Игылдох⁠⁠

Часть вторая

Кирилл набросился на сына:

– Вы как очутились в избе? Я в окно смотрел и не видел, что вы возвращаетесь. Отдай оружие. А ну, быстро! Где взял?

Диня попятился, его глаза налились слезами, губы сложились в горестную подковку. Но нож он спрятал за спину.

В кухне появилась бабка и следом – Света с виновато опущенной головой.

– Ты чего в чужом дому грохочешь? – грозно спросила старуха. – Нож дитяте за заслуги даден, не тебе.

Кирилл почувствовал прикосновение Сашиной руки к плечу и сменил тон, постарался объяснить спятившей бабке:

– Я понял, нож вы подарили ребёнку за какие-то заслуги. Надеюсь, вы расскажете за какие. Но пусть он пока побудет у меня. Мой сын мал, нельзя поручиться за то, что он не поранится.

Но ещё больше разжёг скандал.

— Тебе, и тебе, и тебе, – бабка поочередно кивнула на Сашу, Марину и Кирилла, погрозила корявым пальцем и гаркнула: – Ничего рассказывать не стану. Так обойдётесь. А мальцу нож пригодится.

Старуха подтянула тростью скамеечку и полезла на печку. Улеглась в овчины и задёрнула ситцевые выцветшие занавески.

Зашелестел Светин голос, и без того тихий:

– Сыночек… положи нож в эту сумку. Вот молодец. И гудок или рожок этот – туда же. Умница. Пусть сумка пока на столе полежит, хорошо? Если захочешь взять, меня позови. Договорились?

Диня послушно выполнил просьбы матери. Но отца обошел стороной, словно боялся, что он выхватит у него безобразную кожаную сумку, такую же облезлую, как бабкина шапка.

– Так, Светик, сейчас мы что-нибудь пожевать приготовим. А то все от голода злые, – сказала неунывающая Марина.

А Саша вытащил плоскую фляжку, кивнул на дверь и энергично подмигнул Кириллу.

Марина рассмеялась, даже Света улыбнулась.

Мужчины вышли. А что? После такой дороги и приема, оказанного бабой Настей, не грех и расслабиться. Не в «дому» же они примут на грудь коньячку, а на улице, и ладно.

Света протянула сыну небольшой пакетик с «Лего» и велела поиграть в большой комнате, а сама стала помогать Марине. Через некоторое время та спросила у неё шёпотом:

– А как вы в избе-то очутились, минуя дверь?

Света молча пожала плечами и протянула Марине картонную тарелочку с нарезанной колбасой.

«Вот малахольная, – подумала Марина, – недаром Киря гуляет от неё налево не один год. А дурочка и не догадывается».

Когда вернулись краснолицые и довольные мужчины с охапками дров, печку было решено не топить. На ней же эта баба Настя. А она велела не беспокоить.

Ужинали в большой комнате за круглым столом. И всех что-то тревожило, томило в этом чудном «дому». Что-то было не так.

Легли спать на бабкином белье, но не раздеваясь.

Ночью завозился между отцом и матерью Диня, попросился в туалет. Света пожалела, что не догадались поставить ведро в сенях на такой случай, прошла на кухню, зажгла лампу, позвала сына.

Диня уставился на пол возле скамеечки.

– Чего ждёшь-то? Пошли уж на улицу. Холод собачий, – сказала Света и только потом обратила внимание, что возле печки нет бабкиных калош. Она подошла к занавескам, прислушалась.

Тихо… дыхания старухи не слышно.

Света чуть приоткрыла занавеску. Груда овчин. Старухи нет. Ну что тут такого? Вышла баба Настя на двор по обычной надобности.

Однако дверь в сенях оказалась запертой на внутренний засов. Как же удалось бабке выбраться-то?

Света разрешила Дине побрызгать с крыльца. Страшновато было идти к туалету, который стоял почти у самого забора.

А утром за завтраком ко всем непоняткам добавились новые.

Диня, поглощая печенье, спросил:

– А почему на стене на портретах чёрные ленточки?

Он ещё не сталкивался с атрибутикой смерти.

Саша ответил:

– Это значит, что люди умерли.

– А кто на портретах? – не успокоился Диня.

Саша всмотрелся, нахмурился и поднялся из-за стола. Прошёл в кухню и отдёрнул занавеску над печкой. Присвистнул и сказал:

– Баба Настя куда-то подалась с утра пораньше. Вот же неугомонная старуха. Только шапка её осталась. Видно, наш платок надела.

