Миры (Часть 4) Суд горожан⁠⁠

Один из задир усвоил урок, а вот Гизо продолжил беспредельничать. Однажды даже пытался подпалить дом трактирщика, которому задолжал за выпитое.

Старик же после нападения стал хворать, почти не выходил к людям и медленно угас. Несмотря на весьма преклонный возраст и слабое здоровье дедушки Армира, жители не собирались прощать такое. Это стало последней каплей.

Гизо избили так сильно, что он едва дышал, а вдобавок решили выгнать из города. Если выживет – пусть катится, куда глаза глядят. Его волочили по главной площади. Пыль и кровь смешались на лице, правая щека вздулась уродливым багровым пятном. Кто-то крикнул:

— Пинком под зад — и вон отсюда! — И было уже занёс ногу для удара, но тут вперёд вышел высокий мужчина средних лет с тёмными, жёсткими волосами.

Засучив рукава, он отряхнул ладони от пыли и бросил короткое:

— Негоже рабочим рукам пропадать.

Люди на улице сразу узнали Аада. В городе он был известен как человек строгий и суровый, который если и давал слово, то держал его до конца. Умелые руки, твёрдый характер и отсутствие пустых разговоров делали его тем, к кому невольно тянулись за советом и помощью.

К тому же, он работал на постоялом дворе, где жил Армир и был с ним очень дружен.

В толпе повисло напряжённое молчание. Где-то хлопнула дверь, в переулке заскулила встревоженная шумом собака. Женщина у колодца, что до этого наблюдала за происходящим, отвела детей во двор, но сделала это нарочито медленно, чтобы услышать побольше.

Толпа загудела, зашепталась. Кто-то выругался сквозь зубы, сплюнул под ноги. Вскоре люди бросили разбойника там, где он лежал, и не немного отступили назад.

— И что ты предлагаешь? — Спросил грузный мужчина в лёгкой одежде и палкой в руках.

— Будет в чёрном теле отрабатывать вину свою! — Сурово сказал Аад, складывая руки на груди.

Жители переглянулись и снова зашептались.

— Всё отработаю! — Гизо приподнялся, с трудом сел прямо на дороге. Он с трудом выговаривал слова, размазывая по лицу кровь и слёзы. — Обещаю! Жизнь положу, чтобы всё исправить!

Но едва он заговорил, как из толпы раздался гневный голос:

— Закрой свой поганый рот!

Камень, запущенный чьей-то твёрдой рукой, со свистом рассёк воздух и глухо ударил в скулу. Гизо вздрогнул, пошатнулся, но не упал. За спиной Аада показалась высокая женщина в строгом длинном платье и чёрными волосами, собранными в пучок. Гизо узнал её, именно на эту женщину работал Аад и её слово было не последнее в сложившейся ситуации.

Собрав остатки сил, он подался вперёд и подполз на коленях к сурово глядящей на него женщине.

— Госпожа… Госпожа Дагмар, я всё сделаю. Всё, что скажете, любую работу! Позвольте искупить… — Его рука дрожала, пока тянулась к подолу платья, но даже не успела коснуться ткани, как что-то треснуло, и его рука резко дёрнулась в сторону.

Гизо вскрикнул, схватился за запястье и прижал руку к себе. Боль пронизывала всю руку, но он не осмеливался поднять взгляд.

— Даже пальцем не смей прикасаться! Иначе следующим будет не мой сапог, а клеймо изгнанника! — Голос Аада был холоден и спокоен, но в нём звучала угроза.

Толпа вздрогнула, женщины у лавки переглянулись, а кто-то даже тихо хмыкнул, видимо, довольный таким исходом. Вечернее солнце клонилось к крышам, бросая длинные тени. В воздухе пахло пылью, разогретыми за день камнями и далёким дымком печных труб.

Гизо молчал, сгорбившись на земле, а его плечи сотрясались от лихорадочной дрожи.

Аад не спеша отошёл от него, отряхивая рубаху от поднявшейся пыли. Он встал рядом с высокой брюнеткой, чей подол только что спас от окровавленных рук. Мируна крепко сжала губы и посмотрела на него так, что даже железо не жгло бы сильнее.

