Николай II и Вильгельм II (по версии ADN)⁠⁠

На фотографии кузены Вилли и Ники - кайзер Германии Вильгельм II и царь Российский Империи Николай II.

У Вилли при рождении была изувечена левая рука и всё детство он отчаянно боролся с этим недугом. Рука так полностью и не восстановилась, а гестаповские методы лечения сделали из Вилли волевого, но отмороженного и грубого фрица с полной торбой всевозможных загонов и фобий.

Когда после коронации в коллекцию виллиных комплексов впрыснули ещё и манию величия, то эта адова смесь поочередно превращала кайзера то в быка, то в осла, то в свинью, а по вечерам, говорят, он пристрастился смотреть порнуху с дикобразами. Естественно, после всего вышеперечисленного, многие избегали общества хамоватого кайзера.

Ещё бы, ведь Вилли, носивший на правой руке массивные перстни, любил при рукопожатии сильно сжать ладонь пожимавшего, зажав её перстнями. Чувак, попав рукой в капкан из перстней, от неожиданности и боли взвывал как Витас в свои лучшие годы. Всё это очень веселило кайзера и он ржал аки жеребец, фыркая ноздрями. Почти все шутки кайзера были из разряда «сам шучу, сам хохочу», но он сам себя считал немецким Петросяном.

Вилли сначала дружил с Ники, ведь остальные монархи побрили кайзера за скотские манеры и говнистое поведение, а Ники, стеснялся это сделать, поэтому ему приходилось терпеть общество своего кузена, несмотря на то, что Колин анус всегда сжимался, когда он узнавал, что к нему в гости едет его быдловатый родственничек. Кстати, Вилли очень уважал покойного отца Ники, Александра III. Ему нравилось то, как бородатый здоровяк держал огромную страну в узде. Именно в Царской России Вилли кайфонул от слова «самодержавие».

Получив в наследство мощную империю, во многом благодаря железному канцлеру Отто фон Бисмарку, Вилли тут же начал вместо заводов-пароходов строить пушки и корабли, чтобы доказать всем, что времена английского пудинга и французского оливье давно прошли и пора всем отведать дас гроссен дойчэн колбаскэн.

Умный и хитрый Отто пытался возражать молодому полторарукому кайзеру, утверждая, что нельзя без смазки и предварительных ласк пытаться нахлобучить всю Европу. Особенно Отто был против махача с Царской Россией. Тогда Вилли сказал: «Нафиг с пляжу, я тут ляжу» и Отто отправили в отставку. Собственно после этого слетевшую кукушку кайзера ловить уже было не кому, и Вилли превратился в быка-осеменителя и довольно успешно начал играть в «Колонизацию», быстро отхапав себе неплохие колонии в Африке, где начал по полной юзать и в хвост и в гриву своих африканских подопечных, получая от этого много разных полезных ништячков, и имея некислый профит. Довольный такими делами, он рассказал своему другу Ники про радости нахлобучивания собственных колоний. А поскольку африканцев на всех не хватало, то решено было, что Ники провернёт колониальный стартап с япошками.

Но японцы уже не были мохнатыми обезьянами, как в фильме «Семь самураев», а превратились в прокачанную и передовую, в военном плане, державу. Поэтому, когда Ники бездарно попер на них войной, то его ждал неприятный сюрприз в виде Пи Z Дю ЛинЬ made in Japan.

И раскололась дружба Ники и Вилли. Ники переметнулся к другому своему кузену, будущему королю Великобритании. Вилли остался в политической изоляции, поэтому сосредоточился на наращивании военной мощи, уверенный в том, что все вокруг его боятся. Особенно Ники.

Почти через 10 лет началась Первая Мировая Война, где Ники и Вилли оказались по разные стороны баррикад. Вилли до последнего был уверен, что Ники не влезет в махач, и даже несколько раз просил его остановить мобилизацию. Но Ники просчитать было невозможно, ведь он и сам порой не ведал, что творил. Поскольку Николай был чемпионом в принятии неправильных решений, то мобилизация остановлена не была.

В итоге началась война и обоим она стоила короны. Ники порвали как тряпку, а Вилли, хоть и был проворнее, но сам еле унёс ноги в Голландию, в одну из немногих стран, которая была готова принять его у себя и не выдавать для суда, как главного виновника торжества.

В Голландии говнистый старикан прикупил себе замок и прожил в нем до глубокой старости, одной рукой пописывая мемуары. К его комментариям по поводу бурной политической жизни в Европе относились как старческому пердежу — все старались делать вид, что никто ничего не услышал. Но маразм крепчал, а в след за ним и уровень зашквара. Жаль старикан не дожил до 1945 года, а умер почти в самом начале бурных движений, в 1941 году, в возрасте 81 года.