Маяк⁠⁠

Поворот на грунтовку вдоль посадки возник внезапно, как обычно. Уникальное место — даже точно зная все приметы, я несколько раз умудрялся его пропустить. Единственным работающим вариантом было сбросить скорость до сорока и постоянно смотреть вправо, пока не увидишь дерево с намотанной на ствол синей изолентой. В этот раз, к счастью, резко тормозить не пришлось. Я аккуратно объехал знакомую с детства яму, и двинулся вперед, вдоль поля.

Впереди, в четырех километрах от трассы, протекала речка Смолянка, у которой и находилась моя родная деревушка. Даже сегодня ее невозможно заметить с трассы — речка протекает в низине, а между трассой и деревней — обширное поле, которое изгибается дугой, закрывая собой вид на дома. В самом центре поля — небольшой холмик, метров пять в высоту и около двадцати в диаметре. На вершине холмика — высокая металлическая тренога. Никогда не знал, что это такое, но предполагаю, что какой-то топографический ориентир-маяк. Именно туда я и направлялся.

В далеком детстве я часто бегал туда с друзьями. Как я уже говорил, поле вокруг — большое и в нем легко заплутать, особенно осенью, когда зрелые колосья уже выше роста ребенка. Но нас это не останавливало, наоборот, добраться до маяка считалось настоящим подвигом. Странное металлическое сооружение смотрелось несколько чужеродно и нелепо, особенно старая кастрюля на самой верхушке. Дед говорил, что кастрюля там была с того самого дня, как эту треногу поставили. Уже потом, будучи взрослым, я понял, что это не кастрюля — гладкий серебристый цилиндр размером с ведро, висит на высоте десяти метров и сверкает на солнце до сих пор.

Я нашел место, где не было бугров, удобное, чтоб выехать в поле. В этом году оно было пустым, заросшим сорняком, явно «отдыхало» после тяжелой культуры вроде кукурузы. Мне никогда бы не пришло в голову ехать по пшенице — выросший в селе меня отлично поймет. Я заглушил мотор и вышел из машины, желая насладиться видом.

Я часто бывал тут. Это было особенное место, семейная тайна, которую открыл мне отец двадцать семь лет назад. Под нелепой треногой был огромный булыжник с неприметным круглый отверстием в боку. Когда мне было десять, отец потребовал с меня клятву хранить молчание и раскрыл тайну — эта дыра каким-то непостижимым образом была соединена с будущим. Он использовал ее, чтоб общаться с собой, но лет на тридцать старше. Кладешь в дыру записку, она пропадает, а ты получаешь ответ. Почти как в «Доме у озера», только ответ — от тебя самого. Да и не получалось общаться быстро — маяк посреди поля, добираться туда час даже от нашего старого сельского дома, что уж говорить про городского жителя вроде меня.

В детстве я прятал там записку, а ответ читал чрез пару дней. Вопросы были детскими, наивными. Первым, как сейчас помню, был вопрос: «Меня дразнит Гоша. Я его побью?» В ответ я получил краткое «Да», после чего уверенно полез в драку, получил фингал, но вышел победителем. Влетело дома, конечно, но больше меня не дразнили. Гоша оказался нормальным парнем, сейчас живет где-то в Австрии, мы иногда общаемся по скайпу.

Став постарше, я понял, что не на все вопросы я могу получить четкий ответ. Например, когда я спросил: «Сдам ли я математику на отлично?», ответ был «Если выучишь на отлично». Чуть позже я понял почему так: прошлое невозможно изменить, а для меня из будущего, я был именно прошлым. Именно поэтому я никогда не получал выигрышные номера в лотереях, сколько ни пытался. Только один раз, в институте, мне удалось выиграть на деньги на предсказании. Я спросил перед одним боксерским боем: «Кто победит, Кличко или Поветкин?», получил ответ Кличко и поставил все деньги — целых двести долларов — на его победу. Выиграл двадцать — букмекеры отлично просчитывают вероятности.

Я сел в машину, завел мотор и медленно въехал на поле. Старый джип безбожно трясло на бездорожье, но гнать сюда что-то новое я не рискнул — после такой стены бурьяна бампер обязательно придется красить, а старый черный пластик все стерпит. Конский щавель вырос под полтора метра, но сверкающая «кастрюля» верно указывала мне путь в море травы.

В шестнадцать я перевелся другую школу, в городе, куда приходилось добираться на автобусе. Класс неохотно принял деревенского паренька, но мне было все равно. Была там одна девочка… Виолета. Черные волосы с белыми кончиками, розовые ногти, густые тени у век, яркая помада — обычная городская девчонка, как я сейчас понимаю, еще и с кучей друзей-придурков. Но тогда я видел яркое и прекрасное чудо, мое сердце замирало при взгляде на нее, а язык начинал заплетаться.

