Игылдох⁠⁠

Часть третья

– Есть, правда, такое необъяснимое явление… – начал таинственно Саша.

Кирилл живо откликнулся:

– Какое?

Он не заметил насмешливых огоньков в глазах друга.

– Таёжный морок называется… – Саня сделал паузу и продолжил: – Случаются странные вещи. То вечером на костёр к охотникам или туристам выходит странник, присаживается к огоньку, угощается, если подают, и начинает всякие страсти рассказывать. А потом глядь – и нет его. У костра только груда тряпок. Но всё, о чём пришелец наболтал, вскорости сбывается. Да много чего может случиться, морок-то непредсказуем.

Кирилл вдруг потянул носом воздух:

– Слышь, Саня, пропастиной запахло…

Резвый ветерок почему-то присмирел в чаще, но действительно принёс смрад разлагающейся плоти.

– Это наша погиблая баба Настя по лесу бродит, – изменившимся голосом начал Саша, но не удержался и захохотал: – Ну ты простой, Киря. Проще разве что твой Динька. Это воняет мишкин обед или завтрак. Он же любит проквасить добычу, а потом вернуться и поесть с аппетитом. А вот уходить отсюда нужно точно, и побыстрее. У мишек портятся характеры, когда кто-то бродит возле их нычек.

Кирилл подскочил:

– Ну так пошли! Чего рассиживаться-то.

Но тут же завертел головой: со всех сторон на них поползла неизвестно откуда взявшая пелена. Сначала она напоминала струйки дыма, лёгкого и полупрозрачного, потом загустела до желтизны. А через миг вовсе стала плотным туманом. Но он не пах сыростью, как обычно, не оседал капельками на сапогах и камуфляжках.

Глухо, как через слои ваты, до Кирилла донёсся голос напарника:

– А вот это и есть настоящий морок… Довелось увидеть… Так, Киря, ты за мной потихоньку иди… След в след, слышал? След в след!

– Туман это… – тихо, убеждая сам себя, пробормотал Кирилл. — Подует ветер, он и рассеется.

– Киря… – голос Саши стал ещё более глухим, – топай за мной.

Раздался шорох сухого опадня под ногами, потрескивание веток, и Кирилл увидел через желтоватую взвесь то ли дыма, то ли водяных капель тёмную фигуру, скользнувшую мимо него. Он зашагал за Сашей, замечая, как с каждой секундой глохнут звуки из-под его сапог. Потом исчез всякий шум.

Но морочная муть потихоньку рассеялась сама собой. Кирилл уже ясно видел настороженно оглядывавшегося Сашу. И звуки потихоньку возвращались в мир. Напарники оказались в самой чаще, да ещё с буреломом. Вдруг раздался вымученный глухой стон, очень слабый, переходящий в хрип.

Саша вскинул руку. Кирилл понял, что друг велел ему застыть на месте.

Хрип повторился. И неясно было, чей он: животного… или человека.

Саша снял с плеча ружьё.

И тут туман, на прощание лизнув нижние ветви елей, растёкся по земле и исчез.

Кирилл не смог сдержать крика. И даже Саша издал глухой возглас.

На сучьях бурелома, под сосёнкой, согнутой на подобие виселицы, ничком распростёрлось тело жертвы преступления. Вокруг капюшона прорезиненного допотопного плаща был замотан ржавый тросик. Из-под плаща виднелись бурые потёки крови со сгустками.

Снова послышался хрип.

– Он ещё жив… – прошептал Кирилл. – Надо на заимку… ты ж говорил, там рация… Ментам передать…

Неожиданно лязгнул затвор ружья, грохнул выстрел. И на плаще вздыбились рваными краями две дыры.

Кирилл в ужасе глянул на Сашу:

– Ты что творишь?!

Напарник сквозь зубы процедил:

– А ты посмотри на этого убиенного…

Земля покачнулась под ногами Кирилла, когда он на месте плаща увидел останки зверя. Его лапы были обрублены; нутро, изгрызенное и высохшее, развалено надвое; лишённый плоти череп скалил в небо громадные клыки. На позвонках – скрученный ржавый трос.

