Кот, который уходит⁠⁠

Внимание: это рассказ, а не история из жизни. Пожауйста, не путайте и не пишите комментарии сгоряча.

~

Кота нашли ещё до Дашкиного рождения — сам нашёлся. Взъерошенный, грязно-белый, с разными глазами: один зелёный и блестящий, как пуговица, второй — узкий, жёлтый в коричневую крапинку. Хвост торчком, с загогулиной на конце, на брюхе лишай.

Товарищи по станции попросили отца отвезти кошака подальше, а то вился под ногами, особенно на запасных путях, норовил спрыгнуть под платформу следом за рабочими. Отец один из бригады был на машине — загнал кота на заднее сиденье и хотел выбросить вместе с мусорными мешками в лесу. Остановились на обочине. Мешки полетели в канаву, а кот сиганул куда-то, едва открылась дверца. Отец поехал домой, а к вечеру кот пришёл к нам во двор и поселился в летней кухне — флигельке в зарослях сирени. Тощий, злющий, взгляд расчётливый.

Гладить себя разрешал только отцу; на остальных шипел, аж топорщились усы.

Мама кота не любила. Я его боялась, но жалела и носила еду. В первый

вечер взяла облупленную железную миску, в которой варили яйца, налила перлового супу и потащила, стараясь не расплескать, нехитрый ужин. Бублик (потому что хвост — бубликом) зашипел на меня из глубины кухни. Я обнаружила его за печкой. Съёжилась, присела на корточки, не отводя глаз, поставила миску на пол. Думала: вот-вот на меня бросится. И не отводила взгляд — как от змеи. Он не бросился. Только смотрел, не моргая, ледяными глазищами.

Наутро Бублика и след простыл. На половицах у порога стояла ополовиненная миска: жижу он вылакал, а гуща осталась на дне — перловка, картошка, лук.

В субботу мы проснулись от маминого визга: она хотела выйти во двор, сунула ноги в отцовы галоши (галоши всегда стояли на крыльце, под навесом) — а там крыса. Бублик на крик выглянул из-за ступеней — тощий! — сел, как статуэтка египетской кошки, и глядит на отца: вот, мол, хозяин, принёс тебе добычу.

***

К тому времени, как родилась Даша, Бублик перебрался в дом. Иногда

отлучался по своим кошачьим делам, но ночевал всегда в передней холодной комнате, где стояли умывальник, газовый баллон и антресоли. Когда Дашу в первый раз принесли домой, он даже замяукал — это кот-то, который только фырчал и шипел! Ночью запрыгнул к ней в кроватку; видимо, решил погреть ребёнка. Но был он тогда крупнее неё, и к тому же когтистый, полууличный, — поэтому Бублика снова изгнали на летнюю кухню.

Ночевать он там соглашался, но еду брать отказывался — считал, что его предали. На вольных харчах кот снова отощал — а только-только было бока округлились! Какое-то время даже жил у соседей — впрыгивал к ним в форточку, глядел на нас из чужого окна уныло и надменно. Иногда, сидя на подоконнике, он складывался в сложную, неописуемую фигуру — мы даже стали звать его Котубик Рубика. Видимо, по молодости у Бублика была совершенно альтернативная анатомия: глядя на то, как он извивается, ныряя в подвальное окошко размером с пятак, казалось, что у него вовсе нет костей.

Когда Даша чуть подросла, мы попробовали заманить кота обратно: выложили дорожкой от соседского окна к нашему крыльцу любимое Бубликово лакомство — свиные почки. Кот к тому времени заматерел, подрос, простецкое «Бублик» уже не подходило серому скелету, обтянутому короткой бархатистой шёрсткой. В семейном кругу кота стали почтительно величать Бубел.

В дом он не вернулся, но мы стали частенько замечать его у крыльца. Зато в летней кухне «по-родственному» поселилась его подруга, рыженькая кошечка с белыми пятнами по бокам. Была эта кошечка нежная и пугливая, что не мешало ей, однако, съедать регулярно выставляемые на порог почки, ошиваться у дверей и пытаться проникнуть в дом.

Её аккуратно отпихивали ногами и руками, уносили подальше, но Бубликова прочно облюбовала новый дом и однажды-таки умудрилась проскользнуть внутрь. Не знаю, как мы этого не заметили, но она пробралась не то что в прихожую — она нырнула за печку в большой комнате и пряталась там, наверное, минут десять, прежде чем мы обнаружили гостью.

С криками и визгом Бубликова была выставлена во двор. Мы, слегка дезориентированные её появлением, действовали не лучшим образом. Я только приняла душ, на влажные волосы было накинуто махровое полотенце. Когда рыжая гостья внезапно сверкнула из-за печки голубыми глазищами, я с визгом вспрыгнула на диван, и полотенце упало на пол — чуть-чуть мимо кошки. Испуганная Бубликова мявкнула и взвилась в воздух не хуже, чем я, мазнув хвостом по волосам.