2

Саша и Кирилл вооружились ружьишками и решили сначала осмотреться, а потом уже брать по ягоду женщин и Диню. Им пришлось вытерпеть нешуточный скандал, затеянный Мариной, которая ни за что не захотела оставаться «в этой чёртовой избе» с портретами умерших хозяев при том, что старуха всё ещё шастает по земле и даже образцово содержит дом. Да ещё наблюдательный Диня добавил ей переживаний, когда сообщил, что ночью сени были заперты на засов изнутри. Света дёрнула его за рукав несколько раз, чтобы он перестал, ибо сын мог рассказать ещё кое-что… Ей же самой показалось, что безопаснее странной избы нет ничего в этом глухом углу, в который дальянцы даже не хотят заглядывать.

– Куда мы сейчас? – спросил Кирилл, шагая за Сашей по едва заметной тропе, очень узкой и извилистой.

Саша сказал:

– На взгорочек поднимемся. Там лес редкий и малины страсть как много. Я сначала с отцом и мамой туда ходил, а потом и с ребятнёй бегал.

И вдруг саданул железкой о котелок, который позаимствовал в сенях избы.

Кирилл вздрогнул:

– Ты чего?

– Не забывай, что малину не только мы любим… – рассмеялся Саша. – Медведи услышат и затаятся. Да ты не бойся, мишкам мы без надобности. И говори громко, не стесняйся. Хочешь – пой.

Кирилл пробормотал:

– Сам же говорил, что в тайге кричать нельзя.

Саша поправил:

– Не кричать, а визжать. Был хоть раз на охоте, слышал визг зайца-подранка? Это звук добычи. Он зверьё раздражает и пробуждает интерес – а нельзя ли пойманное отжать.

Тропа между замшелых стволов стала шире, а сами они сменились осанистыми соснами помоложе. За ними открылась песчано-каменистая проплешина.

Саша стянул с головы щеголеватый кепарик и сказал:

– Ну, здравствуй, дядя Фёдор. Значит, вот как встретились. А бабка твоя не рассказала, что ты помер…

Кирилл не сразу заметил груду камней, над которой торчал низкий крест с выцветшими ленточками.

Ягодники присели возле могилы, похоже, очень старой.

– Могилы камнями обкладывают, чтобы зверь не разрыл, – пояснил Саня и обратился к кому-то:

– Ну как ты тут?

Затем он достал из внутреннего кармана куртки фляжку и побрызгал на могилу:

– Выпей с нами, поговори…

Кирилл счёл дуростью слова друга и засыпал вопросами:

– А ты почём знаешь, что это могила Фёдора? Может, кого-то другого здесь зарыли. И странно как-то: в избе портреты покойных супругов, а могила-то одна.

Саша взглянул на него, как на досадную помеху, и объяснил:

– Так это дяди Фёдора лес-то был. Никто не мог на его участке землёй прикрыться, кроме него самого. А могилы бабы Насти нет, потому что жива ещё.

Кирилл возмутился:

– А ленточка-то на протрете? Женщины перепугались, что бабка вроде зомби.

Саша засмеялся:

– Но ты-то не женщина… В наших краях и гроб себе про запас могли сделать, если попалась подходящая колода. А баба Настя поступила мудро: налепила ленточку загодя. Случись с ней что, кто об этом позаботится? Ты бы помолчал, а? Дай с дядей Фёдором мыслишками обменяться.

Минуту-другую Саша задумчиво щурил глаза, а потом поднялся и сказал:

– Ну, прощай пока, дядя Фёдор. Мы пойдём ягоду проверим, а ты уж отдыхай, лесной хозяин.

Кирилл охотно подскочил и не смог удержаться от подколки:

– Ну что, обменялся мыслишками с покойным? Что он сказал-то?

Саша рассердился:

– Ну что ты за человек? Обычаев не знаешь, глумишься над прахом. Ничего дядя Фёдор не сказал. И это не к добру. Давай-ка к ягоднику пойдём. Да смотри не подходи к обжёванным веткам, если такие увидишь. Оставишь свой запах – мишка тебя и через три дня найдёт: кто ел мою малину да всю выел?