– Что это… – прошептал Кирилл, а может, только подумал.

– Это?.. Тоже морок. Только он не от тайги… Такую оморочку может создать другой хозяин… Медведь, – глухо ответил Саша.

И было не ясно, чего больше в его голосе – страха или ненависти.

Саша продолжил:

– Здесь на зверя петля была поставлена. Давно, много лет назад. Браконьеры, суки, постарались. Видишь – лапы отрублены. Их китайцам на лекарства продают за дорого. И желчный пузырь вырезан. Только одного браконьеры не знали: промучившийся в петле зверь после изуверств сам станет погибелью для людей – виновных или безвинных, всё равно.

Кирилл, потерявший от ужаса способность рассуждать, только и смог, что твердить: «Как?.. Как?..»

Саша заорал на напарника:

– Заладил: как, как! Да вот так! Тронули бы мы этот плащ, и тут же были бы пожраны с потрохами, ружьями, душами своими этой тварью, которая уже не один год мертва! И следа бы от нас не осталась! Сам говорил о законе тайги: взял – верни! Пошли отсюда быстрее.

Идти не получилось, ноги сами припустили бегом. Напарники путались в папоротниках, обдирались о бурелом, спотыкались и падали. Остановились лишь тогда, когда впереди замаячило редколесье. Бока кололо и от бега, и от страха, который обручем сжимал грудь. Дыхание с хрипами и свистом вырывалось из пересохших ртов. Из-за него мужчины даже не сразу услышали треск ломаемых сучьев и шума движения позади.

– Он… оно… идёт следом? – еле вымолвил Кирилл.

Саша вытер кровоточившую ссадину на лбу и кивнул.

И они снова ринулись вперёд, к просвету между стволами сосен.

Но убежать от медвежьей оморочки не удалось.

Высоченная сухая лиственница, когда-то сражённая ударом молнии и продержавшаяся только за счёт плотного лесостоя, вдруг с шумом, обирая и ломая зелёные ветви елей, рухнула на беглецов. Они и головы поднять не успели, как махина накрыла их. Обломок ствола с чёрным нутром придавил Сашу по пояс. Великанская ветвь саданула Кирилла, содрала часть скулы и размозжила ухо. Но он отлетел в сторону куста и застрял в колючих ветвях.

Может, что-то и произошло в мире, пока лес успокаивался после падения исполинской лиственницы, но друзья этого не увидели. Ночь перед глазами и забытье на время отсрочили их страдания.

Кирилл первый залился высоким воем, когда попытался повернуться, и щепка вонзилась ему в рану. Он завопил, не думая, что может привлечь зверя или, может быть, того оборотня, который гнался за ними. Потом что-то внутри его головы лопнуло, и Кирилл понял, что оглох на левую сторону. Зато острая стреляющая боль перешла на правое ухо. Болтающийся кусок кожи был не в счёт.

– Саня!.. – позвал он. – Саня!..

Но ответил ему лишь обычный шёпот тайги. И только через какое-то время Кирилл разобрал еле слышное мычание. Он встал на четвереньки, даже не подумал о запропастившемся ружье, не говоря уж о рюкзаке и котелке. Напрягая мышцы всего тела и размахивая руками, попытался подняться. Во время бесконечных и бесполезных попыток удержаться на ногах стучали по мозгам безжалостные кувалды. Наконец ему удалось преодолеть расстояние до упавшей лиственницы. В переплетении сухих сучьев и частоколе чёрных ветвей он разглядел камуфляжку, большей частью почерневшую от крови.

– Саня, бро… – позвал Кирилл.

Из-под ветвей раздался короткий мыкающий звук, а потом слова:

– Иди… за… имка… ра…ци…я… спа… си… сы…на…

– Как же ты тут один?.. – спросил Кирилл, почти не слыша своих слов. – Не продержишься… Давай попробую обломать ветки, может, вытащу тебя…

Мыкающий стон закончился бульканьем. Кирилл понял, что Саша давится свой кровью. Но к удивлению, слова друга прозвучали почти отчётливо:

– Иди… всё… так и должно было… случить…ся. Спа…си… Диню!

