Океан вечный 2⁠⁠

Кошмар курьера.
4412 слов (20-30мин)

Долгий рабочий день наконец подходил к концу. Уборка сена в этом году затянулась из-за постоянных дождей и Эдену теперь приходилось наверстывать упущенное время. Дожди ушли и наступила осенняя прохлада. За день он мог связывать по шесть или даже по восемь плотных соломенных пука, которые с наступлением сумерек он перекатывал под крышу амбара. Приторный запах заплесневевших досок и сена, всякий раз заставлял его поморщиться, даже против его желания. Закрывая на засов покосившиеся двери, обитые ржавой жестью, он оставался снаружи один со своими мыслями, оставляя все плохое в соломенной вязке. В свои четырнадцать Эден хорошо понимал, что не сможет спрятать все свои страхи в амбаре, просто ему хотелось верить, что, возможно, однажды это все же как-нибудь получится, как-нибудь образуется само-собой.

Он хотел бы уметь улыбаться, глядя в лицо надвигающейся безысходности, как это делал его покойный папаша, но никогда еще его дела не были так плохи. Грязный, мокрый от пота, он опирался на черенок косы и провожал взглядом последние лучи осеннего солнца. Прохладный северный ветер играл его влажными каштановыми волосами. Солнце улыбалось ему, зная, что завтра они все еще смогут увидеться.

Отец сделал все что мог, чтобы его уход был не таким болезненным. Последнее что он успел – колодец, выкопанный и уложенный камнем лишь наполовину. Прошлым летом колодец размыло, и он обвалился. Оставалась только река в трех километрах от дома и осенние проливные дожди. Чистой, незараженной воды больше взять было негде и фильтров тоже не оставалось. Фильтр из мха, которым Эден очищал воду, был глупым трюком для слабеющего мозга и матушка, конечно же, не могла этого не знать. Но он пил зараженную воду, и она тоже пила, прекрасно понимая, чем, в конце концов, все закончится. Наверное, это даже не было глупостью, это была всего-навсего пустая надежда.

Не тоска по умершему мужу и не ночные кошмары источили тело матери и вогнали ее в глубокую кому, это был реолий и Эден знал это, потому что то же самое год назад происходило с отцом, то же самое происходило теперь и с ним самим. Засыпая, он проваливался в пустоту, кончики пальцев подрагивали и чесались, но он не мог освободиться из гнетущего плена. Бактерии в его голове удили рыбу, и рыбой этой была его память. Безболезненно отсекая сначала не самые важные, не связанные с другими, воспоминания, реоселлы проникали все глубже. Забывать становилось все больнее. Воспоминания исчезали, оставляя тень, и глядя на нее, Эден силился вспомнить то, чего в его голове больше не было. Это выматывало почти так же сильно, как и уборка сена.

До покоса Эден даже представить себе не мог, насколько сильно может болеть спина. Мазь, которую матушка сварила еще перед сезоном дождей, помогала слабо и уже на следующий день боль возвращалась, загоняя свои ядовитые клыки под кожу и вливая в мышцы парализующий яд. В первые дни покоса Эден еще надеялся, что сумеет привыкнуть и постепенно боль пройдет сама по себе, но лучше не становилось, а вчера начались судороги. Реолий пожирал его мозг и оставалось только ждать, когда он закончит начатое.

Яркие вспышки, явившиеся несколько дней назад с запада, сначала пугали его, но теперь, укладывая косу и оселок под лавку, Эден лишь отстраненно смотрел в сторону леса, где пульсировало яркое голубое сияние. Одиночество выжигало его эмоции, подобно огню, вытягивая весь кислород, которым было желание жить. Стрекотавшие в траве кузнечики и тени воспоминаний пытались свести его с ума каждый вечер.

