Грабли⁠⁠

Если в целях исследования окружающего нас мира мы взглянем на наше Солнце, то приглядевшись сможем заметить, как фотоны отскакивают от разъяренного светила для того, чтобы с непредставимой и практически бесконечной скоростью рухнуть на обувь Сергеевича.

Сталкиваясь с его обувью эти фотоны - а на самом деле уже совершенно иные, прошедшие через сложный молекулярный лабиринт, бесконечное количество раз переотраженные и в персонажной арке рефлексий измененные до неузнаваемости материалом - падают на камень возле которого в обуви и работает Сергеевич.

Сообразуясь с учебником физики за шестой класс, на поверхности этого камня фотоны, до того как разлететься одновременно в бесчисленное количество направлений, совершат абсолютно предопределенный углом их падения, силами их энергий, конституцией материала и прочими бесчисленными факторами, сложнейший и многосоставный, но все равно при том абсолютно причинно-следственный обмен энергиями. Энергии камня подвергнутся влиянию. Сместятся от своих числителей и положений, принимая иные, другие, но совершенно однозначные положения и состояния.

так каждое мгновение на камне остается однозначный и уникальный след от всего что, его окружает

и если вдруг мы зарегистрируем каждое оказанное на сей камень воздействие, сложим и разложим все-все эти воздействия по порядку времени - мы увидим полную историю этого камня:

жизнь его такова, что подавляющую часть отпущенного ему во вселенной времени он видит мглу.

вечно лежащий в нескончаемом времени камень этот кроме мглы увидит и бесконечное количество красоты. И насколько не способен он рассказать нам, что бесконечная красота лишь крошечная - по сравнению с мглой, в коей он существует - часть, настолько же не способен он передать нам, что хмурая мгла эта - бесконечно малая часть по сравнению с тем регионом тьмы, который и занимает почти всю его, камня, вечность. Тьму, которую он словно вещь-не-по-себе: не получивший прикосновения кисти рисунок, неспособен прочувствовать, зафиксировать, разглядеть и потому через фотонные шрамы на своем теле - донести до нас.

Когда Сергеевич понял, что вся работа граблями на самом деле сводится к противостоянию давящих на древко мышц и гвоздя, удерживающего железный гребень грабель - его деятельность наконец-таки обрела не только точку приложения, но и достижимую цель. Тьма, набегающая с закатом Солнца, перестала быть мерилом. Результатом работы, награждающим и освобождающим от труда, оказалась не вынужденная тьмой передышка, раздражающая пауза в потоке физических усилий якобы окончившейся - бесконечно повторяющейся истории, а предельно конечный результат - уничтоженное орудие производства, конец конца истории - скачкообразный переход к новой эпохе, новой форме существования - ремонтника - вследствие отсутствия всякой способности к вечному труду с уничтоженным инструментом.

Один-единственный гвоздь, стягивающий грубо обработанный метал с тщательно отполированным ладонями деревом, служащий сейчас фиксатором не только инструмента, но и способа труда Сергеича, скрипел, корчился от натуги в стальном кольце гребня и раздалбывал узкую дырочку в рукояти.

Неданный камню разум существует где-то в нас, чтобы хранить события которые не отражаются и не фиксируются в наших сенсорах.

чтобы считать мгновения и передавать знание о бесконечности неощутимой тьмы.

Тогда-то Сергеевич и понял, что должно быть уничтожено. Как способ разрыва упирающегося гвоздя под гребень летело все - сено, камни, огрызки забора, лоскуты протектора, детские кроссовки, стекла и рамы, муфты и карбюраторы, зубы и наматрасники и тампоны. Восполняемой жарким солнцем мышечной силой Сергеевич рвал и терзал гвоздь грабель. Острый металлический звон нарушил мерный шум сергеевичевой работы. Сергеевич прекратил движение. Сергеевич осмотрел грабли. Гвоздь оставался на месте - зуб гребня застрял в плетении арматуры, вырвался из искореженной осмысленным трудом челюсти грабель.

Сергеевич сел и задумался.

Галина принесла Сергеевичу чай с хлебушком. Взглянула на выдранный зуб грабель.

- Дурак.

В то время, как камень, подпирающий снизу их мускулистые натруженные зады, видел теперь только мглу, сохранял и фотографировал мглу своим уязвимым для энергий каменным телом, Сергеевич перемешивал в чае хлебушек, сербал горячим чаем в окружающее пространство. Галина поднялась, высвободила оторвавшийся зуб грабель и приладила его к своей челюсти. Улыбнулась расходисто и довольно.

в четыре часа пополудни Сквозь галинино тело вырванный зуб получил новую жизнь. В симбиозе с ним Галина обрела качество к недостижимой ранее деятельности. Так за счет незначительного уменьшения производительной способности грабель на субстрате человеческого материала нашими героями создан был новый инструмент.

Этот факт вегетативного размножения инструментов заинтересовал Сергеевича. Вместо революционного перелома истории теперь Сергеевич получил два орудия труда - в два раза более долгую трудовую жизнь, усложненную к тому же удвоением требуемых к работе квалификаций. Сергеевич поднял грабли и со всего размаха шлепнул ими Галину в лицо. Зубья воткнулисть в ее прелую кожу, потянули кожу вниз своим весом. Галина завизжала пронзительным лязгом сочленения инструментов. Когда кожа Галины кровящими лоскутами свесилась с ее лица Сергеевич понял - соитие инструментов означало их и именно их - инструментов, а не его - освобождение. Испуская грабли из рук и отражая их своим лицом Сергеевич и Галина были только методом для инструмента стать иным, другим, следующим состоянием; орудием инструмента для того, чтобы выбраться из своей механической предназначенности к беспрестанному труду to роли артефакта уничтожения. Сергеевич выдернул грабли, выдернул сильно, со сноровкой и мужским животным азартом, снова с чавканьем воткнул их в Галину. Потянул, выдернул и воткнул.

Еще хлебушек не успел размокнуть в чае как грабли были освобождены от инструментальности принципиально непокоряемым через трудовое соревнование пафосом созданной ими картины, Галина была освобождена перемолом в ней того несуществующего гвоздя, что привязывал ее душу к бренному телу. Сергеевич был освобожден ролью творца свободы, освободившего и освободившегося через объектную потерю инструментов.

Камень оставался камнем. Он зафиксировал в своем теле разлившуюся вкруг него волю и лег спать, ожидая прибытия освобождающей от царапин мировой памяти тьмы.

Сергеевич посмотрел на камень, хотя продолжал видеть только фотоны.