Кирилл в этот миг проклял всё разом: и эту поездку по ягоду, и правоту Сани, похоже, смертельно раненного, и своё бессилие горожанина, который даже не подозревал, с чем может столкнуться в тайге.

Он сказал:

– Ты держись… Я быстро… До темноты эмчеэсники подоспеют. От города до Дальян три часа. А до сюда – всего ничего.

– Разве… уже… не ночь?.. 

Это были последние слова друга. После них стихло и бульканье крови.

Кирилл ломанулся прямо на просвет в деревьях. Он всегда боялся боли, но сейчас рвущие голову на части, пульсирующие наплывы не значили ничего. Как и прострелы в обвисшей руке, как и мозжение в разорванной скуле.

И вот он – песчаный пятак у малинника! Дорогу от него до заимки Кирилл запомнил очень хорошо. Он вытер залитое кровью лицо полой рубашки. Как повезло-то: у каменной кладки могилы кто-то сидел, уткнув голову в колени. По белому платку с мелким синим принтом Кирилл признал бабу Настю.

– Беда! – бросился он к ней. – Саню лиственницей придавило! Он там!.. Я до заимки… У вас же там рация?.. А вы… вы же многое умеете, Саня говорил…

Бабка промолчала, не поднимая голову с колен, потом злобно сказала:

– А поделом сучонышу!

Кирилл от неожиданности рухнул рядом на колени, которые просто взвыли от боли:

– Баба Настя… Анастасия… помогите!..

Старуха глухо ответила, утерев лицо концом платка:

– Ему, сучонышу, сила была дадена все тропы знать, любого зверя за собой водить. На него сам Игылдох приходил смотреть, из-под земли поднимался.

Кирилл, заикаясь, спросил:

– Какой ещё… Игылдох?

Старуха усмехнулась:

– Не знаешь такого? Тебе же лучше. Великий ему подарки оставил. Первому за три сотни лет. А он… сучоныш…

Кириллу показалось, что бабка не произнесла, а словно выплюнула ругательство.

– Он с городскими браконьерами сговорился зверя к петле подманить. За лисапед поганый, с которым в тайге делать нечего, – задыхаясь от злобы, сказала старуха. – Лучшую медведицу с медвежатами – пестуном и крохой сеголеткой – гадам отдал. За то и был проклят. Семён-то погнал родителей с сучонышем подале, чтобы ублюдку отвечать не пришлось. А ответить всё равно придётся…

– Баба Настя! Саня вот-вот умрёт! Помогите! Он в вас так верил! – в отчаянии завопил Кирилл, не придавая значения бредовым речам спятившей старухи. Не могло быть такого: ни проклятия, ни какого-то Игылдоха. Саня всегда был оборотистым состоятельным бизнесменом. Но и другом хорошим тоже…

– Помрёт – туда ему и дорога, – заявила бабка, всё ещё не поворачиваясь к Кириллу. – Подлая душа у него, несмотря на могучество. Медвежонок-пестун убежал от пойманной матери… А сеголеток-то к Саньку кинулся… Почуял, видать, силу в нём. Сучоныш его трофеем в Дальяны взял, за пазуху сунул. А зверёныш со страху жидким дерьмом уделал всю одёжу. Санёк и кинул его первым же попавшимся собакам. За это он должен своего сына лесу отдать. А сам пусть подыхает…

– Нет у Сани сына! – заорал Кирилл. – И не будет никогда, если…

Тут старуха резко распрямилась, развернулась и больно схватила его за раненую руку, словно впилась острыми железяками. Кирилл даже зажмурился, не в силах сдержать крик. А когда открыл глаза, то не сразу смог поверить им.

На него провалами глазниц, забитыми землёй, смотрел череп с седыми космами, торчавшими из-под белого платка с синим мелким узором… Коричневые костяшки пальцев с длинными ногтями и серыми сухожилиями тянули к земле, которая поглощала тело…

На миг Кириллу стало всё равно. Он оцепенел от ужаса. Будь что будет. Вот только Динька… его чудаковатый сынок. Светка, верная и заботливая, не сказавшая ни слова против… И он стал сопротивляться старой дохлятине. Ещё одному мороку этих мест.

