Хроники жертвы клятвы Гиппократа⁠⁠

Часть 2. Егорыч.
Тонкая струйка дыма. Ворох картонных папок на столе. Молодой человек протер воспаленные глаза и отложил очередной лист. Всё в нем казалось унылым и усталым. Жидкая прядь светло-рыжих волос, очки толстой оправой и вытянутый по-птичьи нос.
Размеренный шорох бумаги нарушил скрип двери. В кабинет вошел пожилой низкорослый мужчина. Взъерошенная копна седых волос. Халат с оттопыренными карманами бултыхается на худых плечах
— Приветствую, Павел!
— Добрый день, Анатолий Егорович! — оживился молодой человек.
— Скучаешь? — дед протянул дрожащую руку.
Павел со вздохом посмотрел на оттекшее землистое лицо, отметил нездоровый блеск в маленьких глазах, и по резкому запаху перегара понял, что Егорович накануне сильно принимал.
—Оно не мудрено в таких казематах безвылазно сидеть! — суетился тот. — Скушна теория мой друг, а древо жизни пышно зеленеет. Всё архивы изучаешь, вот папки натаскал. Тебя за ними и не сразу и разглядишь.
— Охо-хо...
— Никакого парадокса, Павел, все стандартно. Скучно, — старик раскрыл верхнюю папку.
— А на мне это написано, скука эта?
— Оно, Павлуша, в умных глазах всегда все написано! — Егорович рыскал глазами по кабинету. — А давай-ка ты время не трать на эту макулатуру, скатаемся в одну деревню. А?
— Охо-хо...
— Тут не далеко. И случай интересный. Свежий воздух не помещает. Там заночуем! - как уже о решенном, говорил Егорович. — За два дня и вернемся.
Старик закрыл папку, уныло осмотрел кабинет и в окно уставился.
— Сколько лет прошло, а вид все тот же, стена из кирпича, курилка и синяя скамейка, - покачал он головой, — Эх, сколько лет я просидел в этом кабинете! Даже тот же стул все тот же. Ничего не меняется.
— Так это ваш кабинет был? — удивился Павел.
— Пять лет просидел, как ты, как книжный червь, так же.
— Охо-хо...
— Все, насчет руководства я уже договорился, тебе выездную оформили! — словно бы вспомнил Егорович. — Командировочные в кассе получи. Плащ есть у тебя? Погода-то мерзкая.
— Нет, плаща у меня нет.
— Не беда, у оперативников возьмем, народ этот запасливый. Через полчаса санитарка приедет, так что собирайся уже! — старик вышел, оставив за собой распахнутую дверь. Проходящие сотрудники робко заглядывали в кабинет.
Анатолий Егорович слыл в коллективе человеком непредсказуемым и необщительным. А если встречался с кем и говорил, то, как правило, о бездарности коллег, за что и получил в силу своей чудаковатости незавидное прозвище «Леший». Начальство тоже сторонилось старика, изредка подсовывая безнадежные дела и закрывая глаза на частый нетрезвый вид.

Стемнело. Острее запахло павшей листвой. Вдали тонкой полоской растянулся тяжелый рыхлый туман. Катер, рассекая стеклянную гладь, скользил в горизонт. Брызги, ударяясь об прозрачный фонарь, собирались в прозрачные кляксы. В салоне было тепло и спокойно. Полицейские коротали время в пересказах забавных историй. Раскатом смеха заканчивалась история, затем следующая.
«Впереди идет ОУР, вечно пьян и хмур».
—Анатолий Егорович, а вы чего такой серьезный, не смеетесь? — тихо спросил Павел.
—Я уже свое отсмеялся, Паша. Все эти истории еще при моей юности перелопачены донельзя, — он прикрыл глаза, будто бы успокаивая себя. — Все циклично, меняются люди, а ситуации повторяются. А всю нелепость, что они несут и ей восторгаются, она мне так скучна, как вот... как вот та картина, что за окном.
—Ну, так же тяжело без юмора.
—Юмор бывает разный... Вы Павел, развлекайтесь, у вас возраст такой, можно еще.
Анатолий Егорович откинулся на кресло, повернул голову и закрыл глаза. Шум ему не мешал, он был спокоен.
За окном скользили низенькие избушки. Появилась алюминиевая кружка, передаваемая пассажирами из рук в руки. Каждый, отхлебнув немного, передавал ее соседу.
—Что там?