Но Гизо терпел — альтернатива была страшнее. Если на лбу выжгут знак гнилой души, то смерть станет лишь вопросом времени. В города его больше не пустят, а на большой дороге первый встречный сможет перерезать ему горло — никто и слова не скажет.

— Но он прав, Мируна. — Голос Аада был ровным. — Последнее слово за вами.

Толпа одобрительно загудела, впечатлённая происходящим.

Эти люди, жившие по учениям Армира, выросшие у него на руках, воспитанные на его историях и любившие его как родного, сейчас сдерживали ярость в сердцах и камни в руках. Они ждали.

Мируна молчала, глядя в лица людей. Её взгляд двигался медленно, цеплялся за выражение глаз, за сжатые кулаки, за лица, изрезанные морщинами забот и прожитых лет. Она будто вслушивалась в напряжение, пропитывавшее воздух.

Наконец, её голос разнёсся над толпой, ровно, уверенно, не терпя возражений:

— Армир был нашим хорошим другом, — каждое слово звучало чётко, будто отсечённое ножом. — Верным товарищем. Тем, кого можно без прикрас назвать душой этого города.

В толпе кто-то с шумом втянул воздух. Кто-то за спиной у Аада тяжело вздохнул.

— Он верил, что в каждом из нас есть частичка этой души, — продолжила она. — Город получил рану, и её нужно исцелить.

Она шагнула вперёд. Гизо затрясся сильнее.

— Сейчас на твоих руках не твоя, а его кровь. В твоём теле — не твоя, а его жизнь. Люди правы. Твоей души не хватит, чтобы перекрыть потерю.

Тишина сгустилась. Где-то на крыше каркнула ворона.

Мируна позволила паузе затянуться.

— Но ты будешь взращивать её до конца своих дней. — В голосе не было ни жалости, ни милосердия. — Через кровь, пот и слёзы.

Гизо вцепился здоровой рукой в ворот рубахи, лицо его было искажено болью и страхом, по щекам стекали слёзы, а тело била мелкая дрожь.

— Благодарю… Благодарю… — Он всхлипывал, не смея поднять взгляд.

Аад молча шагнул вперёд, ухватил его за шиворот и без особого усилия поднял, показывая толпе. Гизо всхлипнул, но не сопротивлялся.

— Отныне он под нашим началом искупает свои грехи перед городом. — Его голос был твёрд.

Толпа забурлила.

— Так и надо!

— Чтоб каждый день кровью платил!

— Да мало ему!

— А если сбежит?!

Крики смешивались, сливались в единый ропот. Кто-то снова сплюнул, теперь под ноги Гизо, но уже без былой злобы.

Как ни возмущались, люди всё же расходились с чувством удовлетворения. Они знали: если Аад сказал, что искупление будет, значит, так оно и будет. Он не позволит разбойнику выйти сухим из воды.

Мируна осталась на месте, наблюдая, как город возвращается к привычной жизни. Как поодиночке и группами жители покидают центральную улицу, возвращаясь к своим домам и вечерним хлопотам. Кто-то остановился у колодца, зачерпнул ведро воды, а кто-то направился в сторону лавки пекаря, где уже горели первые огни и пахло вечерним хлебом. Пекарь вынырнул из толпы и поспешил в свою лавку, но, как ни старался, не успел опередить своих клиентов.

Улицы задышали.

Мируна подняла руку и жестом подозвала пару мальчишек, что вертелись недалеко, с интересом наблюдая за сценой.

— Бегите по домам, скажите всем, что прощание с Армиром будет на рассвете, — спокойно сказала она. Затем достала из кармана несколько монет и протянула детям. Глаза ребят мгновенно загорелись. Они закивали и сорвались с места, растворившись в улочках.

Мируна задержалась ещё на мгновение, закрыла глаза и глубоко вдохнула запах свежего вечернего хлеба, уходящего дня. Постояла так немного, а затем последовала за Аадом, который уже шёл к магазинчику уверенной поступью и как ни в чём не бывало тащил за собой рыдающего хулигана.

Настроение у неё было на зависть хорошим. Предстояла подготовка к большому празднику, а дома уже начинали собираться гости и близкие. Столько всего предстояло сделать и обсудить, что голова начинала идти кругом.