Боясь разогнуть спину, он присел на лавочку, и она тихо скрипнула под ним. Всполохи над лесом медленно угасали и в небе становились видны маленькие колючие звездочки. Дождя не предвиделось, и значит работа завтра продолжится, хотя, на самом деле, Эден уже который день мечтал просто лечь умирать возле матушки. Уже вторую неделю она пребывала в забытьи. Если раньше она еще могла очнуться от сомны и помогать ему по дому или же просто глупо суетиться, делая вид, что ничего такого слишком уж плохого и не случилось, то теперь она даже больше не бредила во сне, просто лежала не шевелясь. Вчера Эден увидел, что на коже у нее начала выступать желтая густая слизь – «желток», как назвал ее когда-то Фрол. Родители Фрола были из первых, у кого проявилась зараза, так что уж он наверняка знал о чем говорил. Другие называли это смолой, и когда кто-то покрывался смолой – его сжигали. Когда костры стали складывать чуть ли не каждые две недели, советом деревни решено было сниматься на юг в поисках чистых территорий. Но семья Эдена осталась на своей земле. У них был запас фильтров, у них была собственная лаборатория для очистки воды, и, будущее на опустевшей земле, но с крышей над головой, не казалось таким уж мрачным. Еще одна сказка, в которую они все трое так сильно хотели поверить.

Опустив натруженные руки на скамейку, Костя откинул голову назад и тихо стукнулся затылком о бревенчатую стену. Усталая улыбка бродила по его лицу, но на глаза сами собой наворачивались слезы.

- Завтра будет получше. – солгал он себе и бессильно хихикнув, расслабил дрожащее тело. Утомленное сердце бухало в груди, но стук его становился все тише, как если бы оно падало в бездонный колодец.

Фрол во сне усердно махал ему рукой, и в глазах у него стояли слезы. Эден махал ему в ответ, чувствуя на плече тяжелую отцовскую руку. Он верил, что все будет у Фрола хорошо, и у него самого – тоже. Тяжелые фиолетовые сумерки придавливали к самой земле, и Эден чувствовал невероятную тяжесть на душе. Когда он повернулся к отцу, то увидел, что в другой руке тот держит свечу.

«Иди сюда» - отступая назад, позвал он Эдена не своим, каким-то чужим голосом. Эден подошел, заглянул отцу за плечо и увидел бледную, лежащую на кровати, мать. Она была плотно укрыта соломенным одеялом, тем самым, в который заворачивали больных перед сожжением.

«Ты видишь то же что вижуя?» - спросил отец.

«Да» - ответил Эден и отец вдруг схватил его за руку. Свечка в руке у него затряслась прямо над соломенным одеялом и Эден увидел, как приоткрылись глаза матери – всего лишь чуть-чуть, но ее веки дрогнули. Мир на секунду замер от ужаса.

- ПАП! НЕ УРОНИ! – выкрикнул Эден, бросаясь вперед и пытаясь поймать свечку в трясущейся вокруг темноте. Но пальцы его прошли сквозь свечу, и она превратилась в дым.

- Полегче, малой. – прохрипел из темноты незнакомый голос и Эден, подавшись назад, попытался выдернуть руку из стальной хватки. Не было никакого отца, не было никакой мамы и небо с его яркими точками исчезло в свете смолившего перед ним, факела. В неровном свете он видел четырех пришлых, пялившихся на него из темноты. На них были плотные простеганные куртки, с которых свисали лямки, ремни и карабины, а походные штаны на них казались еще плотнее и толще чем куртки. Взгляд Эдена скользнул вниз, и он увидел в полумраке четыре пары тускло мерцающих в свете факела, металлических носка сапог.

- Дома кто есть? – спросил тот, что держал Эдена за руку. Выцветшие старческие глаза, казалось, пытались прожечь его насквозь. Серая, с проседью, борода, грязной мочалкой торчала из-под воротника куртки, напоминая лесной мох.

- Нет. – вскинув голову, прошептал Эден – Я здесь один живу.

- С чего бы тебе тогда шептать? – склонив голову набок, спросил старик. Его тонкие, но на удивление сильные пальцы еще сильнее сдавили кисть мальчишки и тот застонал.

- Малик, проверь дом, - отрывисто бросил старик. - Только давай, это, осторожно там.

- Дядя Сережа, осторожно — это если только в броне отбойников и на карачках. – буркнул один из четверки, здоровяк с черной густой бородой, и нехотя подошел к двери.

- Илья, прикрой. Мало ли. – нервно кивнув в сторону бородача, сказал дядя Сережа. – Гори, проверь пока мальчишку на бактерии.

Самый молодой, с виду, боец с жидкими усиками, поспешил к двери, а другой – темнокожий, с умными водянистыми глазами присел на корточки и посмотрел Эдену в глаза.

