Мистические истории. Тайна Голубиного пруда⁠⁠

Рассказ победил на конкурсе "Красный лев"

Восемнадцатый век. Николай едет в своё имение Долгуновку и сталкивается с необычайными событиями

Часть первая

Часть вторая Мистические истории. Тайна Голубиного пруда

Николай Андреевич ехал в тарантасе почти третьи сутки. Ветер рвал кожаные полотнища и жутко хлопал ими, усиливая «дорожную болезнь» — качку с нещадной головной болью. Под кожух залетали редкие дождевые капли. Воняло сеном, лошадью, промокшим армяком кучера.

Мысли Николая всё возвращались к пердимоноклю, который ему и братьям устроила дражайшая матушка Ирина Радовладовна.

Недавно волею Божию скончался батюшка. Покойничек при жизни был настырен и своенравен, поэтому завещания не оставил. Хозяйкой имений, недвижимости, ценных бумаг и имущества стала матушка, которая вдруг из домоседки превратилась в светскую львицу. Вокруг богатой вдовушки, как пчелиный рой вокруг матки, образовалась толпа поклонников. Родовой каменный дом мигом стал подобием вертепа с бесконечными приёмами, суаре и балами.

Братья хотели по-деловому побеседовать с родительницей, но она опередила их. Сообщила, что собирается в скорейшем времени найти нового супруга и отбыть с ним в Италию, ибо российский климат не способствует её здоровью. А сынкам предложила выделенные из общего имущества именьица, чтобы они более претензий к наследству не имели. Всё, что остаётся, пойдёт на укрепление матушкиного здоровья и спокойную старость с новым супругом где-нибудь в живописной провинции Калабрии.

Вспоминая этот разговор, Николай скрипел зубами. Ему, выбравшему стезю художника, ставшему студентом Императорской Академии художеств, матушка выделила самую захудалую часть — имение в Судогодском уезде Владимирской губернии. Его в своё время батюшка выиграл в карты у помещика. Сделку только-только успели оформить, как бедолага-помещик куда-то пропал, даже не явился на регистрацию в Юстиц-коллегию, впрочем, там всё обошлось и без него. Доход с имения был невелик; контроль за управляющими, которые менялись, как весенняя погода, из-за дальности расстояния практически отсутствовал.

И вот Николай Андреевич ехал в свою Долгуновку новым хозяином, а за ним тащились безбожно отставшие три телеги с имуществом, ибо матушка выставила городской дом на продажу. Он откинул кожух тарантаса и посмотрел вокруг.

Было темно, как поздним вечером, потому что небо застилали плотные кучевые тучи, грозившие разразиться ливнем. Впереди кривились крыши какой-то деревушки, обочь дороги щетинились всходами поля.

— То ж Мигуново сейчас будет, — сказал, обернувшись, кучер. — Сельцо махонькое, но с трактиром. А при нём постоялый двор.

— Для кого постоялый двор в такой глуши? — сквозь зубы произнёс Николай просто так, даже не желая вступить в разговор.

— А не скажите, — оживлённо ответил кучер, соскучившийся по разговорам за время дороги с молчаливым хозяином. — Недалече от Мигуново строится писчебумажный завод купца Толоконникова. Народу много ездит.

Заслышав топот лошади, из трактира выбежал половой с нечистым полотенцем через руку, отвесил затрещину мальчишке, чтобы он наметал соломы в лужу перед дверями — негоже барину обувь мочить.

Тесное помещение с низким потолком было разделено на две половины; из одной неслись крики уже набравшихся беленькой мужиков; во второй сидел один громадный купчина за чисто накрытым обедом. Николай поздоровался с ним и устроился за другим столом, опасаясь, что здоровяк заведёт нескончаемые дорожные речи.

Половой быстро принёс заказ, но Николай недовольно повёл носом: уха показалась разогретой, а не только что с раскипу; заяц слишком зажарен, закуска заветрена. Выпить в дороге — богоугодное дело, но Николай попросил только смоленской настойки. Однако горькая, на таволге и берёзовых бруньках, выпивка пробудила аппетит, и вскоре Николай увлечённо захрустел мясной корочкой, всё более благожелательно поглядывая на купца. А у того уже глаза затуманились кровавыми прожилками, и шея стала багровой.

— Хорош ли заяц-то? Раньше здесь дичину знатно готовили, — спросил он.

— Суховат, — откликнулся Николай.