И тогда юный мальчик Олег спросил у себя взрослого: «Полюбит ли меня Виолета?» Ответ меня шокировал. «Нет. Забудь ее, она тебя не стоит». Кончено, я не поверил. Конечно, я признался. И конечно, был высмеян перед всей ее фрик-компанией. Собственно, именно тогда я понял, что все это происходит на самом деле, что я действительно каким-то образом получил возможность узнать, что будет.

Я пытался расспросить отца об этом камне, но тот отмахивался. Только однажды он обмолвился, что камень стоял тут многие столетия и тайна эта передавалась из поколения в поколение. Одна беда — все мы смертны. И когда мой собеседник умирает, писать ответы становится некому. Полжизни тебе помогают, но во взрослой жизни ты уже сам по себе. Я не видел, как отец писал ответы молодому себе, но помню, что он часто ходил к маяку.

Тогда же я начал смотреть на отца иначе. Валентин Петрович был очень умным и по-житейски рассудительным человеком, уверенным в себе и умеющим убедить остальных в своей правоте. Именно тогда я задумался, была ли причина этого в помощи от старшего себя? Как ни крути, молодость задает вектор на всю оставшуюся жизнь. Но меня всегда мучил вопрос: а как он пережил свою смерть себя из будущего? Как обходится без советов на все случаи жизни?

Чем старше я становился, тем больше понимал, что Олег-второй почти не дает мне прямых ответов. Что написать в курсовой? Слушай научного руководителя, он все расскажет. Как мне получить повышение? Делай нормально — будет нормально. Как мне сказать Кате, что нам надо расстаться? Искренне, но мягко. Я взрослый учил себя молодого, закладывал основы, кирпичики той личности, которой мне предстояло стать.

Я остановил машину подножия холма. рано или поздно все воспоминания сводятся к одному. Десять лет назад я получил последнее письмо из будущего. В год, когда у меня родился сын. В год, когда умер мой отец. В марте у него нашли рак, неоперабельную опухоль, он сгорел буквально за несколько месяцев, отказавшись от лечения. Держался до последнего, убирал двор, ходил на прогулки… Когда жена была на пятом месяце, я спросил у себя старшего: «Увидит ли он рождение внука?» Отец умер через месяц, прямо в старом кресле, где так любил смотреть боксерские бои.

Я открыл заднюю дверь и потряс сына за плечо.

— Кирилл, вставай, мы приехали.

Мальчик сонно открыл глаза, потянулся и выпрыгнул из машины. Глаза его широко открылись при виде Маяка.

— Ого! Пап, ты не говорил что мы едем сюда!

Я улыбнулся.

— Я же обещал, что как-нибудь покажу тебе маяк вблизи.

Кирилл припустил к треноге, быстро взбежав по склону холма. Когда я поднялся, он щурился на солнце и пытался разглядеть верхушку треноги.

— Ты уверен, что там кастрюля? Она большая…

— Точно тебе говорю, так и есть. дед сам видел, как ее туда прицепили.

— Круть! Пап, сфоткай меня на камне!

Минут через десять, когда первые впечатления схлынули, я набрал в грудь побольше воздуха и сказал.

— Кирилл, иди сюда. Я хочу сказать тебе кое-то важное.

Сын отвлекся от телефона и подошел ко мне.

— Я расскажу тебе одну нашу семейную тайну. Только должен поклясться, что никому никогда о ней не расскажешь.

Глаза ребенка хитро прищурились, но легкая улыбка безошибочно выдавала интерес.

— Хорошо, клянусь.

— Тогда слушай…

Конечно, сразу он не поверил. И конечно, пока он не получит несколько отчетливых и точных ответов, мои слова и убеждения будут звучать для него, как странный розыгрыш. Но этим летом мы будем много времени проводить в старом отцовском доме, откуда до маяка — рукой подать. А ответы… он обязательно их получит. Я усмехнулся и вспомнил текст последнего письма из камня:

«Олег, скоро меня не станет и я больше никогда не смогу давать тебе советы. Но я знаю тебя и вижу, каким человеком ты стал. Ты в полном праве меня осуждать, но я искренне уверен, что вся наша переписка пошла тебе во благо. Если ты не понял это сейчас — ты поймешь это потом, когда подрастет твой сын. И тогда ты сам решишь, рассказывать ему историю о камне или нет. Удачи. Я горжусь тобой. Твой отец».