Как немцы персидский шёлк через Московию возили. Нисхождение⁠⁠

Астрахань контрастировала с остальной Россией. Пустыни, верблюды, виноград и арбузы, кофе; представители восточных народов - персы, индийцы... Олеарий считал, что Азия начинается за Волгой, и Астрахань расположена как раз на левом берегу. С его слов, город давал царю 24 тыс талеров в год одних только пошлин. Кикзее сообщает, что пошлины составляли 5%. Выходит, оборот Астрахани составлял 480 тыс талеров. И немцы хотели за одну ходку туда провести товаров объемом, который крутился в международном торговом центре за целый год? Мощно.

Состоялось близкое знакомство с «давно желанным народом». Персы осмотрели немецкое судно и заявили, «оно не пригодится на Каспийском море, где волны очень высоки и коротки, и что поэтому, по крайней мере, хоть мачты следовало укоротить». Сильное заявление, к которому обязательно прислушаются. Персидской «купчина» наконец назван по имени, Наврус. Он предложил отправить гонцов к границе, чтобы там встретили послов. Тёплые отношения сложились и с русским посланником, Романчуковым.

Он «против обычного нрава русских имел склонности к свободным искусствам, особенно к некоторым математическим наукам и к латинскому языку... Алексей выходил на улицы, чтобы упражняться и называл людям высоту домов и зданий: русским, которые не привыкли что-либо подобное видеть у своих земляков, это казалось весьма удивительным». Не на глаз, конечно, гольштинский часовщик сделал для него астролябию [вероятно, теоделит какой-нибудь].

А вот с Родионом Горбатовым, «приставом» [ = сопровождающим по России снабженцем] вышла ссора. Брюггеман «зачастую называл его блядиным сыном, собакою и другими подобными титулами». Как бы не хотелось Олеарию, что бы астраханский воевода заявил протест, но реакции на жалобу Родиона не последовало. В городе также повидались с земляками: Иоганном Шумахером, который управлял складом, созданным для снабжения делегации и Яковом Ботманом, местным виноделом, некогда обучавшимся при дворе герцога.

Романчуков отбыл первым, 10 октября отправились гольштинцы. Попав в густой туман, Брюггеман таки выстрелил из пушки, чем вызвал неудовольствие русских: «такая охота пострелять, то пусть взялись бы за казаков, которые ждут нас в море». Однако в море поджидала другая опасность: полномочия лоцмана кончились, немецкие карты были бесполезны. Какой-то стрелецкий полковник набивался в проводники, но без «посула [взятки] сейчас же поднял паруса и уехал». Встреченный персидский купец оказался полезнее, повёл немцев вдоль берега и по компасу. Около Терков казаки решились напасть, но нарвались на конвой стрельцов и татарского мурзы Мусала. Россия закончилась.

А затем «гирканский Нептун начал играть ту же трагедию». Как и предупреждали персы, морские волны в первую же бурю легчайше преодолели низкие борта. Корабль отнесло от берега, еле смогли приблизиться обратно (по карте видно дугу вокруг Дербента). Бросили якорь, и снесли часть груза на берег. Свежая буря добила облегченное судно: сломала мачты, оторвала якоря, «Фридрих» стал черпать воду с обоих бортов. Бывший на берегу Брюггеман махал шпагой, вынуждая матросов отплыть на лодках к тонущим, из-за погоды это было невозможно. Шкиперы упиралась до последнего, пока наконец Олеарий не дал поручительство, что их не уволят, как бесполезных на суше. Корабль посадили на мель, Брюггеман одобрил решение.

Разместились в Ниазабаде, разобрали бедолагу Фридриха на дрова, наместник Шахевирди-султан прислал еду. И впервые поссорились с персами: якобы Брюггеман не принял в подарок лошадь, чем оскорбил местных, и усугубил отсутствием ответного подарка. Шемаханский хан прислал мехемандара [= проводника], но в деревне проторчали 5 недель. Олеарий предполагал, что ждали решения шаха. Брюггеман решил поставить пушки на лафеты, и требовал у персов лучших бревён; они предупреждали, что тогда не хватит дерева на постройку корабля. Посол якобы проявил высокомерие: «с этим народом нужно всегда так поступать; чего они добровольно не дают, то нужно брать насильно». Народ же перехитрил строптивца, когда прислал недостаточное количество подвод, и лафеты пришлось оставить на месте.

25 декабря 1636 г. были в Шемахе. Персы «при возврате истраченных на пропитание денег не оказались столь милостивыми, как мы ожидали» и Брюггеман отказался от провожающих. Затем местные бросили несколько пушек, слишком тяжелых для лошадей, и посол разразился гневной тирадой, «велел сказать хану, что он либо получит его голову, либо потеряет свою собственную». Какие отчаянные слова; настроение было не лучшим: «c тоскою подумали... о злой судьбе, которую ежедневно можно ожидать в столь диких местах от нехристей». [Еще и Ловягин бросил переводить подряд, перехожу на архаичный стиль Барсова].

За это время проявился нрав властей. Еще в Шемахе получили письмо от шаха из Исфахана. Туда успел добраться русский посол, и сообщить о немцах. Надеялись, что Сефи позаботился о дальнейшем пути, но письмо кончалось Шемахой. Выспросили гонца, он поделился контекстом: недавно был казнён брат шемахинского хана, и он как родственник преступника впал в немилость. Последствия сказывались и на гольштинцах, которым покровительствовал хан. Повторное письмо и разрешение от шаха Сефи пришло только 27 марта; между делом наблюдали за ходом Ашура. В такой неспешной манере делегация доехала до столицы Персии только 3 августа 1637 г. Путь от Москвы до Исфахана занял 13 месяцев.

To be continued...