- Привет малец, меня зовут Гори. Я санитар. Сейчас я проверю твою кровь на состав бактерий, хорошо? – улыбнулся он.

- У меня есть бактерии. – тихо ответил Эден. – И я соврал. Мама дома, а отца мы сожгли.

Гори, кажется, обрадовался побежавшим по щекам мальчика, слезам, и, подняв взгляд на командира, который все еще держал Эдена за руку, мягко кивнул. Только сейчас Костя заметил в другой руке у старика тяжелый, зазубренный охотничий нож. При желании, таким можно было бы даже срубить дерево.

- Пока не сомна. – прошептал Гори. – Можете отпустить мальчика.

Дядя Сережа нехотя отпустил тощее запястье мальчишки из своей железной хватки и отошел в сторону. Двое других тем временем аккуратно и никуда не спеша, пробрались в дом. Эден слышал, как скрипят половицы под их тяжелыми сапогами, но помешать им он уже не мог.

- Майор, можно на два слова? – донесся приглушенный бас из-за стены и командир, оставив смоливший факел санитару, поспешил в дом.

Эден хотел было подняться, но санитар тут же усадил его обратно на лавку и воткнул факел в землю.

- Тебя как звать-то, любезный? – спросил он, вытянув из подсумка на животе тонкую прозрачную трубку с иглой на конце.

- Эден, – ответил Эден. – Но, похоже, что это уже неважно.

- Ну чего ты себя подпаливаешь? Проживешь ты еще свою долгую бессмысленную жизнь, как и все мы. Сжечь человека – дело не хлопотное. Смотри сколько леса вокруг.

Хищно улыбнувшись мальчишке, санитар включил аппарат в подсумке и тот три раза пискнув, зашелестел. Эден разглядел в свете факела надпись на подсумке – ПАССИВНЫЙ ОПРЕДЕЛИТЕЛЬ ЗАРАЖЕНИЯ ОБЛАЧНЫМ РЕОСЕЛЛОМ 8233367. Пока он читал, Гори ловким движением подхватил его руку и ввел иглу в вену. По трубке побежало красное. Даже в свете факела Эден видел крохотные, мелькающие голубоватые вспышки в потоке его собственной крови. Гори одной рукой выдернул факел из земли и затушил его в образовавшейся земляной лунке. Теперь вспышки было видно куда лучше. Весь поток был пронизан ими.

- Это они, да? – спросил Эден бесстрастно. Почему-то в эту минуту все его тревоги показались ничтожными, и даже про умирающую за стеной мать он на миг позабыл. Ему стало так легко, что захотелось смеяться. Ни сомнений, ни пути назад больше не было. Он наконец видел то, что сожрало его отца и теперь пожирало его мать и его самого. Не такие уж страшные, даже, наверное, красивые. С возникшей на лице улыбкой, он подумал, что они выглядят даже немного волшебно, эти реоселлы.

- Нехорошо. – пробубнил себе под нос Гори. – Но давай ка мы все же посмотрим результат. Сразу говорю – он будет не самый лучший.

Эден следил в темноте за растущим из его руки, переливающимся голубоватым свечением, червем, пока тот не исчез в подсумке санитара. Кто-то подошел в темноте и, молча присев рядом, нашел и зажег факел. Это оказался дядя Сережа. Суровый стальной взгляд сверлил Эдена.

- Эй, парень, как твои дела? — спросил он угрюмо.

- Хреновы его дела. – вместо Эдена, ответил санитар. – Это уже не кровь, а одни реоселлы. ПОЗОР еще обсчитывает.

- Его мать окуклилась почти наполовину, - пожав плечами, хмыкнул дядя Сережа. - День-полтора и по нашим землям пойдет гулять еще одна сомнамбула.

-Хотите разграбить дом? – не глядя на командира, хмыкнул Гори. – Разграбляйте, мне то зачем вы это все говорите?

- Да при чем тут дом? – поморщился дядя Сережа, поднимаясь на ноги. – Ты тут видишь живых людей? Скажи Гори, как санитар – ты видишь тут хоть одного живого человека?

- Я сейчас беру у него анализы.

- Парень, ты авансом мертвец, - глядя мальчишке прямо в глаза, бросил майор. – Эти суки сожрут тебя – ты и обмочиться не успеешь. Лучше уж пулю в лоб чем такую смерть. Подумай.