— Водка там. Выпей. Мы на трупный выезд, всегда немного принимаем, иначе тяжело становится. Настроение портится потом на несколько дней.
—Нет, не буду, спасибо. Смотреть на них у меня профессия, тренировка присутствует.
— Ну, смотри, дело хозяйское. Работаю уже восемь лет, все привыкнуть не могу, — будто сам себе говорил пожилой полицейский, — Был человек, а теперь его нет. Тело есть, но не двигается. Спит, холодный и не дышит. А вы ребята привыкшие, получается. Дед-то твой, знаю, поддает иногда, разбуди его, может, он будет.
—Не трогай его, пусть отдыхает.
—Ну, смотри, не застрять бы там из-за него.
— Из-за него уж точно не застрянем.
Лодка, замедлила ход и уткнулась в пристань, кивнув корпусом также как автомобиль кивает, когда тормозит. Открылся потолочный люк, по очереди потянулись люди. И сразу закуривали на палубе. Какая-то возня и тяжелые шаги. Принимали конфискованную рыбу - мешки заполнили ряд сидений. Павел подвинулся. Старик безмятежно спал убаюканный качкой волн.
— День прошел не зря, рыба есть, — с улыбкой похлопывая по мешку, сказал молоденький полицейский. — Сейчас приедем, свежатины поедим. Сегодня изъяли, а девать ее куда? Мужики уже на рыбу смотреть не могут, а нам в охотку.
—Приедем, поделим, — укутываясь в шинель, сказал усатый капитан.
Сон сморил уставших людей. Лодочник, сидящий в отдельном коконе, спрятанном в начале катера, петлял по водной извилине. Павел не спал. Он смотрел на проплывающий мимо ковер желто-красного полотна. Осень еще боролась, но уже проигрывала морозному дыханию зимы. Жизнь, сбавляя обороты, тоскливо замирала.
Катер затормозил и подался назад, туго забурлив волнами под днищем.
- На месте, — констатировал кто-то из темноты.
- А ехать бы так и ехать, — отозвался другой.
Люди разминались, судорожно, громко зевали и тянулись в звездный провал люка.
Пристань наполнилась глухими шагами. Павел и сонный Егорович последними загрузились в переполненную машину. Тронулись. Прыгали на ухабах, мрак качался в окнах.
Новогодней елкой вспыхнули глазницы окон. Казалось, деревенские дома вкривь и вкось разбросаны во тьме. Остановились на окраине. Изба, вросшая по окна в землю. Во дворе топтались люди с угрюмыми лицами. Укутанные в платки женщины, обнимали друг друга и натужно рыдали. Пахло Корвалолом. Мужчины, исполненные скорби, молча дымили папиросами. Заскрипели двери, отворился свет в ночи. Круглолицый капитан, поправляя ремень, вышел во двор и встал напротив окружённой женщинами старушки. Он погладил усы, раскрыл планшет и не глядя в глаза старухе, скупым формальным языком начал проводить допрос.
— Когда вы его видел в последний раз?
—Вчера, вечером.
—В котором часу?
—Не знаю, для меня время остановилось. Мил человек, не знаю.
—Хорошо, он был трезв, когда вы его видели в последний раз?
—Нет, милок, пьян он был. Два дня как вернулся с города и уже не просыхал!
—А где мужчина, который его труп нашел?
Вдруг старуха взвыла и, расталкивая людей, кинулась бежать куда-то в темноту. Женщины пошли на плач. Круглолицый милиционер сердито захлопнул планшет, оглядел оставшихся людей и направился к бане. Перед баней стояли двое: участковый и оперативник. Круглолицый, не обращая на них внимания, прошел в предбанник.
— Парни пошли рыбу готовить, — белея лицом, вынырнул из тьмы белоусый капитан. - Участковый пусть останется с «трупниками». Сумка с рыбой и водкой у меня! — важно скомандовал он и обратился к Павлу с Егоровичем. — Ребята как закончите, приходите, ждем. Изба у вас отдельная, отдохнете.
Появился еще один полицейский, невысокий - карлик по сравнению с белоусым.
—Участковый уполномоченный Шибаев прибыл на помощь «труп…», извиняюсь патологоанатомам.
—Это хорошо, что прибыл. Ты людей мертвых видел? — раскладывая инструменты из сумки, спросил Анатолий Егорович.
—Видел, в Чечне был. Там видел.
—Тогда писать будешь, а я диктовать буду. Павел мне помогать.
