Дзанни (2/2)⁠⁠

Дзанни (1/2)

Правда, скепсис его несколько поугас, когда парень проснулся от Митькиного вопля. Коппер орал дуром, а перед ним, ползая на коленках, тараторило странное создание:

— Хозяин, хозяин, я голоден, все, что хотите, исполню, но накормите меня!

Голова его, похожая на изуродованную голову петуха, дергалась из стороны в сторону. Оно открывало и открывало клюв, издавая клекот, и клекот этот складывался в связную речь в головах Митьки и Игната. На существе были красные шаровары в полоску, а с концов рукавов кружевной рубашки свисали огромные бусины, похожие на елочные шары. Игнат подтянул одеяло к подбородку, зажмурился, стараясь не вслушиваться в речь уродца, но тот продолжал увещевать:

— Хозяин! Накормите!

Митька перестал голосить, лишь открывал и закрывал рот, как вытащенная из воды рыба.

— Как мне тебя накормить? — просипел он в конце концов, и существо издало радостно вскукарекнуло.

— Я хочу радости! Хочу детского смеха! Хочу слышать, как хрюкают в истерике старухи, надрывая животы!

Митька дрожал.

Существо всплеснуло руками и бусины на рукавах издали глухой стук.

— Хочу видеть раззявленные рты женщин и видеть, как глотки их дрожат от хохота! Хочу слышать хихиканье, гоготание! Накормите же меня и дам я вам славы, денег! Чего пожелаете, того и дам!

— Тебя зовут Пульчинелла? — прошептал Коппер, и Игнату показалось, что от середины макушки к прядям у лица друга разлилась седина.

— Все так, хозяин, все так!

— И ты мой слуга?

— Верно, я ваш дзанни!

Митька не придумал ничего умнее, чем включить на ютубе подборку видео со смеющимися детьми, но это не сработало.

— Я хочу живого смеха, хозяин! — требовательно произнес Пульчинелла. — А они — мертвые!

Демон до рассвета не давал покоя, Митька почти на стены лез, пытался скрыться от него в ванной комнате, но Пульчинелла просачивался сквозь стены и заводил шарманку заново. Игнат, не сомкнувший в ту ночь глаз, сидел на кухне и слушал, как Коппер пытался сторговаться. С первыми лучами солнца (до них пришлось ждать долго, зимой рассветы поздние), Митька оделся, схватил маску и поехал к матери на серьезный разговор.

А через час позвонил Игнату и сбивчиво сообщил о том, что Копперы-старшие были жестоко убиты прошедшей ночью.

— Что? — переспросил Игнат. — Мне приехать?

— Нет, нет, — заливался слезами Митька. — Я тут сам.

Игнат, впрочем, не послушался, и приехал.

Подняться на этаж оказалось не так просто, даже не из-за консьержа: во дворе толпа журналистов, в подъезде яблоку негде упасть. Весть о гибели прима-балерины и ее мужа балетмейстера разнеслась по городу со скоростью света и каждому хотелось урвать лакомый кусок подробностей по горячим следам. Кое-как пробившись сквозь гомонящую лавину любопытных зевак и корреспондентов, опрашивавших соседей, Игнат добрался до жилища Копперов.

Дверь в квартиру, где еще не так давно царил праздник, была нараспашку.

— Вы куда? — осведомился желторотый юнец в форме полицейского.

— Я друг Дмитрия…

— Не положено, — покачал головой полицейский. — Ступайте, ступайте, нечего вам тут делать.

Тогда Игнат прошмыгнул в квартиру через черную лестницу, как в лучших дореволюционных доходных домах, и оказался за дверью у малой ванной. Ключа у него не было, но Груня частенько забывала замок на ключ, поскольку нередко пользовалась лестницей, чтобы выносить мусор и не тащить зловонные пакеты через весь коридор.

С домработницей Игнат и столкнулся нос к носу, женщина почти закричала от испуга, но парень приложил палец к губам, мол, не кричи, это всего лишь я.

— Игнатка, господи, — выдохнула Груня, выронив пакеты с мусором положив руку на грудь. — Чуть богу душу не отдала, нельзя так пугать! Иди на кухню, Митьке сейчас не до тебя.