Воткнув факел в землю, дядя Сережа еще раз поглядел на санитара, потом на Эдена.

-Подумай, хочешь ли ты закончить как твоя мать?

Развернувшись, он поспешил в темноту, оставив Эдена с санитаром.

Аппарат в подсумке пропищал победную мелодию и затих. Санитар устало вздохнул. Эдену показалось, что он хотел что-то сказать, но вместо этого Гори сел на землю и улыбнулся своим ладоням. Он, казалось, постарел лет на двадцать, но может это просто так неудачно упал на него свет.

- Я и так знаю, что умру. – тихо сказал Эден.

Санитар, поднял на него взгляд, хмыкнул и извлек из кармана замятую самокрутку. Подпалив от факела, он затянулся и выпустил дым через нос. Эден почувствовал в воздухе терпкий приторный запах. Реоселлы сожрали название этой травы для курения, но до воспоминания о курившем отце Фрола, они еще не добрались.

- Думаешь, что все знаешь, мальчишка? Да ничего ты не знаешь, - прохрипел Гори и тут же откашлялся. – Ведь даже твои мысли – уже не твои. Бактерии подготавливают тебя к сомне, это они за тебя решили, что и когда будет. Ты только потому и не боишься, потому что они внушают тебе что ничего после спячки не кончится.

Разглядывая дымящуюся самокрутку, санитар на мгновение задумался и покивал сам себе.

- Тебя отодвинули на задний план, дурачок, - пробормотал он, не глядя на Эдена. - Скоро ты будешь смотреть на свою жизнь из маленького окошка и со временем оно уменьшится до крохотной замочной скважины. А потом ты окончательно исчезнешь. Такая вот у тебя невеселая история получается.

Вздохнув, санитар покачал головой и полез в карман. Эден приготовился стойко держаться до самого конца, но вместо оружия, санитар достал пакет с «забытой» травой и бумагу. Бережно скрутив еще одну самокрутку, он зажег ее с помощью своей, догоравшей, и закурил.

- Хочешь? - спросил он и отмахнулся от мотнувшего головой Кости. – Я не про табак. Могу сделать так что ты ничего и не почувствуешь, просто проглотишь капсулу и пустим заряд. Секунда – и все закончится. В этом Дэс прав, чтоб его собака покусала. Иногда лучше пуля в лоб, чем такое.

Эден долго молчал, и, докуривая, санитар только вздохнул. В руках он крутил оставшийся от первой самокрутки, подпаленный клочок бумаги. Наконец, он поднялся на ноги. Прочертив в темноте оранжевую дугу, недокуренная самокрутка упала в грязь.

- Подумай, - сказал Гори. – Не такая уж хорошая эта штука – жизнь. Даже когда есть за что цепляться. Маму твою сожжем как рассветет. Сомну нельзя просто так оставлять.

- Я вам не разрешаю. – вскинувшись, прохрипел Эден, но санитар его уже не слушал. Он потрепал мальчишке волосы и виновато глянул на грязные окна домика. Развернувшись к троице, устроившейся возле амбара, он отошел и оставил мальчишку одного.

- Я не разрешаю. – прошептал Эден в оцепенении. Он чувствовал, что это неправильно – сжигать ее, ведь она просыпалась буквально три дня назад и они вместе пололи грядки, косили траву и таскали в амбар сено. Он тогда спросил ее что она видела пока спала, так, словно это не была сомна, как будто это был обычный сон. Она сказала, что видела море, на дне которого горело лазурное солнце. «Ты тоже там был» - сказала она, не отрывая взгляда от полоски скошенных бежевых стеблей. Коса в ее руках замерла, и матушка странно посмотрела на Эдена.

«Я еще обязательно проснусь» - словно бы говорил ее взгляд в тот момент, и выронив инструмент, она повалилась на землю.

- Я не разрешаю. – еще раз пробормотал Эден, стараясь вложить в эти слова все капли оставшейся воли. Это была земля его отца и теперь он был здесь хозяином. Никто не мог заставить его.

Осторожно поднявшись, он качнулся и оперся о стену. Чувство странной легкости наполняло все его тело и ноги подгибались. Санитар взял не так много крови, но этого, похоже, было достаточно для беспричинной улыбки, которая сама по себе возникла на грязном лице мальчика.