Ягодник был богатым, чуть ли не в километр длиной. Тонкие невысокие ветви клонились к земле, играли на ветру глянцевой зеленью и сероватой войлочной изнанкой листьев. Сначала ягод было не видно, а вот как разогнёшь ветвь, так и ударит в глаза алая сочность крупной малины. А уж какой сладкой и терпкой она была! Не сравнить с кисловатой садовой.

Мужчины быстро набрали по котелку. Кирилл заметил, что напарник собирает отдельно чёрные обветренные веточки с бурыми комочками ягоды. Саша пояснил: завялившаяся ягода, если не было дождей, – первое средство против всяких ОРВИ и вообще бальзам для чая, особенно после баньки. Сушённая на поддонах тоже хороша, но та, что на кустах болталась – самое то.

Они отошли порядочно в сторону от начала места сбора, и Кирилл было забеспокоился о том, как выбраться из зарослей. Саша лишь беспечно махнул рукой. Однако безоблачная просинь неба потемнела, ягода уже почему-то показалась не алой, а багряной, похожей на кровь. Ветер шумнул сохлой нижней листвой малинника. Утро прямо на глазах потемнело, словно нахмурилось, без явных признаков непогоды.

– Слушай, пора к заимке, – сказал Кирилл. – Разведали, и достаточно. Женщины с ребёнком, наверное, заждались.

Саша высыпал в рот горсть ягод и сказал:

– Вечно эти женщины… Любой кайф обломают. Но так и быть, уходим.

Мужчины отправились лесом наискосок к песчаному пятаку с могилой.

Кирилл неожиданно для себя поинтересовался:

– Саня… Вот ты с третьей живёшь, а ребёнка почему-то не завёл.

Он вообще никогда не интересовался жизнью других людей и в свою никого не пускал, а сегодня потянуло на откровенность, словно бы тайга побуждала вывернуть друг другу душу наизнанку…

Друг хохотнул, наверное, хотел отделаться шуткой, но потом присел в папоротники, достал фляжку и сделал приглашающий жест Кириллу – садись, мол, передохнём.

– А ты знаешь, как-то не тянуло стать родителем, да и всё. А вот сейчас, когда в родные края явился, подумалось: а не прокляла ли меня родная бабка Фёкла.

Кирилл не поверил:

– Ты что говоришь-то? За что родная бабка может проклясть?

– Что-то тогда, двадцать пять лет назад, случилось. До этого мы все вместе в избе жили: дед с бабкой, мать с отцом и я. А тут баба Фёкла нас вдруг в барак прогнала, чтобы нашего духу во дворе не было. И дед Семён не заступился. Ещё и добавил: мотайте в город, лесной край теперь не про вас. Как сейчас помню: стоит бабка, слезами заливается, в глазах горе горькое, а сама орёт:

– И пусть Саньке бог детей не даст! Пусть в одиночку мыкается!

Кирилл пожал плечами:

– Маразм какой-то. Что же мог десятилетний пацан такого натворить для проклятия-то?

Саша ответил:

– Вот как на духу скажу: дружная у нас была семья, трудовая. Отец после школы в фазанке отучился, рано женился, меня родил. Дед Семён в ту пору при делах был, к себе в леспромхоз устроил и батю, и маму. Бабка со мной нянчилась. Я, конечно, с шилом в жопе рос, но меня все любили. И тут такой поворот.

Кирилл, о чём-то мрачно размышляя, спросил:

– Но вы ведь виделись со стариками?

Саня отрезал:

– Никогда! Даже об их смерти узнали после вызова в нотариальную контору. Батя унаследовал вклады, стоимость дома с пристройками, клочка земли. Дедов чужие люди похоронили, дом снесли. Дальяны стали прошлым, никогда сюда не ездил. А в этом году Маринке понадобилось по ягоду ехать, все мозги проела. И тут меня самого потянуло… безудержно просто. Нужно на обратном пути на кладбище заглянуть.

Кирилл ещё хлебнул из протянутой фляжки, поперхнулся и задал новый вопрос:

– А вдруг бабка Настя и на самом деле того?.. Померла.

Саша с уничижительной жалостью поглядел на него:

– Ты сам-то в своём уме, бро? Мертвяки ходят только в кино да сказках дебильных. Видел же: жива-здорова старуха. Как она на печку-то сиганула – ты так сумеешь? А внутренний засов снаружи можно острым штырьком со стороны филёнки задвинуть. Не воровал из дач по малолетству что ли?

– Да вот, не пришлось, – язвительно сказал Кирилл.