Парень кивнул, и, опасливо озираясь, двинулся привычным маршрутом на кухню. Пока ждал возвращения домработницы, полез в холодильник, не побрезговал прикончить надкусанные тарталетки с черной икрой,  а когда Груня, боязливо оглядываясь по сторонам, вернулась, то уже перешел к шоколадным пирожным.

— Игнатка, дело такое, — домработница, грузная женщина чуть за пятьдесят с кокетливой мушкой под курносым носом, приземлилась напротив него и тяжело вздохнула. — Митенька остался без родителей.

Игнат кивнул.

— Майя Михална мне давеча дала вот это,— Груня с трудом поднялась, доковыляла до холодильника и достала из-за него холщовый мешочек, перетянутый бечевой. — Вынеси из дома, пока господа в форме не нашли.

— Там остальные маски? — вырвалось у Игната.

— Да. Передай их Митеньке и проследи, чтобы никто больше к ним не притрагивался. И сам не трогай голыми руками.

— Почему? — удивленно приподнял брови парень.

— Только Копперам дозволено прикасаться. Это их семейная реликвия и проклятие, уважь, будь ласка. Не надо ни мне, ни тебе таких подарков, потом еще бед не оберешься. Расплачиваться замучаешься, да и смерть всегда страшная у тех, кто дела с лукавым ведет.

Игнат почесал в затылке.

— Митька мне другое рассказывал.

— Да и ему мать другое рассказала, — раздраженно цокнула языком женщина, пригладила выбившиеся из пучка волосы. — Чтоб не пересрал раньше времени. Уж поверь мне, я с девичества у них дела веду, насмотрелась всякого.

Тут Игнат сощурился.

— А Ирма Владленовна… Она вроде во сне умерла.

— Как же, как же, — крякнула Груня, подбоченившись. — Ее по кускам собирали, чтобы в гроб хоть какие-то останки положить. Только маски сыну передала и все, лукавый потребовал причитающееся.

— А что тогда с легендой про уличный театр в Италии? — парень наморщил лоб.

Груня устало вздохнула.

— Пойдем-ка, пробздимся, заодно кофейку навернем.

— Кто об убийстве доложил? Груня, ты?

— Я. Утром вот пришла и нашла голову Майи Михалны в кадке с пальмой. Сразу звонить бросилась в полицию.

Тарталетки с икрой подкатили к горлу Игната, грозясь выплеснуться в виде полупереваренных масс на начищенный до блеска пол.

— Маски за пазуху и пошли. К Митьке нас все равно сейчас не допустят, показания дает, я уже отстрелялась, — Груня сунула мешочек в руки Игната.

За столиком в кофейне нервозность Груни малость улетучилась. Отхлебнув из чашки и заимев усы из молочной пены поверх своих собственных, домработница откинулась на спинку стула и потерла глаза.

— До сих пор не верится, что Майи Михалны больше нет, — молвила она и глаза ее покраснели, налившись слезами.

— Так и чего там с уличным театром? — осторожно ввернул Игнат.

— Да не было никакого театра, — Груня распустила пучок, помассировала кожу головы. — Тебе, наверное, Митька сказал про предка Копперов, про хозяйку и дзанни, и так далее. Ничегошеньки подобного!

— Откуда же вам правда известна?

Груня сморгнула слезы, смущенно хихикнула, словно маленькая девочка, подсматривавшая в замочную скважину за непристойностями и не попавшаяся на этом.

— У прислуги уши заточены под самое нужное.

И начала рассказывать.

Жил-был на свете некто по имени Пино, очень давно жил-был, и, кажется, тяжело ему давалось существовать. Да кому тогда жилось вольготно?

Нищенствовал он, грубо говоря. Питался скудно, однако смиренно сносил тяготы, свалившиеся ему на плечи. Время непростое было: неурожай за неурожаем, свирепствовала чума, женщин отправляли на костер святой инквизиции и топили в реках. Утонула — невиновна и отправлялась несчастная в царство небесное, всплыла — значит, ведьма, и гореть ведьме в вечном адском пламени. Поветрия бубонной смерти, приходившие с французскими войсками в ходе войны, разнеслись венецианскими полками до северной и центральной Италии. С поветриями пришел и Пино, осев в городе карнавалов.