Пошатываясь, он зашел в дом и наощупь отыскал спички на прикроватном столике. Последняя восковая свеча, безобразно расплылась по столешнице, чуть-чуть не дотянув свои бурые щупальца до края. Фитилей дома больше не было, и Костя понятия не имел как изготовить новые. Этому никто не успел его научить.

В неровном свете дрожащего огонька, он посмотрел на лицо матушки, которая, свернувшись калачиком, лежала в кровати под одеялом без единого движения. Она, казалось, даже не дышала. И все же она проснется, Эден был в этом уверен.

Опустившись на колени, и придерживая горящую спичку в одной руке, он просунул другую под кровать. Пальцы слепо шарили по перекладинам, а его глаза неотрывно следили за лицом, которое покрывала полупрозрачная оранжевая пленка смолы. Если его матушка прямо сейчас вдруг открыла бы глаза, то Эден бы так и остался стоять на коленях, наощупь отыскивая крепления под кроватью. Он бы до последнего бы надеялся, что это все еще она.

Наткнувшись на рукоять арбалета, Эден облегченно выдохнул. Он отыскал места креплений, он освободил оружие и вытащил его на свет. Тяжелый самодельный арбалет видал времена и получше, но он еще мог послужить в последний раз, и укладывая в ложе болт, Эден взглянул в умиротворенное лицо матушки.

- Нет мам, - пробормотал он. – Я не разрешаю.


**


Костер едва тлел в темноте и бойцы, сгрудившись, молча наблюдали как вспыхивают и гаснут оранжевые кубики, прикрытые слоем черного пепла. Дядя Сережа хмурился и смотрел на четыре соломинки, зажатые в кулаке. Одна из них была короче других почти наполовину. Дэс – так его иногда звали в полисах ребята, с которыми ему доводилось выбираться на поверхность и все они верили, что, отправляясь с Дэсом, они обязательно, во что бы то ни стало, вернуться домой живыми. Старый майор не знал на чем держалась эта их дурацкая уверенность, но то, что он точно знал, так это то, что иногда только она и спасала его самого и всю его группу. Людям нужно верить во что-то, или в кого-то – вот что он понял лет семь назад, когда его ребята наткнулись в болотах на сомнамбулу. В память о той встрече у него остались безобразные шрамы, которые исполосовывали всю его левую руку от кончиков пальцев до самого плеча. И все же, тогда он не выпустил автомат из другой руки. Вместо этого он нажал на спусковой крючок и стянутую тонкими оранжевыми нитями сомнамбулы, левую руку словно разорвало на части. Он чувствовал, как нити елозили по его костям, и он кричал как сумасшедший. Они же назвали это боевым воплем, и что самое смешное, это никем даже не воспринималось как шутка. Пока он возвращал бойцов в полис живыми, что бы он ни делал, считалось единственно правильным.

- Малик, подкинь дровишек, а то сейчас потухнет, - пробормотал он, подняв взгляд на домик, в окне которого горел слабый свет.

Разгорающийся костерок брызнул искрами во все стороны от тяжелого полена. Бойцы угрюмо смотрели на зеленые языки огня, ползущие по влажной мшистой коре.

- Она, наверное, все еще сопротивляется, - промолвил в темноту, сидевший дальше всех от костра, Гори. – Прямо сейчас. Бактерия же не полностью блокирует рецепторы. Часть информации ведь все равно до мозга доходит, и реакция тормозит перестройку организма.

- Сейчас сопротивляется уже не она, а организм, - вынимая из рюкзака сушеные ломтики мяса, мрачно отозвался Малик. – Он помудрее будет.

Гори приблизился к костру и пристроился у покосившейся поленницы. Протянув ладони к огню, он потер их одну о другую. Все молча смотрели на него. Малик примирительно протянул санитару галету.

- Мальчишка уже увидел свет, - покачал Гори головой.

- Он сам тебе сказал? – спросил дядя Сережа, изучающе глядя на кусок мяса в руке Малика, словно бы они разговаривали о нем.

- Десять миллионов копий, Дэс. – хмыкнул Гори и забрав сухпаек, надкусил. – Он пропитан ими как губка. Неделя, может и меньше. Тут уже никакая чистка не поможет, даже глубокая.

- Сжигать? – хмуро спросил дядя Сережа.

