Где-то на берегу Припяти. Часть 3⁠⁠

С трудом жуя глаза, даже не ощущая всей мерзости процесса, я с благодарностью ощущал, как мой рассудок соскальзывает куда-то далеко, где уже не будет ни страха, ни удивления.

Я чувствовал, что моё тело меняется – не внешне, но на каком-то атомарном уровне. Я начинал понимать, что вся нечисть, в которую верил человек с момента своего появления – не менее реальна, чем тепло и электричество. И при этом - никакой мистики. Только странная, чудовищная физика. Но не менее ли чудовищным было всё, что случилось в этих местах?

Передо мной сидел на руках у русалки игоша – мертворожденный ребенок, а то и плод позднего аборта, обреченный скитаться и пожирать зазевавшихся прохожих. И русалка была вовсе не диснеевской принцессой, а утопленницей, которая когда-то перебрала самогоночки и пошла к реке освежиться. Упырь на табуреточке был таким древним – может, древнее самого Севки – что устал даже творить зло, и, наверное, ждал, пока меня разорвут остальные, чтобы подобрать остатки. Мишка, тот самый якобы отец игоши, предстал мучительно полуразложившимся трупом в форме ликвидатора. Обреченным на вечное скитание и созерцание последствий огромной человеческой ошибки.

Никаких тряпичных монстров.

Никаких пластиковых костей и затейливого грима.

Это были всего лишь существа, которые после смерти превратились во что-то другое, непонятное нам, но реальное. Но радиация изменила и их, и теперь они насквозь прорастали болезненными опухолями, язвами и безумием.

Севка-леший был заслоной не только от них, но и для них. Поддерживал их жизнь, спрятал от мира, придумал каждому какую-то человеческую легенду, чтобы не возникало вопросов у случайных прохожих.

Теперь я точно знал, что «парочка с рюкзаком, набитым камерами», вовсе не вернулась обратно, что рюкзак, набитый камерами, вместе с разгрызенными костями лежит на дне заброшенного колодца. Севка заботился о своем народе и кормил его.

Севка заботился и о нас тоже. Он не всегда отпускал случайных туристов дальше… Но и убивал редко. Меня он – теперь я это знал совершенно точно – убивать не собирался. И даже защитил от Любки… ценой своей жизни.

И я видел не только бедных уродцев, стоящих передо мной. Я видел, как по всему периметру зоны в забытых деревеньках, куда автолавка и почтальон приезжают раз в месяц, стремясь скорее покинуть унылые места, стоят они. Лешие, заложные мертвецы, восставшие ведьмаки, забитые некогда благодарными за лечение и помощь, а также неподобающий уровень знаний, односельчанами. Они возглавили свои крошечные общины, объединили нечисть, не выжженную радиацией, не погибшую от голода, чтобы не нарушить и без того пошатнувшееся равновесие мира.

Севка-леший приказал мне охранять лес, и я уже знал, что буду его охранять. Буду в образе Севки ездить в магазин и привозить хлеб и водку, к которой пристрастились монстры в человеческом обличье. Следить за хозяйством. Доить Машку. Буду пытаться учить Игошу письму и чтению – просто чтобы не сойти с ума.

Ведь некоторые из тех, что охраняют периметр, уже давно на грани безумия. И однажды настанет момент, когда заслона прорвется. Тогда я должен буду отправиться туда, где это случится, чтобы остановить нечисть. Убить старшего, как я убил Севку, и назначить нового главаря. Или же надеяться, что в этот момент какой-нибудь Колька или Петька-проводник приведут молодого городского дурачка, которого потянуло на экзотику, на Чернобыль посмотреть.

Что ж. Главное, далеко не прятать ложку.