По одному из преданий, Пино проникся возвышенным чувством к одной местной жительнице. Девушка не торопилась отвечать взаимностью, пусть и ей нравилось с ним разговаривать — он охотно делился знаниями, почерпнутыми за годы странствий. Остроумный, с утонченными чертами лица, он приносил девушке цветы и водил на уличные представления бродячих артистов, которых страшно не любили представители церкви, свято полагая, будто их спектакли — богохульство в чистом виде, развращение чистых душ и подталкивание на путь греха. Слухи про Пино ходили нелестные, мол, он не тот, за кого себя выдавал и нищим только притворялся. Милостыню подавали, но приближаться опасались.

Отец девушки планировал выдать дочь пусть не за выходца из благородного дома, но хотя бы за зажиточного купца. Хороша она собой была, глаз никто не мог отвести.

Возжелал девушку и другой мужчина, куда более влиятельный, чем ее отец или тот же побирушка Пино. Господин получил отказ, разозлился и нашептал кому нужно о причастности возлюбленной к колдовскому промыслу.

Зашевелились жернова инквизиции, и костер под ногами оклеветанной девушки сложили прямо на рыночной площади, где артисты театра только завершили спектакль. Один из артистов, высокий мужчина в маске Арлекина, возмутился столь вопиющему акту насилия над испуганной жертвой, чьи руки и ноги были связаны грубой веревкой. Девушка плакала, кричала и умоляла о пощаде. К Арлекину присоединилась и остальная труппа. Священно служители углядели в этом причастность к козням дьявола, велели палачам привести к костру и бродячих лицедеев.

Когда хворост вспыхнул, а приговоренные к казни разом закричали от ужаса и боли, на площади появился Пино. Правда, это был уже не нищий странник, а всадник на одногорбом верблюде и голову всадника венчала тяжелая корона с драгоценностями. Священнослужители, впрочем, не сразу разглядели кого именно к ним принесла нелегкая.

Пино потребовал освободить и девушку, и артистов, посулив большие неприятности тем, кто хотя бы прикоснется к ним. Палачи, однако, дали команды лучникам и прежде, чем Пино успел что-то сделать, люди на костре погибли. Маски лицедеев упали в огонь, но не сгорели. Они вдруг выпрыгнули из пламени и приросли к лицам священнослужителей, а всадник молвил:

— Раз вам так хочется творить зло, прикрываясь божественной дланью — творите, но только с теми, кто действительно того заслуживает. Имя мне Пеймон, а вы отныне станете носить имена сожженных лицедеев, и хозяйкой вашего театра станет она.

Он вытянул руку и из пепла поднялось обгоревшее тело мертвой девушки. Маска, отдаленно напоминавшая маску чумного доктора, появилась у нее, а Пеймон окрестил эту  Баутой. Выкрашенная в белый, с прорезями для мертвых глаз.

— Отныне вы — дзанни Бауты, покорные слуги. И голоду вашему не будет предела, вы пировали, пока простые люди погибали в болезнях и нищете, — Пеймон чуть улыбнулся, слушая, как кричали священнослужители, обращаясь в искореженных существ.

Они изрыгали огонь, хватались за головы с прорастающими рогами.

— Вы будете служить каждому, к кому перейдут маски и только Баута решит, когда для вас и ваших хозяев все закончится, — произнес Пеймон и исчез.

Девушка выбралась из костра, священнослужители поглотились масками. Девушка подобрала их и тоже пропала. Долгие годы никто никогда не слышал о масках дзанни и самой Бауте, пока один ушлый делец не привез их в белокаменную в качестве подарка своему другу. Он оставил себе маску Бауты, а прочие раздал своим приятелям в качестве сувениров. Приятелей начали мучить голодные духи и обещали помочь в любом деле, лишь бы их накормили. Человеческую пищу употреблять не могли, но зато успокаивались, получив толику эмоций. Хозяин Бауты навел справки, смекнул что к чему и забрал маски обратно. Собственно, никто особо и не сопротивлялся, только рады были избавиться от кошмарного подарка. Маски перешли детям владельца Бауты и более за пределы семьи не выходили. Они принесли богатство и славу, но хозяин Бауты не рассказывал о том, что его сувенир имеет власть над дзанни. И намеревался унести секрет в могилу, чтобы не породить кровопролития, если возникла бы зависть. Не успел. Баута перекочевала в руки младшего сына и вскоре он стал единоличным владельцем всех масок, расправившись с отцом, братьями и сестрами. Уехал на время на родину семейной реликвии, насобирал легенд, понял как именно эти маски появились. Вернулся с молодой невестой, взял ее фамилию и положил начало театральной династии Копперов.

