готовые антенны соединяли с блоками станции, и бригада на грузовике выезжала за город на полигон, где испытывала их, подняв на высокой мачте. Последний штрих по возвращении – упаковка и опломбировка ящиков представителями завода и заказчика.

Завтра – последний рабочий день года, и даже оставшись во вторую смену, в график бригада не укладывалась. Предложение Пашкиного предшественника показалось маме отличным выходом.

– Вот! – обрадовалась она. – Хорошо придумали.

– А войска получат не пойми что?! – взорвался отец, и даже пиво в руке расплескалось.

По убеждениям он был закоренелым коммунистом из тех, что где-то в доме обязательно Сталина на стенку налепят. Мама, словно в противовес, была либералом – в худшем значении этого слова. Отец гордо говорил «Родина», мама, пренебрежительно, – «эта страна». После какой-нибудь теленовости от мамы часто слышалось «Какой ужас, надо валить», с чем Андрей Александрович мгновенно соглашался строчкой из анекдота: «Давно об этом говорю. Кого первым?» Причем – не шутил. Непонятно, как сошлись и десятилетиями уживались столь разные люди. Мама могла полюбить отца за несгибаемость и самоотверженность, он ее – за отстаивание интересов семьи любой ценой и… наверное, было за что еще, некогда мама блистала красотой и отбоя не имела от ухажеров. Или убеждения разделились с годами, или изначально друг в друге видели больше хороших людей, чем идейных противников, но семья счастливо существовала и вырастила троих детей. И вот обоим родителям наступили на больную мозоль.

– Плевать мне на военных, – завелась мама, тоже переходя на повышенные тона. – Только деньги у народа отнимают.

– А если завтра война? – У отца задергался глаз.

– Господи, с кем?

– Дрина, война уже идет! Идеологическая!

– Идеологическая, напомню, коммунистами давно и успешно проиграна.

– Это нам так в девяностые объяснили, а весь мир считает, что проиграла Россия, а не коммунисты. Позволь встречно напомнить, что Запад воевал не с коммунизмом. Посмотри, как они носятся с выгодным в торговле коммунистическим Китаем. Коммунизм был поводом. Дело в том, что в отличие от китайцев мы тоже европейцы, но наша правда убьет их правду, за то и вечная война не на жизнь, а на смерть – война за правду!

Оба на миг замерли, как боксеры после разведки боем, готовя убийственные доводы и не менее фатальные контрдоводы.

Пашка не встревал в перепалку, опыт говорил, что это бесполезно.

– Как вбить в твою тупую башку: не будет никакой войны! – начала мама новый раунд. – Ядерной не допустят, потому что в ней не будет победителей, а глобальная обычная никому не нужна – умирать и посылать на смерть своих детей не захочет никто.

– Вот оно, воспетое Голливудом «Спасай задницу! Не будь героем! Пусть унизишься, зато жив останешься!»

– Да никому не потребуется твое геройство, если не смотреть друг на друга, как на врага!

– А зачем тогда множатся вокруг России базы наших «друзей»? Разве друзья так поступают?

– Потому что объединяться нужно, а не разъединяться, об этом нам твердит весь мир!

Отец улыбнулся и снизил накал речи:

– Как бы ни уверяли в миролюбии, но когда видишь… да что там, когда просто чувствуешь направленный на себя ствол в руках того, кто легко нажмет на спусковой крючок, просыпается инстинкт самосохранения. На подсознательном уровне. Он-то и заставляет объединяться против таких друзей. Поэтому я нисколько не против объединения.

– Объединиться нужно не «против», а «за», тогда не нужно делить людей на наших и не наших. Неужели не понимаешь? Загляни в будущее – оно за глобализмом, другого быть не может, это закон развития общества.

– Ага, из-за бугра только и слышно: глобализм – светлое будущее человечества, – едко произнес отец. – Жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе. Потому что под глобализацией спрятала хитрую мордочку американизация. Как сказал Сталин, «Всегда думал, что демократия – власть народа, но товарищ Рузвельт доходчиво объяснил, что демократия – власть американского народа».

– Это ему приписывают.

– Откуда тебе знать, если не читаешь ничего, с чем не согласна? И, кстати, чем коммунизм хуже твоего глобализма, если то и другое предполагает объединить людей всей планеты ради всеобщего равенства и счастья? Или у глобализма все же другие цели?

– Это у коммунизма другие цели!

– Какие же другие, любопытно послушать?

– Историю учи, неуч!

– Кто бы говорил!

Пока оба выбирали доводы посокрушительней, Пашка вставил в долгожданную паузу:

– Валерка сказал: если из-за меня план не выполнят, мне, конечно, никто слова не скажет, ведь я как бы прав… Но у всех семьи, дети, кредиты…

– А как потом жить будешь, – задумчиво произнес отец, отставив пиво на пол, – если пойдешь на поводу, и по твоей вине чужую ракету пропустят, или своя не туда полетит?