Так и завязалась беседа с появлением штофа водки, пирога с почками и сдвинутыми столами. Купчина назвался Митрофаном Ильичом. Собрался он до Толоконникова для переговоров по доставке свинцовой руды. Узнав, что Николай — новый хозяин Долгуновки, сердечно его поздравил: именьице хорошее, добротное, если лесом торговать — озолотишься. Николай, хотя уже изрядно пьяный, своего удивления не показал. Батюшка с матушкой всё обсуждали, что хорошо бы от неприбыльной Долгуновки избавиться. Тем более она может запросто оказаться нечистой, проклятой — прежний-то хозяин пропал. То ли скрылся куда, то ли порешили его… а может, не приведи Господь, наложил на себя руки.

А тут ещё Митрофан Ильич добавил тревоги:

— Сказывают, что это место колдовское, владеть им может только кровник первого поселенца, государем Петром для освоения края направленного. Видать, в вашей родове таковой был.

Николай снова смолчал, что имение не наследное, а в карты выигранное.

Вскоре пришёл дородный хозяин, половой и двое служек, подхватили под мышки сотрапезников, уже не стоявших на ногах, и повели почивать в отведённые им комнаты, которые оказались рядом.

Только было Николай растянулся на постели, пахшей суровым полотном, прокипячённым со щёлоком, как к нему ввалился неугомонный купчина. Он принёс штофик зелёной настойки, доставленной прямо из самой Франции, сказал, что это подарок для Толоконникова, но тот перетопчется. И предложил сию же минуту опробовать французское пойло. Николай отказался по причине позывов к рвоте. А Митрофан свернул сургучную головку, выковырял пробку и вылил в устрашающую глотку чуть ли не половину, повращал выпученными глазами. Пойло оказалось забористым, и купчина завалился на постель Николая. Сдвинуть его было никак нельзя, Николаю не удалось спьяну даже переложить руку или ногу здоровяка, не то что поднять его и вытолкать вон.

Пришлось новому владельцу Долгуновки отправиться почивать в комнату Митрофана Ильича. Всю ночь ему снились какие-то странные звуки: скрипы, визг цепей, хлопанье.

Пробуждение оказалось ещё гаже сна: голова болела так, что трудно было поднять веки; глотку склеил сушняк; руки тряслись, а тело казалось чужим. Да ещё за окном верещала какая-то баба, матерно ругался хозяин и раздавал звонкие затрещины. Наконец послышался конский топот, и жуткая какофония стихла. Зато началась беготня по коридору.

Вошёл половой с графинчиком белой и огромным кувшином с капустным рассолом. Николай с трудом поймал его бегающий взгляд и еле вымолвил тяжело ворочающимся языком:

— Что за шум?..

— Так это-с… Митрофан Ильич Богу душу отдали-с…

Николай не без усилий изобразил скорбь и удивление, потому что ему было так плохо, что хоть самому ложись и помирай:

— С чего бы?.. То есть какова причина… безвременного ухода?

— Не могу знать-с… За становым приставом и урядником послали-с… Завтра здесь будут-с. А врач и выборный староста с Мигуново уже прибыли-с… — ответил половой, пятясь к двери.

Николай принял на грудь беленькой, запил рассолом и почувствовал, что оживает.

Так, так… допился купчина, хоть и здоров был, как племенной бык. А всё французское пойло ядовитого зелёного цвета, как крапива. И вдруг в прояснившейся голове молнией мелькнула мысль: «Запонки!» Дарённые матушкой на осьмнадцать лет запонки с крупными жёлтыми бриллиантами! Он же их сразу снял и сунул под подушку, потому что лень было доставать несессер! Тело враз налилось силами. Николай от души нахлебался рассола и отправился в свою бывшую комнату.

Коридор слегка покачивался, но это ерунда. Главное — дверь открыта.

На постели распласталось гигантское тело усопшего в совершенно мокром исподнем. Остальная одежда и сапоги кучей лежали рядом. В комнате толклись трактирщик, мужик в плисовых штанах и кацавейке, должно быть, староста, и невысокий сухонький гражданин в ветховатом, но приличном костюме. Врач. И как же скоро он объявился, словно по заказу!

Эскулап приподнял веки покойного, пощупал пульс, для формы приложил к бочкообразной груди трубку, послушал. И заявил: «Сердечный приступ после застольных излишеств!»

И тут Николая что-то проняло до глубины души: вот вчера сидели, с приятностью беседовали, были полны планов, а сейчас его сотрапезник лежит мёртвым, да ещё в таком виде! А этот врачишка говорит ересь: какой приступ, если Митрофан мокр до последней нитки! К тому же…

Батюшка Андрей Анатольевич скончался как раз от сердечного приступа во время карточный игры, и Николай прекрасно помнил неживую бледность и пенистую слюну изо рта, ибо первым подхватил отца.

