Грань грядущего⁠⁠

Жил в "Ершовке" дедок, отзывался на прозвище Бульк. Некогда хорошим кровельщиком был, но как жена его померла, осень наступила — пожухли листья в саду - пожухли мозги Булька. Дожди зарядили, крыша дедовской хаты протекла - протекла "крыша" и у деда, стали ему всюду кошмары мерещиться. Принялся Бульк по деревне ходить, да будущее пророчить, вот только ничего не сбывалось, от слова - вообще.

Приехал из города дальний родственник Булька — Сергей Рабинович, человек образованный и любознательный.

Сидел Сергей однажды у Булька в гостях, тот его капель с прохудившейся кровли в медные тазы апосля  дождика послушать пригласил: "Бульк, да бульк...и еще бульк.." — завораживает, однако, даже гипнотизирует что ли?

— Васька - кошак мой, только вчера учуял, что не кошак он никакой, а личинка Асмодея-демона, через часок чертяка рогатый из его шкуры вылезет.— пожаловался Бульк гостю.

— Сочувствую, — искренне сказал Сергей, пытаясь вглядеться в бездну безумных глаз деда, — почему через часок?

— Стемнеет, — охотно пояснил Бульк, — Асмодею ночью сподручнее нарождаться...

Еще посидели, все больше помолчали, судьбу Васики оплакивая и прочность родственных уз уважая. Через минут сорок, Сергей сказал:

— Во двор выйду, Асмодею вылупиться подмогну.

— Напильник прихвати, — отозвался Бульк,—коли застанешь явление демона в наш мир, юные рога сточи....из стружки той отвар приготовлю, соседке Глаше от недуга поможет.

Глаша от рака помирала...терминальной стадии.

Рабинович кивнул, встал со стула, и вышел во двор.

Только выбрался на свежий воздух, чуть на Ваську не наступил: тот по земле катается в болезненных корчах — издохнуть норовит, сосед - Захар, соглядатай вездесущий, из-за плетня комментирует:

— Крысу сожрал, от яду околевшую, сейчас приставится котяра.

Сергей, не ответив Захару ни слова, быстро схватил Ваську за шкиряк, и понес в сени. Там клизму нашел, воды в нее набрал, и давай в котейку вливать— еще, и еще, покамест водица в обратную сторону не пошла. Желудок, худо-бедно промыл, но интоксикация уже по всему котэ просочилась — разве что на минут пять муки животному продлил.

Пять минут хватило, чтобы Сергей узрел немыслимое: пузо Васьки вздулось и ходуном заходило, будто кто-то наружу из него стремится, толкаясь, и плоть тщедушную изнутри разрывая.

Страшно стало Сергею, но он не робкого десятка — крепко ухватил несчастную животину, ко дну раковины прижал, смотрит, что дальше будет:

Вдруг, из пуза кота коготь показался, взрезал брюхо, точно скальпель, и через мгновение, из него показалась маленькая рогатая головка.

— Напильник на полочке лежит, над раковиной!— Донесся крик Булька из хаты.

Рабинович схватился за напильник правой рукой, левой ухватил черта за горло, и принялся стачивать ему рога. Асмодей завизжал, аки новорожденный младенец, да недолго, Сергей шею ему передавил: "Бульк!"— издал последний вздох демон, и замолк навсегда.

Сергей, опилки с рогов, с кровью кошачьей смешанные, руками собрал, да в чашку слил. Немного получилось, грамм пядьдесят. Плюхнул в чашку ту парного молока, ручкой зубной щетки, что подле напильника на полочке валялась, месиво размешал, да Глаше болезной снес.

Той, все одно помирать, потому и вопросов к "напитку" не имела — опрокинула залпом, да забылась глубоким сном.

Как Глаша на поправку пошла, только тогда и испугался Сергей: кошмарные россказни Булька не сбывались до сей поры, будто за гранью грядущего толпились, и в настоящее через смерть переступить не могли, но стоило Рабиновичу отодвинуть время смерти на несколько минут, так и безумный родственничек пророком вдруг стал. Последствия? Глаша выздоравливает. Вроде хорошо, но ведь это то самое, что должно было оставаться за гранью грядущего вместе со всеми ужасами, которые сумашедший Бульк народу втолковывал! Верить деду и впредь — так можно и еще какую жизнь спасти, но должно ли жить тем, кто по здравомыслию мертвым быть должон, не повлечет ли за собой такая жизнь череду несчастий, коими напичкан поврежденный разум Булька?

Всю свою жизнь, Сергей Рабинович старался быть хорошим человеком, мечтал утопающего в пруду на берег выволочь, или еще как-то живую душу уберечь, только все судьба погеройствовать не дозволяла. Когда появилась такая возможность, появился и лютый страх. Уехал Рабинович в город, и еще очень долго не навещал Булька, только в письмах о дальнейшей судьбе Глаши справлялся, вроде как из добрых побуждений, но нет нет, да и спросит:"Надеюсь, не укокошила она кого?".