Чернила и Зеркала. Глава 10⁠⁠

По пути к палаццо Ла Бруньеров я заглянул в канцелярский магазин, пахнущий пылью, бумагой и свежей типографской краской. Среди множества товаров я выбрал чёрную кожаную записную книжку, шершавую на ощупь, и простую, но надёжную стальную ручку с удобным для пальцев желобком. Всё получилось в едином, мрачноватом стиле. Книжка удобно уместилась во внутреннем кармане пиджака, хотя и сидела там туговато, натягивая ткань — не помешал бы плащ, чтобы скрыть эту вызывающую выпуклость, говорящую о скрытности.

Особняк «Золотое сердце» оказался настолько роскошным, что превзошёл все мои ожидания и представления о великолепии. Не дом, а нагромождение противоречий: изящные эльфийские шпили, будто пронзающие низкое облачное небо, врезались в массивные, солидные гномьи арки, вытесанные из камня, который, казалось, помнил целые эпохи. Светлый песчаник стен, зелёная патина на медных водостоках, белоснежная лепнина, напоминающая застывшую пену. Он походил не на здание, а на гигантское, изысканное пирожное, которое вот-вот растает под дождём. Безумно красиво, но без кричащей пошлости новоявленных богачей. Я прикоснулся к воротнику своей простой, хотя и качественной шерстяной куртки, чувствуя себя занозой, вонзившейся в этот отлаженный мир.

Такси, прогромыхав по брусчатке, высадило меня у массивных кованых ворот. За ними, недвижимые, словно изваяния, дежурила пара стражников. Их лица… Что-то ускользающе знакомое, как отголосок забытого сна, мелькнуло в их чертах, но определить не смог. Я подошёл, представился, показал письмо с гербовой печатью и сообщил, что меня ждут. Охрана, не проронив ни слова, лишь обменявшись короткими взглядами, открыла калитку. Один мужчина выглядел крепким и сильным, будто высеченным из камня. Он сказал спокойно, но равнодушно, отчего сразу стало зябко:
— Проходите. Не задерживайтесь, пожалуйста.

Сад перед особняком был таким же произведением искусства. Идеальные, словно шахматная доска, газоны, подстриженные до миллиметра, журчали фонтаны, чьи капли звонко рассыпались по мрамору. Воздух, густой от аромата цветущих яблонь и вишен, смешивался с терпким запахом влажной земли и самшита. Этот воздух был свеж и опьяняющ, он окутывал, подобно бархатной портьере, позволяя забыть о кислом запахе и грохоте города за пределами стен.

Перед самым входом, под сенью мраморной арки, тот же стражник преградил мне путь. Его голос был ровным, лишенным тембра, словно заученная мантра:
— Вам будет представлен глава семьи, господин Харлан Ла Бруньер. Обращаться исключительно «господин Ла Бруньер» или «сэр». Не перебивайте. Первым не задавайте вопросов. Взгляд держите на уровне подбородка, не выше. Без приглашения не прикасайтесь к мебели и предметам искусства. Ваши личные вещи, включая оружие, оставляйте при себе, однако любое враждебное движение будет сочтено угрозой и немедленно пресечено. Вам предложат угощение — отказ может быть расценён как оскорбление. Место вам укажут — сами выбирать не смейте. Вам...
Он продолжал, выкладывая правила, словно кирпичи стены, разделяющей таких, как я, и таких, как они.

Я кивал, стараясь отфильтровать суть от абсурда, запомнить всё, кроме, пожалуй, пары самых нелепых мелочей.

Тяжёлая дубовая дверь бесшумно отворилась, и меня встретил слуга — дворецкий, как я предположил. Высокий, поджарый мужчина с безупречной осанкой, от него пахло дорогим одеколоном с нотками сандала и свежевыглаженной ткани. Тонкие усы были уложены идеально, а вежливая улыбка казалась вырезанной, словно маска. Взгляд — снисходительный, оценивающий, скользнул по мне с ног до головы, будто составлял опись. Одних его туфель из глянцевой кожи хватило бы на мою месячную зарплату, да и то в лучшем случае.

— Господин Арчер, — произнес он с таким безупречным поклоном, что тот казался механическим. — Господин Ла Бруньер ожидает вас. Пожалуйста, следуйте за мной в гостиную. Постарайтесь не прикасаться к стенам.

Меня провели в просторную, залитую светом комнату, где в воздухе витал тонкий, почти церковный аромат старого дерева, дорогого воска и едва уловимой, горьковатой пыли веков. Мне предложили чай. Я отказался и попросил кофе. Без сахара. Лицо дворецкого не дрогнуло, лишь лёгкий кивок.