А Митрофан — типичный «синий» утопленник с чёрными губами и ногтями, вздутой грудью, что означало присутствие воды в его лёгких. Так что пойти на пруд, как говорил трактирщик, окунуться прямо в одежде и вернуться на постоялый двор бедняга Митрофан никак не мог. Он бы просто остался на дне пруда. Врёт врач. И все согласно кивают.

Кроме того, в Италии Николай практиковался в рисунках тел в анатомическом театре и отличие «синих» утопленников от «белых» прекрасно знал.

Трактирщик сделал знак всем покинуть комнату и пройти в заведение откушать и помянуть новопреставленного. Николай грубовато отклонил приглашение, тем более что представлял перспективу дожидаться местное полицейское начальство. Как-никак он последний свидетель, кто общался с покойным. Можно было, конечно, нагло уехать, пусть бы потом полиция сама пожаловала к нему. Но запонки! С крупными жёлтыми бриллиантами, целое состояние! Их нужно непременно найти.

Николай дождался, пока постоялый двор опустеет и все соберутся в трактире, по памяти сделал карандашный набросок кровати и тела несчастного купца. Потом стал красться в комнату. Страх шевельнул волосы на затылке и висках: Николаю представилось, что покойный встал или принял другое положение в постели, потянулся к нему вспухшими руками и сказал, плеща изо рта водой: «Потонул я зазря, вместо тебя…». Но ужас прошёл только от одной мысли: «Что я, мало покойных видывал?» И всё же Николай осторожно открыл дверь.

В комнате воняло тиной и начавшими выходить из чрева покойного газами. Николай просунул руку под пышную подушку и быстро нашарил первую запонку. Случайно глянул на всё ещё мокрые пряди волос и еле сдержал рвотный позыв — они были вымазаны зеленоватой слизью с резким запахом рыбы.

Вторая запонка исчезла. Николай принялся осматривал пол и обнаружил, что кровать стояла на отдельных половицах, положенных поперёк других, в них торчали утопленные в дерево полукружья. Он потянул одно вверх, но только сломал ноготь. Тогда он взял столовый нож, просунул его ручку под полукружье и с силой рванул вверх. Раздался щелчок — наружу выскочило толстое металлическое кольцо. Николай наступил на него и снова погрузил в половицу.

Таких полукружий оказалось ровно четыре — по одному на каждый угол кровати. Мелькнула мысль: «А ведь если к кольцам прикрепить цепи, то кровать запросто можно поднять… или опустить вниз». Значит, вот какой звук снился ему прошлой ночью.

Он чуть ли не по пояс залез под кровать, пытаясь разглядеть запонку. На миг коснувшись щекой пыльного пола, услышал еле ощутимый шум. Где-то далеко внизу нёсся поток воды. Даже сквозь щели половиц пробивался запах сырости.

Николай уселся возле кровати. Так вот оно что… Митрофана спустили в подвал или трубу с водой и притопили. Вот только зачем? Любимец губернатора, друг и будущий компаньон Толоконникова… купец второй гильдии… А если?.. Если утопить хотели его, Николая?

Он подскочил и ещё энергичнее стал обыскивать постель. Запонка закатилась под плечо утопленника. Николай налил из кувшина в тазик воды, вымыл руки. Неприятная слизь с исподнего покойника так и не перестала склеивать пальцы. Он похватал свои вещи, позвал из конюшни кучера и мужиков, которые были приставлены к телегам, прошёл в трактир и насильно всучил хозяину пачку купюр, не слушая его возражений. «Прочь отсюда, из пристанища разбойников!» С каждой минутой крепла мысль, что жертвой должен был стать он, а не Митрофан. Николай даже не знал фамилию бывшего владельца имения, просто забыл поинтересоваться — в бумагах записано, и ладно. Но у него могли быть сыновья, какая-то родня. Убийством они бы ничего не добились, права на имение вернулись бы матушке. Зато свершилась бы месть.

Красивейшие места с холмами, поросшими корабельным лесом, рукава рек в сочной осоке, солнце и ветер понемногу разогнали мрачные мысли и утихомирили тревогу. Происшествие стало казаться лишь байкой на тему дорожных грабежей, о которой потом можно будет рассказать друзьям. А о работе полиции, с которой ещё предстоит столкнуться, можно при случае доложить кому нужно.

—А вот и Долгуновка! — весело крикнул кучер и шибче стеганул лошадей.