– Хорошо жить будет! – вступилась мама, выключив утюг, чтоб не отвлекал. – Преступному режиму армия нужна для удержания и усиления власти, больше ни для чего, и чем слабее армия, тем меньше жить режиму.

– Для тебя и твоих друзей любая власть в России преступна, – объявил отец. – И вспомни Элизабет Руссе, хочешь, чтобы с нашим сыном обошлись так же?

Родители у Пашки были начитанными, полки мебельной «стенки» всю жизнь заполняли штабеля книг, а не посуда, но здесь не поняла даже мама:

– Кого вспомнить?

– Пышку.

Пашка не понял, о какой пышке, Пышке или «Пышке» говорят, а лезть с вопросами не стал. Просто не смог, родители вновь завелись на всю катушку.

– С ума сойти! – отреагировала мама. – Когда в магазин идет, несколько продуктов запомнить не может, а девицу легкого поведения… – Заметив заинтересованный взгляд Пашки, она вернулась в тему. – В принципе, хороший пример, только неправильный. Все будет наоборот. Нашему сыну еще работать в этом коллективе, и если он всех подставит…

– А подставить Родину, – перебил отец, – по-твоему, лучше?!

– А смотреть в глаза людей, которые по его милости без денег останутся? – Выйдя из-за гладильной доски, мама встала перед отцом, сурово наставив руки на бока. – Недополученные деньги – это неосуществленные мечты, недолеченные болезни, недокормленные дети… Подумай, что будут говорить о нашем сыне! Ему еще жить и жить в этой стране!

Отец тоже поднялся – не любил, когда с ним разговаривают свысока во всех смыслах.

– Скажут, что молодец, что так должен поступать каждый. Будут гордиться им. И покажи тех, кто говорит по-другому, мы с ребятами с ними по-своему потолкуем.

– Вот вся твоя сущность: любому оппоненту – в морду кулаком или в спину ракетой, лишь бы по-твоему стало!

– При чем здесь ракеты? Не на того валишь. И, кстати, я мирные города атомными бомбами не взрывал. И друзей, которые так поступают, иметь не хочу.

– Потому у тебя не будет много друзей!

– И не надо! Единственные друзья России – армия и флот, как сказал…

– Спокойной ночи, – громко выдал Пашка поверх ругани.

Он встал и направился в спальню.

Родителей будто выключило, комната погрузилась в звенящую тишину.

– Спокойной… – бездумно начала мама, но беспокойство не отпускало. – А нельзя время стенда и дождевания сократить?

Пашкин обреченный жест объяснил ситуацию раньше слов:

– Тогда на полигон придется возить поштучно, по степени готовности, а на оформление пропуска и осмотр грузовика почти час уходит. Уже думали, не получается.

Отец удовлетворенно сказал:

– И хорошо, что не получается, время испытаний не зря установили. Так что, Паландреич, выбор очевиден: либо премия, либо качество. – Он устало опустился в кресло. – Сынок, тебя подставили. Что ни выбери – тебя проклянут. Почитай «Пышку» Мопассана, увидишь, как с тобой обойдутся, если сделаешь то, что от тебя хотят, и что приказать им совесть не позволяет.

– А если не сделает – обойдутся еще хуже! – стояла мама на своем, но одновременно искала выход: – А зачем возить станции на полигон? Разве на заводе места мало?

– Излучение и помехи, – выдал Пашка фразу, услышанную в цеху. – Испытывать разрешено исключительно за пределами населенных пунктов.

Мама обернулась к отцу:

– А твой Сталин на мелочи вроде излучения даже внимания не обратил бы.

– Он бы за такие слова, Дрина, на тебя обратил.

– Вот-вот, и это тоже, Дрюня, спасибо за аргумент.

– Спокойной ночи, – окончательно сказал Пашка.

Квартира вновь погрузилась в тишину.

– Пашенька, – остановила мама, – тебе завтра делать судьбоносный выбор. Ты слышал мои аргументы, скажи, разве я не права?

– Наверное, права, мама.

В один миг отец будто постарел на сто лет – обмяк, ссутулился, взгляд потускнел.

– То есть, сынок, считаешь, что я не прав?

Пашка помотал головой:

– Ни в коем случае не считаю, папа. Ты тоже прав.

Лица родителей застыли, как у мраморных изваяний.

– Так не бывает! – вырвалось у обоих.

– К сожалению для меня – бывает. – Пашка удрученно развел руками. – Простите, завтра тяжелый день, я пошел спать.

– Какой же выбор ты сделаешь? – не выдержала мама.

– Еще не знаю. Не люблю крайностей. До утра времени много, подумаю.

Когда дверь за ним закрывалась, вслед дружно раздалось:

– Сынок, никого не слушай, поступай, как подсказывает совесть!