- Другого выхода не вижу. – отозвался Гори, пережевывая сушеное мясо. Скрестив руки на груди, он облокотился о поленницу и закрыл глаза.

Переглянувшись с Ильей и дядей Сережей, Малик раздал оставшиеся сухпайки. Пережевывая твердый кусок мяса, майор задумчиво глядел на разгоравшееся пламя костра. Кузнечики в траве затихли и только из леса доносилось глухое уханье совы. Есть никому не хотелось, но предстояла дальняя дорога и для нее нужны были силы. Наконец, Малик первым нарушил тишину.

- У нас в полисе говорят, – сжимая и разжимая обезвоженный кусок мяса в руке, тихо пробормотал он. – Говорят, что ничего ценнее человеческой жизни, вроде как, нет. Каждый день по громкоговорителю в уши льют. Захлебнуться можно в этом говне. «Каждый человек – звездочка в небе, и утрата каждой звезды погружает наш мир в темноту». А что насчет этой звездочки? Никто ведь даже и не заметит, что она погасла. Была где-то, а теперь не будет. Пуф! А сколько парней на вылазках гибнет! Если бы не вы, Дэс, хрен бы я пошел на это. Двести километров по сопкам! Звездочка в небе, мать его! Ха-ха!

- Мальчишка уже мертв, - с закрытыми глазами пробормотал Гори. – Ничего ценного там не осталось. Сам же говорил. Даже волки мимо прошли бы.

- Ну да, говорил. А ты скажи это, когда будешь дырку ему в голове делать. –вяло отозвался Малик. – Мальца в расход, но я на это точно не подписывался. Я что, похож на детоубийцу? Вот как бы сам он умер, то мне бы и дела никакого не было. Но марать руки...

Илья, быстро прикончивший свой сухпаек, и скучавший у костра, вдруг оживился и затеребил свои жидкие усики.

- Да и с детьми не всегда бывает просто, - усмехнулся он. - У нас в соседнем полисе у дума одного дочка с реолизом уродилась. Так эта дурья башка прятал ее сначала у себя в комнате, потом по подвалам ныкал, до тех пор, пока она не окуклилась. Только после этого тумблер то в башке включился – понял, что натворил. Пытался в крематорий ее незаметно пронести чтобы тихонько в дальней печке сжечь, но его там приняли и повязали. А дочка то, пока папке руки крутили, взяла и раскуклилась. Так вот эта маленькая ценная жизнь столько там дел наворотила! Пока поняли, что случилось, пока известили группу по зачистке, пока отбойники прибыли на место… Короче, человек десять персонала она нашинковала тонкими пластинками. Отбойники то ребята отбитые, но даже им, говорят, было немного неуютно отлавливать эту ценную жизнь по всему крематорию. Малявку то так и не поймали – ушмыгнула через дымовую трубу, и ни заслонки, ни фильтры, ничего ее не остановило.

- За тобой бы отбойники приехали – тебя бы тоже ничего не остановило, - мрачно проговорил дядя Сережа. – Ты глаза то их видел, парень? А мне доводилось. Не люди они, кто бы что там ни говорил, даже если они какой-то своей частью на нашей стороне.

Глядя в извивающиеся языки костра остекленевшим взглядом, старый боец сжал свои квадратные кулаки и медленно повторил – «не люди». Сейчас, в неровном свете костра, задумчивый и отрешенный, он вдруг стал похож на дряхлого старика, но Малик не дал ему прикоснуться к далеким и тяжелым воспоминаниям. Сейчас им был нужен Дэс – закаленная и опытная боевая машина, а не старик дядя Сережа.

- Судьба решит, да? – спросил он, разглядев в стиснутом кулаке майора четыре соломинки.

- Что? – непонимающе взглянул на него дядя Сережа. – Я, наверное, прослушал.

- Тянем жребий? – приблизившись, спросил бородач. Гори, приоткрыв один глаз, без особого интереса бросил взгляд на командира, а Илья только невесело усмехнулся.

Малик ухватил соломинку и поглядел в выцветшие глаза старика. Рука его чуть дрогнула и он, шумно выдохнул и улыбнулся. Губы его дрожали.

