Над пропастью во ржи по-русски⁠⁠

Меня сложно заподозрить в нелюбви к Сэлинджеру и его главной работе. Поэтому, вопрос поиска произведений с аналогичной драматургией в русском сеттинеге, если и не стоял остро, то был интересен.

Как известно, самый мощный стилистичечкий всплеск в русской литературе произошел за пределами России. В Парижской эмиграции 20-ых годов. Там пропивали последние деньги Борис Поплавский и Григорий Иванов, записывал свои пластинки Александр Вертинский, делал первые шаги Владимир Набоков. Поэтому, появление такого романа именно в той среде не стало сюрпризом.

Марк Агеев (Леви) в своей недосказанности будто опережает Сэлинджера. О нем мало что известно, его не включат в школьную программу и обсуждать его словно и незачем. Даже его авторство в этом произведении долгие годы оставалось неустановленным.

Роман с кокаином и в наше время является спорным. Избыток физиологически подробностей, слепая жестокость и детальное описание наркотических приходов, которое цензура с легкостью может признать пропагандой употребления. Но помимо очевидной провокативности, есть два момента, делающих произведение выдающимся.

Первый - невероятный слог. Слог, выращенный на символизме и прыгающий на нем двумя ногами. Эстетство Блока спускается из католических соборов в московские хостелы и притоны. Оптика переносится с дивных фресок и прекрасной незнакомки на покрасневшие глаза и проженное папиросой пальто. Даже если вы крайне впечатлительны и дореволюционный декаданс справедливо вызывает вас только брезгливость, слог делает свое дело и словно сани по гладкому льду несет по страницам романа.

Второй важный момент. Это роман взросления. Как Ловец во ржи, он развенчивает напускной подростковый нигилизм и приводит в реальный мир, где до твоей позы никому нет дела. Отрезвляющий душ событий, ломающих юношескую картину мира, льется на протяжении всех глав. Книга позволяет посмотреть со стороны на человека излишне увлеченного своим цинизмом. Излишне озабоченного своей уникальностью. Человека, в сущности, жалкого и одинокого.

Наверное, в этом одиночестве кроется главная разница между книгами Агеева и Сэлинджера. Если за Холденом мы всегда видели любящую семью, которая не даст ему окончательно пропасть, здесь этого нет. Это отчуждение очень характерно для русской литературы, поэтому наш вариант не мог быть другим. Он более мрачен, бесперспективен и почти начисто лишен романтического нарратива.

Но вместе с этим, он дает нам, не ступившим на этот путь, больше пространство для веры в возможность лучшего. Так работает любая настоящая трагедия. И не находясь на месте героя Агеева, действительно можно найти удовольствие в долгих зимних прогулках и глупых вопросах о перемещении уток.

https://t.me/m_krugozor