Втроем пошли в баню. Сумрачное нутро ее еще хранило остатки тепла. Мокрый пол с бледно-зелеными листами березы успел остыть. На грубом деревянном полке лежал голый мужчина. Участковый встал в углу бани, опираясь на стену, стараясь не глядеть на труп. Анатолий Егорович и Павел возились с электрическим кабелем, затем раздался металлический вой - патологоанатомы принялись за работу.
С хрустом прошел триангулярный разрез грудной клетки.
— Пиши! - Егорович начал диктовать. — Мужчина тридцати пяти лет, плотного телосложения. Кожный покров без ссадин, порезов.
- Без чего? — переспросил участковый.
— Без ссадин и порезов, — с удовольствием повторил Егорович. — Руки и ноги расправлены, отмечается закоченение конечностей. Имеются синие трупные пятна. Рот раскрыт, глаза закрыты.
Монолог Егоровича снова нарушил вой пилы, Павел принялся разрезать черепную коробку.
—Паша, ты не спеши, мы все успеем.
—Анатолий Егорович, я все подготовлю. Хочется успеть пораньше.
С глухим звуком резиновой присоски отпала черепная коробка. Растянутая кожа головы накрыла лицо трупа. Из головы Павел отделил мозг.
—Тысяча четыреста пятьдесят грамм, Анатолий Егорович.
—Хорошо, Паша, теперь сделай разрезы на предмет нарушений.
Тонкими дольками человеческий мозг, где, казалось бы, когда-то жили мысли, память человека, все его надежды и страхи нарезался на кусочки, похожие в разрезе на белый гриб. Часть мозга отправилась в пластмассовое ведерко. Затем Павел принялся за сердечную мышцу.
— Сердце увеличенное, — продолжил Егорович. — Второй желудочек гипертрофирован. Участковый ты успеваешь?
На вопрос ответа не последовало. В углу бани лежал бледный милиционер, около нег валялся планшет. Павел подошел, взглянул на текст.
— Анатолий Егорович, он на мозге выключился.
— Оно и понятно. Не каждый вынесет увиденный голый мозг, хоть и на войне был, но тут у кого как…
Бледного участкового вынесли в предбанник, привели в чувство нашатырём. Откашливаясь, участковый открыл глаза.
— Что случилось? — сипло промолвил Шибаев.
— Не выдержал друг, маленько. Но ничего не переживай. Попей воды и ступай домой.
Участковый покинул баню. Павел озабоченно посмотрел на его шатающийся силуэт.
Темной струйкой кровь с живота просочилась на пол.
— Паша пиши, я все сделаю, — спокойным голосом произнес Егорович. - Легкие имеют следы жидкости, гортань также в жидкости. Это Паша асфиксия. Никого криминала. Задохнулся он.
Пытливый Егорович констатировал верный диагноз. Вечером этот Иван парился в бане в надежде отойти с похмелья, привезенного из Ханты-Мансийска. Повод у него был «существенный» - он героически вытерпел муки мочекаменной болезни и как итог «обмывал» победу со своими приятелями. По завершению денег поехал домой. По приезду хмельная досада его не отпустила. Вдоволь напарившись и выпив все запасы домашнего спиртного, отправился в магазин за добавкой. Юный лед, сковавший глубокую лужу, выдержавший шаг поскользнувшегося человека, под его тушей ослаб, продавился и в эту лунку Иван и нырнул лицом. Теперь его тело лежит в той самой бане, где день назад пытался выдавить хмельную хворь.
Закончив с покойным пациентом, дождались прихода фельдшера Василия.
— Отчего он помер? Известно?
— От пьянки он помер.
— Это пациент мой, камень почечный был …
— Нет, брат, не твой случай. Рано тебе еще свое кладбище открывать. Я тебя здесь раньше не видел. Ты тут, поди, новенький? ¬¬

Ответа не последовало. Передали документы фельдшеру. Молча покурили. Фельдшер остался при бане. Коллеги отправились в избу для отдыха.
Дым печных труб тянулся к небу и наполнялся серебром бледной луны. Ясное небо отражалась искрящимися звездами на зеркальной глади Иртыша. Ветер стих. Пар дыхания танцуя, растворялся в промозглом воздухе. Пахло наступающей зимой.
После позднего ужина, Павел и Анатолий Егорович расположилась в уютной избе. Хозяин был приветлив и выделил отдельную комнату с добрыми кроватями, застеленными толстыми одеялами. Но сон не шел. Вдоволь извертевшись, Павел повернулся к кровати Анатолия Егоровича.
