О Лариске⁠⁠

С Лариской у нас так.
Мы активно общаемся пару недель, обсуждаем общую знакомую В., которая всё не может определиться и её уже лет двадцать мотает по всей шкале, от 46-го до 52-го размера.
Я завидую 46-му размеру В., а Лариска 50-му.
Потом Лариска исчезает, далее пусто, затем материализуется и продолжает разговор с той фразы, на которой расстались.
Ну вот, звонит Лариска, интересуется, как мы съездили в Москву (лет пять назад!) и сообщает, что выходит замуж.
По-моему, в четвёртый раз, если я чего не пропустила.
Естественно, на всю жизнь, и в горе и в радости пока смерть не разлучит, как обычно.
Приглашает на свадьбу.
– Лора, – говорю, – спасибо, но это ж визу делать, лететь черт-те куда, и вообще у меня тут проблем по уши, затяжная депрессия и мизантропия приступами, с таким набором прилично посещать не свадьбы, а похороны.
– Отлично! – говорит Лариска. – Разбавим трагизмом слащавое действо. Будешь сидеть вся такая в невыплаканных слезах, будто мы с тобой роковые соперницы, а пофартило мне. Заодно отвлечёшь на себя свекровь, типа у вас общее горе.

Я была на первой Ларискиной свадьбе.
Или на второй – не помню.
Там понаехало дремучих деревенских Ларискиных дядьёв, которые её и вырастили, и дядья эти на счёт раз упоили непьющего и помешанного на правильном образе жизни жениха.
И украли невесту, потому как красть положено, а некому.
Оказалось, что и искать некому, у жениха все друзья были ему под стать, а правильный образ жизни всухую проигрывает домашнему самогону на смородиновых почках.
Тогда свежеиспечённая свекровь сухо осведомилась, как меня зовут, и сказала с переходом на капслок:
– Я вас, Наташенька, прошу найти ЭТУ ВАШУ ПОДРУГУ!
Я отправилась искать: на кухне, в подсобках, потом подумала и поняла, что дядья – не те люди, чтоб по кладовкам шастать.
У них на лицах читалось умение совмещать нужное с приятным.
Рядом с рестораном было такое заведение, распивочная, высокие столики, стульев нету,  зашёл, распил, свободен.
Там они и окопались.
Лариска в кремовом платье до полу (кремовый это цвет), четверо дядьёв и литровая бутыль того самого, на почках.
И все присутствующие их уже любили, и официантка всё подсовывала бутерброды с подсохшим сыром и так смотрела на младшего дядьку Феликса – скажи он слово, она бы как была, в кружевной наколке и передничке, рванула бы следом, чтоб и в горе и в радости и см. выше.
И вот мы стояли вокруг этого столика и пели хором, с душой, белорусскую песню "Як хацела мяне маць ды за першага аддаць".
Очень жизненная песня, её следует выучить каждой девушке.
Про то, что и первый – не вариант, и второй не бог весть что, и так до седьмого, а вот седьмой всем хорош, но увы, облом – "Ён не схацеў мяне ўзяць".
Доперебиралась.

Лариска говорит:
– А может, давай? Выберешься? Дядьке Степану уже не по силам, а дядька Феликс собирается. Давай, а? Ты прикинь – тут тебе штат Аризона, тут тебе шатёр на лужайке, за лужайкой кусты такие колючие, называются паркинсония, ей-богу, так и называются, гости по лужайке прогуливаются, с бокалами, а мы с тобой и дядькой Феликсом за кустами, в полный голос – А той чацвёрты нi жывы нi мёртвы, ой не аддай мяне маць! Как самогон провезти, я уже почти придумала!