3

Марина и Света не дождались мужчин к обеду, но не особо забеспокоились. Они хорошо знали привычки благоверных забивать на все обещания и посулы ради своих мужских интересов. Ну, разведали ягоду, решили с ружьишками по лесу помотаться. Вернутся, куда денутся. И сами женщины осмелели до того, что побродили по заимке. Марина даже нашла здоровенный оловянный чайник с клеймом в куче мусора за забором.

Диня послушно вертелся у них на глазах, шарил в сараях, сбивал палкой метельчатые травы. К колодцу не лез, и ладно. Потом вдруг сшиб чуркой один их медвежьих черепов на столбе. Светлана тут же загнала его в избу, ругая: вот вернётся баба Настя, что она скажет? Сын же посмотрел на мать, как на малыша-несмышлёныша, и ответил:

– Пока она из земли вылезет, я далеко убежать смогу.

Мать хотела отвесить ему затрещину, но Диня шустро скрылся за дверью.

– Фантазирует опять… – извинилась Света перед Мариной.

Марина не поверила. Она, сидя на чурбане для колки дров, пыталась отчистить золой свою находку.

– Ты так и не рассказала, о чём с тобой говорила старуха и с чего она подарила Диньке оружие, – заметила она.

– Да наболтала всякую чушь, я и особенно прислушалась, – уклончиво ответила Света. – Вроде Дениска – потомок какого-то лесного человека со властью над зверьём и тайгой. Что взять с помешавшейся от одиночества бабки? Да ещё ребёнка мне испортила – вон как стал дерзить. А был послушным.

– А у кого из вас с Киром в родне лесные люди? – усмехнулась Марина.

– В том-то и дело, что ни у кого, – в тон ей заметила Света. – Мои родители из Питера, приехали строить БАМ, да так и застряли здесь. Предки Кирилла всю жизнь в городе жили.

– Значит, подменили вам сына в роддоме, – пошутила подруга. – Сами-то вы белобрысые и голубоглазые. А Динька шатен с чёрными глазами-щёлками.

– В деда моего, – вдруг рассердилась Света и добавила: – Пойду граблями мусор со двора соберу.

Но Марине уже попала шлея под хвост:

– На Саньку моего Диня похож. Да ты ничего не подумай, у моего кобелины две жены было, да долго не продержались. А от меня он не отвертится! Я не картошка, не выбросишь в окошко! 

– Может, твой Саня не картошку, а ягодку любит, – огрызнулась Света и зашагала к сараю.

– Уж не такую ли, как ты? – с издёвкой бросила ей вслед Марина. – Признайся, подруга, не от Сани ли сынка-то нагуляла? Да не боись, кто до меня у него был, тот сплыл.

Света даже не повернулась. Никто не видел, как она прикусила губу, чтобы не разреветься.

Марина выпалила всё это от привычки злословить в своей кафешке, где текучка персонала сделала её жёсткой и языкастой управляющей. Но потом задумалась: ведь и на самом деле Саня с Динькой тянулись друг к другу. Кирилл больше напоминал чужого дядю, чем отца. Она не имела ничего против парнишки, послушного и ласкового. И ей стало стыдно, что наговорила лишнего.

Поэтому, когда Динька попросился из избы на улицу, заступилась за него. Стоило ли в тайгу ехать, чтобы дышать духотой старой избы.

– Мам, можно с рожком поиграть? – спросил Денис.

Светлана только рукой махнула, ещё не в силах отойти от неприятного разговора.

Диня сначала никак не мог совладать с широким мундштуком инструмента, сипел и отплёвывался, потом всё же издал звук, да какой! Женщины вздрогнули и стали оглядываться в ужасе, не подозревая, что это прозвучал рожок – деревянный конус с костяным нагубником.

Над заимкой поплыл рёв зверя, отдающий в низкую хрипотцу. А Динька старался из всех сил, выпучив глазёнки и раздувая щёки.

– А ну прекрати! – крикнула Света, но ребёнок не послушался, отбежал подальше, чтобы мать не отобрала игрушку.