— Получается, все дзанни подчиняются Бауте и исполняют прихоти своих хозяев до тех пор, пока эта маска не вступает в игру? — Игнат навалился локтями на стол.

— Угу, — кивнула домработница.

Парень потер подбородок. Маску он эту хорошо помнил, она висела в гостиной у Копперов. Она пугала Игната в детстве, но в целом была весьма непримечательной.

— Сдается мне, что Копперы-старшие погибли потому, что новый хозяин Бауты приказал дзанни убить их. Чтобы маски перешли к Митьке, и потом забрать их уже у него, — задумчиво протянул Игнат, отведя взгляд. — А кто такой Пеймон?

— Если верить преданию, то сам король ада, — Груня смотрела в окно, за которым кружили хлопья снега.

Игнат кивнул самому себе, почесал кончик носа.

Ирма Владленовна узнала слишком много. И Майя тоже пронюхала.

Пиликнул мобильник.

Митька написал сообщение, где просил вернуться домой и дожидаться его там — он мельком увидел Игната в родительской квартире. Игнат поблагодарил домработницу за рассказ, расплатился за их кофе, попрощался с женщиной и двинулся на автобусную остановку. Маски в холщовом мешочке лежали за пазухой. Вечером Игнат передал их другу, тот решил перестраховаться, положил в мешочек маску Пульчинеллы и спрятал семейные реликвии на техническом этаже.

Ночью к ним заявились Арлекин и Пьеро.

Пеймон склонил голову набок и снисходительно посмотрел на Игната.

— Нет, все было не так, — мягко улыбнулся он.

Игнат дернулся от звука голоса демона, почти заскулил, как побитая собачонка.

— Я не люблю, когда мне лгут, молодой человек, — он постучал когтем по маске простой белой маске с клювом. — И если уж мы обсуждаем вопрос дальнейшего сотрудничества, то нам обоим стоит быть предельно честными друг с другом.

Лицо у него было женским, а тело мужским. Корону, вопреки слухам, Пеймон не носил. Да и верблюда никакого не было. За его спиной стояли дзанни, уродливые слуги в шутовских костюмах, и когда дзанни двигались, то бубенцы на их колпаках и одеждах издавали тихий звон, а бусины перестукивались. Дзанни ждали приказов и терзались от голода, но господина тревожить не смели. Их скукоживало, корежило, они иногда рычали или издавали лошадиное ржание. Глаза слуг горели белым, а снятые маски болтались на завязках на шее.

— Вы украли Бауту еще в совсем юном возрасте. Я не одобряю воровства. Кто бы мог подумать, да? — расхохотался Пеймон и Игнат поежился, рассмотрев острые клыки в его рту. — Как не одобряла и Ирма Владленовна. Она узнала о краже и поняла, что контракт больше не принадлежит ее семье. Женщину, которая была к вам так добра, вы убрали руками…

Пеймон обернулся на слуг. В неясном свете свечей его профиль исказился, на мгновение сменившись звериной мордой.

— Х-хозяин! М-моими! М-моими! — заикаясь выкрикнул Тарталья.

Зеленый костюм в желтую полоску на нем был загваздан Митькиной кровью, тогда как сам Митька лежал под столом с вырванным кадыком. Пасть Тартальи, полная кривых зубов, раззявилась в омерзительном подобии ухмылки.

— А родителей юного Коппера убрали с помощью…

— Я! Я! Я! — похвастался Скарамучча, слуга в черном костюме с красными пуговицами и широкополой шляпе с длинным птичьим пером.

Носа у него не было, на распаханном чумными бубонами лице зияла дыра там, где привычно находился орган обоняния.

— Его же самого…

Тарталья гордо выпятил грудь и Пеймон удовлетворенно кивнул.