— Волосы мокрые, кошка прыгнет! — захохотала Дашка, мгновенно родив один из афоризмов нашей семьи.

Бубликову изгнали, в поломойном ведре тут же навели крепкий раствор хлорки и выдраили все углы. За дверью с тех пор следили ещё строже и даже повесили специальную шторку на магнитах (не знаю, правда, как бы она помешала кошке войти, если б та действительно захотела).

Бубликова продолжала ошиваться возле крыльца, а с некоторых пор облюбовала рассохшуюся деревянную скамейку под кухонным окном. Скамья стояла на самом солнышке и в то же время была уютно укрыта зарослями акации и сирени. Кошка жмурилась и высовывала узкий розовый язык, а наш Бублик наконец-то почтил родной дом присутствием, частенько прибегал во двор и однажды даже соблаговолил съесть с руки любимое лакомство.

С чего он так подобрел, выяснилось очень скоро: бока у его подружки округлились, она стала ленивой и нервной, и уже ничто не напоминало о робкой изящной кошечке, что месяц назад заглянула в наш дом.

В августе Бубликова родила котят. Она была ничья, но приходили за котятами почему-то к нам — и давали по пятаку за брата: один рыжий, один белый, один серый, и все — с одинаково жёлтыми узенькими глазёнками.

***

В начале ноября мы начали паковать чемоданы — из тёплого

Ставрополья отца переводили в Татарстан. Встал вопрос: брать ли Бубела? Поедет ли?

К тому времени он окончательно обосновался во дворе — обустроил семейству бывшую собачью будку, и зажили они втроём: он, она и рыженький котёнок, на которого из-за хромоты никто не позарился. Так что, если б мы решили брать Бубела, пришлось бы забирать всех троих… И Бубела оставили.

Маленькая Даша уезжала с рёвом; отцу с мамой тоже было не по себе. Перед отъездом я оставила за будкой Бубликовых миску с горкой свиных почек; когда устраивала миску поудобней среди веток и обломков кирпичей, обнаружила ещё один разорванный пакет, наполненный тем же лакомством, — не одна я решила кошачьему семейству оставить прощальный подарок...

...Мы были уже в вагоне: расталкивали по полкам сумки, разбирались с местами. Соседи с боковушки напротив отчаянно дёргали фрамугу — духота в вагоне стояла такая, что хоть ножом режь. И шумно было ужасно: плакали дети, громыхали палки, которыми железнодорожники проверяли перед отправлением колёса, кто-то ругался с проводником...

— Бублик, — вдруг чётко произнесла Даша.

Мама вздохнула. Я закатила глаза. Сестру едва удалось увести из дома, рассказав, что Бублик улетел на небо и поэтому не поедет с нами, — но вот она вновь вспомнила о коте. Сейчас начнётся…

— Бублик? — попробовала схитрить я, вытаскивая из пакета упаковку сушек. — Даша хочет бублик?

— Бублик, — скривилась сестра, вывернулась из маминых рук, спрыгнула с полки и помчалась по проходу.

— Даша! — заорали мы на два голоса и ринулись следом. Она нас сильно опередила — ей, маленькой и вёрткой, было куда проще петлять между сумок, баулов и чужих ног.

Когда мы с мамой вырвались в тамбур, Даша уже стояла там, стискивая в руках… Бублика. Как он сумел добраться до вокзала и следом за нами вскочить в вагон — осталось загадкой. Как и то, как его мяв умудрилась услышать Даша. Как и то, на кого он оставил свою семью… Больше мы о них ничего не слышали — начиналась новая страница нашей жизни, в которую Бубела волей-неволей пришлось взять с собой.

Надо сказать, он сильно скрасил дорогу: по ночам смирно сидел в опустошённой для него спортивной сумке, а когда вылезал — вовсю развлекал Дашу, которая тискала и теребила вновь обретённого кота. На всех станциях, где поезд стоял больше двух минут, она вытаскивала его на платформу, обхватывала руками поперёк пуза и мечтательно поднимала вверх:

— Киса хочет на небу!

«Киса» «на небу» не хотел, но стойко терпел все Дашины игры. Однако больше никому дотрагиваться до себя не позволял и по-прежнему шипел на любую попытку приласкать. Может быть, настроение Бубела ухудшилось ещё и от того, что с собой у нас не было ни свиных почек, ни любой другой кошачьей еды. Стол во время дороги у нас был общий, и Бубел с видом принца в изгнании принимал из моих рук котлеты и батон с колбасой.

***

...Через полгода после того, как мы обосновались в Казани, на свет появилась Лена, и с ней наш кот повёл себя гораздо умнее. Он уже не прыгал в кровать и не пытался гладить хвостом пухленькие младенческие ручки, но мурлыкал вовсю — правда, с возрастом Бубел почти разучился проявлять кошачью нежность, и мурканье его больше напоминало скрип.