— Ведь, народ спивается, Анатолий Егорович!
—Спивается и кончает с собой в лужах всяких. Родился, жил и помер, за собой кроме бед ничего и не оставил.
—Как глупа смерть-то у этого человека.
—Смерть, Паша уже и так устала собирать плоды нашей глупости, мне уж поверь. Я наркологом начинал.
— Как наркологом?
—Лечил людей от «пьянки», «наркоты». Думал, что у меня все получается. Любил свою работу. А теперь… Сын у меня от героина. Не уберег. Перестал в себя верить. Зачем лечить людей, если они сами хотят умирать. Пошел в «трупники». Долго пытался забыться в вине, но не смог самого себя убить. Опыт наркологии тоже пригодился. Пару методик разработал. Но интереса к реализации не испытываю. Пусть мои приемники методы испытывают. А мне людей хоронить уже тоже надоело.
—И что вы дальше будете делать?
—Пчел заведу. На природе жить буду. Природа она вечна. А человек нет.
—Вы сегодня ведь не пили, а мне все говорят, что Вы пьете.
—Я пил, что труд мой никому не нужен был. И не было умных глаз, чтоб меня заменили.
—А сегодня чего не пили.
—Уже той тоски нет. Уже все хорошо.
—То есть Вы нашли те самые глаза?
—Все может быть Паша, все может быть. Понимаешь, наша работа, очень простая. Она заключается в том, чтобы считать и понимать, отчего стадо падает. А теперешняя медицина всех хилых овец готовит для нашего подсчета. Вот и вся логика.
—Но ведь так нельзя же. Должно же быть спасение!
—Все может быть Паша, все может быть.
Тихий мрак ночи рассекла яркая вспышка. Вздрогнули на столе стаканы из-под выпитого чая. Подул ветер, забарабанил град по крыше. Анатолий Егорович поднялся и открыл окно. Вскоре вспышки прекратились, все стихло, и темень снова съела все дома.
—Поздней осенью гром? Разве такое возможно, Анатолий Егорович?
—Все может быть Паша, все может быть. Воздух-то, какой хороший, свежий. Хорошо то как!
— А скажи, Егорыч.
— Спи, Паша, спи...

* * *
В дверь кабинета постучали.
—Войдите, — окликнул Павел.
Вошел рабочий, которого Павел давно знал. Но теперь тот смотрел на него с некоторой робостью.
—Здравствуйте Павел Николаевич. Вам велено передать бумаги. И табличку я уже прибил.
—Какую табличку?
—Вы потом посмотрите.
Рабочий подхватил стремянку и удалился. Павел взялся за принесенные им бумаги - кипа, а сверху записка. «Ничего не имеет начала и конца, лишь продолжение! - прочел Павел. - Твой друг Егорыч». В стопке бумаг - химические формулы, методы дезинтоксикации и описание глубинных процессов по токсинам. Чем более Павел углублялся в чтение, тем смятение овладевало им. Он вышел в коридор, но дверь кабинета Анатолия Егоровича была заперта, табличка снята. Павел стоял перед этой дверью и корил себя - закрутился, забыл, мог же хотя бы позвонить ему, узнать, что да как... Павел повернулся и с удивлением уставился на новую табличку, висящую на дверях его кабинета: « Заведующий отделением токсикологии Андреев Павел Николаевич.
— Что ж ты за мудак, Павел Андреевич, — удивленно воскликнул Павел. — Егорыча забыл. А где он, что он сейчас?
Егорович не брал трубку. На работе его не видели. Узнав в отделе кадров адрес, Павел отправился к коллеге. Дверь квартиры заперта, на звонок никто не отвечал. Павел отчаянно позвонил в другую соседскую дверь, никто не открыл. Затем позвонил еще во вторую. Дверь открылась, из нее показался коренастый мужчина.
— Я вашего соседа ищу, Анатолия Егоровича.
— Это какой - такой еще сосед?
— Из пятнадцатой квартиры.
— Увы, молодой человек знать такого не знаю.
Отворилась еще одна соседская дверь. Вышла женщина с мусорным ведром.
— Мне бы Егоровича из пятнадцатой.
— По имени не знаю, кто такой. Как полчаса уже уехали полицейские и труповозка. Несли мужика с седыми волосами на носилках. Но не живой, точно не живой.