— Вы понимали, что семейная легенда оказалась всего лишь красивым сказанием. Не зря, ох, не зря Ирма Владленовна ценила ваши способности, — хитро сощурился демон, игриво погрозил указательным пальцем Игнату. — Откуда вы узнали, что маска Бауты — моя маска?

— Прочитал в какой-то книжке, — просипел Игнат.

— Что же вы все лжете и лжете! — раздраженно цокнул языком Пеймон. — Ваша мать нашла в шкафу Бауту и сошла с ума, а потом повесилась, поскольку услышала голос ада! Пока она вопила и кричала, вы внимательно слушали. А когда петля туго затянулась на ее шее, вызвали врачей, зная, что помочь они ничем не смогут. Взяли маску в руки сами и забрали контракт у Копперов.

Пеймон осклабился, полез в нагрудный карман пиджака, достал портсигар, предложил сигарету Игнату, тот отказался. Демон пожал плечами, наклонился к одной из свечей и поджег сигарету от ее пламени, закурил.

— Выжидали, пока бедняжка Майя достанет четвертую маску и весь набор окажется в хорошо известной вам квартире, а пока приказывали дзанни выполнять прихоти обреченного семейства. Ожерелья служанок вы прибрали к рукам давненько и череда неудач накрыла третью ветвь Копперов. Из-за вас, между прочим, погибла беременная женщина, — он неодобрительно поджал губы. — И когда Пульчинеллу, наконец, передали юному наследнику, вы поняли, что пора действовать. Для отвода глаз пригласили Арлекина и Пьеро. Я бы восхитился, однако очень топорно сработано. Вам еще учиться и учиться.

— Потому я и хочу вернуть вам все маски…— промямлил Игнат, но демон оборвал его на полуслове.

— Чтобы заслужить мое расположение и завладеть тайными знаниями. Но, признаюсь, наблюдать со стороны было куда занимательнее, чем вести с вами беседу.

Пеймон встал, перегнулся через стол и по-отечески потрепал когтистой рукой Игната за щеку.

— Глупый, глупый, — наигранно грустно произнес он, затем отвесил парню пощечину. — Меня недаром призывают те, кто посвятил жизнь искусству. Души лицедеев — самые вкусные, самые яркие, подобно сверкающим звездам. И я не просто так одариваю их богатством и славой. Что мне взять с вас, с посредственности? Даже убийцы из вас толкового не вышло! Трусливая падаль, спрятавшаяся за спинами дзанни.

Конечно же, никакого уличного театра в Италии не было. Как и не было сожжения на костре и священнослужителей, поглощенных масками. Никакой сгоревшей девушки. Ирма Владленовна получила Бауту в обмен на процветание загнивающей династии. Демон согласился, но предупредил, что маску нельзя передавать другим, иначе контракт перейдет на нового владельца. Намекнул на маски и ожерелья дзанни, Баута вытащила бы из нищеты только саму Ирму и ее сыновей. Но чтобы династия ширилась и кормила не только себя, но и Пеймона, необходимо было найти подчиненных Бауты. Они бы утоляли свой голод, питаясь эмоциями, а сам Пеймон бы креп и становился сильнее.

— Люди меня порой очень веселят, — демон сел обратно, облокотился на столешницу, подпер подбородок ладонью. — Такое самомнение! Будто мы только и рады ухватиться за возможность заключить с вами контракт.

Широко улыбнулся.

— Как царствия небесного достойны только безгрешные и праведные, так и контракта удостаиваются интересные и занятные.

— Что же вы тогда за Копперов не заступились? — огрызнулся Игнат.

— Думаю, что они вполне могут сами ответить на ваши вопросы, — Пеймон приподнял правую бровь, а под столом послышалась возня. Парень замер, боясь пошевелиться.

Митька выполз, встал, распрямился, дзанни расступились и к Игнату вышла Майя Михайловна со своим супругом. Глаза дзанни засветились пуще прежнего, Арлекин гадко загоготал, Пьеро захихикал.

Дохнуло могильным смрадом и на плечо Игната легла ладонь Ирмы Владленовны.

Пеймон протянул Бауту Майе, та, живая и невредимая, мрачно посмотрела на Игната.

А парень беспомощно взглянул на Пеймона.

— Дальше мои полномочия все, — демон развел руками и одарил его напоследок еще одной улыбкой.