Когда Ленка чуть-чуть подросла, то начала вести себя весьма бесцеремонно: всё началось с объятий, но дальше — больше, и вот уже она таскала кота за хвост, сталкивала с дивана и дёргала за уши.

Однажды Бубел, вновь раздобервший на жирном молочке и мясе, вышел из себя и заорал дурным голосом, выпустив когти. Лена опешила, а потом так грянула кулаком по диванной подушке, что кот подскочил и молнией бесшумно ретировался под стол. С тех пор он старался обходить Лену стороной, и, как только младшая появлялась в комнате, бесследно исчезал — совсем как Чеширский кот, только даже улыбки не оставалось.

К почётному семилетнему возрасту у Бубела появились новые странности: он долго страдал от того, что из квартиры нельзя выбежать по нужде так же легко, как из деревенского дома. Гулять его выводили на балкон, а в качестве туалета купили роскошный кошачий лоток. Бубел лоток игнорировал, и в конце концов приспособился делать свои дела почти по-людски: вскакивал четырьмя лапами на унитаз, а выйдя из санузла, истошно орал, требуя от хозяев нажать кнопку смыва.

И да — он всё-таки признавал нас хозяевами. В некотором смысле это было весьма прагматично: Бубел старел, мышей в городе не водилось, и пищу он получал в основном от нас — кошачьи корма, мясо, любимые свиные почки…

Лена уже вовсю бегала и лопотала, когда у кота начались проблемы с кишечником. Ветеринар, к которому Бубела привезли с великим громогласным мявом, сказал, что это от старости и малоподвижности (ещё бы; последние года два пациент гулял исключительно на балконе). Лекарства могли помочь, но не слишком надолго.

...Перед тем, как усыпить, мы решили отпустить кота на прогулку.

Вывели на улицу, Даша даже ошейник от блох сняла. Бубел сначала ничего не понял: застыл у её ног и не шевелился. Потом нерешительно дёрнул хвостом. Мяукнул.

— Иди, киса, — шепнула ему Даша, усаживаясь на корточки. Почесала за ухом и погладила по спине. — Погуляй…

«Киса» повилял жирненьким тельцем и не торопясь отошёл на несколько шагов. Обошёл старый кривой ствол сирени, спугнул воробья.

Мы терпеливо смотрели, как он заново обвыкается с улицей. Наконец Бубел мяукнул уже в полную силу и резко дал с места — стрелой, как молодой разбойничий котяра, рванул за угол дома.

Мы не видели его до вечера; Даша, за неимением кота, возилась с Леной. Лена игнорировала все свои игрушки. К концу дня сёстры начали ныть; чтобы как-то отвлечь детей, мы отправили их за батоном. Дашка впервые шла в магазин не просто одна, а ещё и с младшей, — так что на время о коте обе позабыли... Но вернулись без хлеба: магазин был закрыт — травили крыс.

***

Бубел явился, когда на небе уже царила летняя, белая, похожая на незрелое яблоко луна. Кот выглядел возбуждённым и измождённым — почувствовал вкус свободы…

Наутро мы нашли его в кладовке — он лежал под шкафом, полузакрыв свои разноцветные разновеликие глаза.

— Бублик? — испуганно спросила Ленка.

— Мама! — заголосила Даша.

Бублику дали сладкого чаю — не в обычной его кошачьей миске, а в человеческом блюдце. Кот вяло лакал чай несколько минут, потом расплескал остатки по полу и снова лёг пластом. Даша попыталась вытащить его из-под шкафа — обычно Бубел не терпел насилия над собой, начинал царапаться и драться, не делая никакого различия между отцом и маленькой Леной, — но в этот раз послушно, как коврик, выволокся на свет. Даша даже растерялась.

— Киса хочет на небу?..

— Не трогай его, Даш.

Мы снова вызвали ветеринара; Бублику налили ещё чаю, дали свиных почек, но он остался совершенно равнодушен. На глазах появилась мутная поволока.

— Бубичек… — тоскливо лопотала Лена.

Ветеринар приехал, когда девочки уже спали. Осмотрел вялого, несопротивлявшегося кота.

— Выпускали?

— Да. Вчера бегал весь день. Нам сказали, ему немного осталось, проблемы с кишечником. Мы решили, пусть побегает напоследок…

— Видимо, съел какую-то отраву. Теперь ему точно осталось недолго.

Ветеринар оставил инструкции, уехал. Не спалось; мы швыркали в кухне голый чай — хлеба-то не было. Утром — Бублик ещё спал — отец, как в старые времена, нашёл в ботинке дохлую крысу.

— Что скажем Лене с Дашей? — спросил он, брезгливо швыряя крысу в мусорный пакет. — Про Бублика?

— Скажем, как есть, — вздохнула мама. — Видимо, съел отравленную крысу у магазина где-то…

— Ну, Даше ты так и объясни. А Ленке скажи — киса захотела на небо. Чтоб не плакала…