Комната с выходом⁠⁠

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Первые загадки

Монолог Неизвестного (начало)

Перед тем, как ответить на «сигнал вызова», я упорно хотел завершить начатую мысль, будто готовился к важному экзамену и заранее предполагал, что один из вопросов выпавшего билета может застать меня врасплох. А вопрос таков: «Что я переживаю ТАМ?». Мне важно было сформулировать это прежде всего для себя самого.

Итак. Мне никак не удавалось подобрать слова к тому чувству, которое я ощущал. И ничего лучшего, кроме как «расширение» пока не нашёл. Всё очень просто. Что мы испытываем в обычной жизни? Силу тяжести, гравитацию. Точнее сказать, не испытываем («испытываем» и «пытка» – однокоренные слова), а подвергаемся ей. Перманентное гравитационное влияние на людей столь же привычно, как время – вроде знаешь, что оно есть, а «пощупать» не удаётся. Сила тяжести. Встать, побежать, сесть, лечь, упасть, взлететь… Мы не задумываемся, что во всех этих действиях участвует именно гравитация. Она не оставляет даже космонавта в невесомости, поскольку он все равно о ней думает, осознавая её непривычное отсутствие.

Я же пребывал в среде, которой были в равной степени чужды и законы гравитации, и невесомости. Как это описать? Ха! В этом-то вся и сложность. Когда я устал безрезультатно перебирать в голове все известные слова, понятия, определения, когда совсем отчаялся найти знакомые всем ощущения, способные хоть отдалённо намекнуть на те, что переживал сейчас сам, на ум пришло единственное: «расширение». Крайне приблизительное и условное обозначение моего состояния. Я словно безмерно и стремительно расширялся, увеличиваясь и в физическом смысле, и в каком-то внепространственном. Здесь тебе и движение, и покой в одном флаконе. Движение в виде «расширения» заменяло собой привычные традиционные действия с участием мышечного напряжения, а покой олицетворял мою абсолютную телесную обездвиженность. Я не махал руками, не напрягал ни один мускул, не вертел головой, не моргал, но в то же время постоянно «нёсся» во всех направлениях сразу. Это явление, если специально не фиксировать на нем свое внимание, было столь же привычно и почти незаметно, как гравитация. Знаете, если долго и пристально смотреть сверху на бурлящую вследствие восходящего потока воду, начинает казаться, что она постоянно увеличивается в объеме. Что-то похожее, но очень далёкое от истины. Или. Показавшийся из-за горизонта первый луч Солнца на востоке, постепенно заливающий светом все вокруг и при этом становящийся все более ярким. Можно было бы сравнивать себя с вырвавшимся из заточения сгустком плазмы в момент взрыва водородной бомбы, но не стану – слишком мрачно, и, опять-таки не точно по причине конечности даже такого жуткого процесса, а вот с расширяющейся вселенной – куда ни шло. С кругами на воде, с клубами пара, с поднимающимся тестом… И всё же фантазии не хватает. Есть вещи настолько уникальные и ни с чем не схожие, что натужное сопоставление их с другими вещами становится делом совершенно неблагодарным.

Приобретя некоторую сноровку в своём новом положении и отдавая себе отчет в том, что в «традиционном» понимании ты умер, я обнаружил, что не один. Присутствие других людей не просто ощущалось, осознавалось или каким-то иным способом давало о себе знать, оно просто было. Как само собой разумеющаяся данность. Они (люди) тоже «расширялись», были далеко и одновременно близко, пронизывали друг друга, переплетались своими «частичками» с частичками других и тебя самого в том числе. Однако же я не лишён был индивидуальности, а люди мне никак и ничем не докучали. Вам докучают клетки вашего организма? И вы ведь не ставите знак равенства между собой и ими? А вездесущие микробы? А люди и животные, населяющие планету? То же и здесь. Если о них не думать, и быть настроенным на комфорт от одиночества и тишины, то эффект отождествления тебя-единственного со всем мирозданием достигался без напряжения.

Но стоило только приложить наночастичку своей воли, легонько шелохнуть самым тонким волоконцем духовного намерения, как тут же ты оказывался в компании: одного «попутчика» или всех сразу – зависело от этого самого намерения. Как так? Увы. Это объяснить ещё более трудно.

И вот что самое интересное. Только здесь обнаруживаешь, что смерти нет. Все окружающие тебя, такие же люди, как и ты, в равной степени мертвы и живы одновременно. Кто-то из них давно умер на земле, кто-то ещё не родился, кто-то живёт сейчас, а иной, как заведенный, скачет по разным воплощениям – умирая и рождаясь вновь. Но здесь, я повторяю – здесь, где я нахожусь, – никакой пульсации жизни и смерти нет. Вечное бытие. Так понятно? Каково оно? О! Это тема. Но не для теперешнего разговора.

Ну, уж очень ЕЙ хотелось «выйти на связь» со мной. Я это сразу почувствовал, задолго до того, как в моём путешествии наметились основные направления и задачи. Пребывая ещё в своеобразной прострации, я почувствовал некий мощный посыл-призыв и без колебаний отозвался на него. ОНА задавала чересчур много вопросов сразу и вряд ли бы переварила ответы на них, поскольку не была ещё готова к такому объёму новой информации. И, естественно, я решил пойти от простого к сложному.

А самый примитивный вопрос был такой: «Ты умер?». Да, вопрос наипростейший. Но ответ на него не мог быть однозначным. И я, понимая всю условность нашего диалога, ответил: «Я здесь, рядом, и испытываю новые для себя ощущения. Оказывается, смерти нет. А случившееся со мной на земле – необходимый переход на другую колею. Да ТЫ и сама всё знаешь. ТВОЙ вопрос: «Ты умер?» скорее риторический. В нём слишком очевидно звучит сомнение. Совсем мёртвым таких вопросов не задают. Совсем мёртвых попросту не существует».

Второй вопрос: «Ты вернёшься?». O, santa simplicitas ! А как там моё биологическое тело? Кто-нибудь его видел? Разве его клетки ещё сохранили функциональность и связи между собой? И разве патологоанатомы не потрудились так, что даже сами не смогут собрать разобранный ими конструктор, пропитанный формалином? Кстати, несмотря на этот замечательный консервант, процессы разложения исправно начали своё необратимое дело, пусть со скрипом, но начали. Впрочем, если бы я сильно захотел и постарался вернуться в прежнее свое обличие, у меня, наверное, это получилось. Но какое удовольствие усесться за руль попавшего под пресс и тронутого ржой твоего некогда любимого Мерседеса, предварительно искромсанного газовым резаком и разобранного на запчасти? И вообще, где у него там руль? Даже Иисус Христос не стал утруждать себя в момент воскресения: старое истерзанное тело просто утилизировалось, распавшись на субатомарные и волновые структуры. Лишь ради своих учеников, в частности, таких, как апостол Фома, наш Господь на короткое время воссоздал временную, но узнаваемую оболочку-имитацию. Без нее обойтись было нельзя – не все же имели способность видеть фаворский свет.

Так что в прежнем виде я не вернусь. Хотя…Была бы оправданная необходимость, всё возможно. Тут надо подумать…

На третьем вопросе я застрял. «Этого можно было избежать?». Избежать…