- Я как-то раз, ночью после ходки потерял дверь в полис, - проговорил он, не отрывая взгляда от соломинки, зажатой в кулаке у дяди Сережи. – По оврагам да кочкам бегал – думал сердце из груди выпрыгнет. Сам думал – ну вот здесь же была, к югу от двух березок, других то берез рядом даже никогда ведь и не было.

- Не нашел? – вяло поинтересовался Гори.

- Девчонки мои открыли, - покачав головой, ответил Малик. – Испугались что я заблудился, паренька на посту уговаривали, умоляли чтобы хоть одним глазком посмотреть. Сами то боялись, но за папку боялись больше. Такие они у меня, девчонки.

Устав ждать, дядя Сережа опустил руку. Малик держал зажатую между пальцев, длинную соломинку, и все еще продолжал глядеть в глаза командира.

- Я старшую отругал тогда, - тихо проговорил он. – И вроде уже столько лет прошло, и она уже давно в Суре, на инженерной должности, а я все никак забыть не могу. Как вспомню ее лицо тогда, так становится от самого себя дурно, аж наподдать себе хочется. Каким же ослом я тогда был.

- Ты не переживай, - бросил Илья, поднимаясь на ноги. – Каким был, таким и остался.

- Тебе то откуда что знать из своего теремочка? – нахмурился Малик и повернулся к молодому сержанту. – Отходишь с мое, тогда и открывай свой рот, белоручка.

- Илья, тяни жребий. – громко напомнил дядя Сережа и парень, коснувшись редких усов под своим носом, нервно хихикнул.

- Да я и так знаю, что там короткая, - проговорил он скороговоркой и облизнул губы.

- Ну ты все же попробуй.

Нехотя подступив, Илья выдернул из кулака дяди Сережи соломинку и помахал ею в воздухе. Она была почти вдове короче, чем у Малика. Дядя Сережа разжал кулак и две оставшиеся неслышно упали в грязь.

- Такая уж у меня рука, - усмехнулся Илья и отправил соломинку в костер. -Я поэтому даже в карты зарекся играть. Какой смысл, если знаешь, что на руках все равно всегда будет шваль?

Никто не проронил ни слова и Илья, поднявшись, окинул взглядом остальных.

- Когда-нибудь повезет, - пробормотал он, снимая с пояса пистолет и разглядывая его так, словно видел его первый раз. Полено в костре громко щелкнуло и все четверо вздрогнули.

- Убери-ка это, - сказал вдруг, дядя Сережа. – До рассвета времени еще много. Куда ты с места в карьер?

- Побыстрее бы хотелось. – отозвался Илья. Как бы он ни старался, все же он не смог скрыть дрожь в голосе и Малик, нахмурившись отвел взгляд. Гори смотрел на обоих с нескрываемым интересом. Всю его сонливость словно рукой сняло.

- После - все равно не уснешь, – отмахнулся дядя Сережа и крякнув, поднялся на ноги. – Отдыхайте пока. Илья, ты поприглядывай за контейнером, а я пока пойду проверю мальчишку. Что-то света в окне больше не видать. Как бы не побежал.

Тряхнув седой бородкой, майор похлопал Илью по плечу и направился по тропинке к дому. Сержант, не зная, куда девать пистолет, растерянно посмотрел в глаза Гори.

- Дэс знает, что делает, – пожал санитар плечами. – Слушай что он говорит, и вернешься домой целым.

- Он, что, сам пошел? – пробормотал Илья? – Я ведь мог бы…

- Не мог бы, - оборвал его Малик. – Если Дэс так решил, то ничего бы ты там не мог бы.

Стиснув зубы, Илья нехотя подвесил пистолет на пояс и присел у костра возле стального запаянного чемодана, который они по очереди тащили вот уже четыре дня. Груз, который должен быть доставлен к причалу, груз, который будет стоить дяде Сережи бессонных ночей до конца жизни.

- Похоже, это все-таки не мое. – горько проговорил Илья и ни Малик, ни Гори не стали спрашивать, о чем говорит сержант. Они оба прекрасно понимали, что значили эти слова.

Гори, отклеившись-таки от поленницы выпрямился и поглядел на него.

- Может снотворного? – спросил он, пытаясь изобразить на лице улыбку, но она почти сразу же слетела с его лица. Со стороны дома грохнул выстрел, и донесся удивленный вскрик. Кричал дядя Сережа.