Через пять минут я уже пил густой, насыщенный, обжигающе горячий напиток. Его аромат — смесь шоколада, специй и чего-то дымного — был на уровне, недоступном для обычных кофеен. «Надо признать, хорошо быть аристократом», — пронеслось у меня в голове, пока я ощущал горьковатый вкус на языке.

Но, сидя в этом огромном, почти пустом зале, где даже слуги появлялись лишь изредка, скользя тенями по краям зрения, я понял: я бы не смог здесь жить. Для меня этот дворец оказался бы слишком пустым, слишком тихим, где собственные шаги отдавались бы в висках, и слишком одиноким. Я сидел и ждал, чувствуя себя песчинкой в идеально отлаженном, выверенном до последней шестерёнки, но совершенно бездушном механизме.

Тишину в гостиной нарушило не звучание шагов, а изменение давления воздуха. Легкий треск статики и едва ощутимый запах озона возвестили о его появлении. В дверном проёме стоял Харлан Ла Бруньер. Он изменился — ушла ярость отца из больницы, её заменила холодная величавость хозяина, оценивающего незваного гостя в своих стенах. Я поднялся с кресла, фарфоровая чашечка всё ещё грела мне ладонь.

— Господин Ла Бруньер, — кивнул я, соблюдая формальности.

Он плавным жестом, словно отмеряя дозволенное пространство, указал мне на кресло и занял позицию напротив. Его взгляд, тяжёлый и равнодушный, скользнул по мне.

— Надеюсь, наше гостеприимство вас не разочаровало?

Голос был ровным, как поверхность озера в безветренный день.

— Вполне, — ответил я. — Даже кофе дали. Настоящий. Не ту бурду, что в портовых кабаках разливают.

— Как самочувствие? — в его учтивости сквозила отточенная ритуальность, будто он читал строки из чужой пьесы.

— Плечо ноет, грудь жжет, — я решил не приукрашивать. — Один раз он все-таки попал. Пусть и в упор.

— Эйден передал, что ты смог одолеть шестерых его гвардейцев и его самого, — в интонации не было ни капли одобрения или гнева, словно это сводка погоды.

Я сделал глоток, давая горьковатому послевкусию отсрочку, чтобы выиграть секунду. Нужно было подать это в свою пользу.
— Драка была неминуема. Пришлось ударить первым. Подумаешь, девушка предпочла другого — разве это повод прятаться за чужими спинами? И всё равно промахнулся дважды. Попал лишь тогда, когда отступать было уже некуда.

В глазах Харлана вспыхнули и погасли крошечные молнии — короткий, сдержанный разряд магической энергии, от которого воздух на мгновение стал гуще.
— Немотивированное нападение на мага, пусть даже и не имеющего подтвержденного ранга, влечет за собой весьма… серьёзные последствия по законам Гильдии. — Он сделал паузу, давая словам повиснуть в натянутой тишине.

Я чувствовал, что балансирую на лезвии бритвы, но прогибаться не собирался.
— Например, угощают кофе в собственной гостиной? — парировал я, намеренно сделав акцент на последнем слове.

Я отдавал себе отчёт, что маг Пятого круга может обратить меня в пепел одним движением брови. Но его лицо оставалось непроницаемой маской. Если раньше от него веяло холодным любопытством, то теперь я уловил резкую волну раздражения и… чего-то ещё. Сложного, укрытого глубоко внутри.

— Что вы делали в моём клубе, господин Арчер?
Его голос стал тише, приобрёл стальное лезвие, готовое вонзиться.

Прямота вопроса застала врасплох. Решил отделаться полуправдой:
— В вашем заведении торгуют наркотой. «Осколками» и «Сиянием». А я… занимаюсь очисткой города от этой скверны. Ищу того, кто стоит за поставками.

— И в своих изысканиях вы вышли на некоего «Крокодила», — это прозвучало как приговор, а не вопрос.

— Именно так.

Он погрузился в раздумья. Я допил кофе и поставил пустую чашку на столик. Звон фарфора о лакированное дерево прозвучал вызывающе громко, словно выстрел в гробовой тишине зала.

— И зачем тогда было провоцировать моего сына? Аристократа и мага?

— Так звёзды сошлись, — я нарочито развязно пожал плечами, хотя каждое движение отдавалось болью в ушибленных мышцах. — Хотел использовать момент, выйти на дилера. Требовалось увидеть, кто именно работает с товаром. Этот юноша… оказался под рукой. Кстати, как он? Не слишком я его потрепал?

От Харлана вновь повеяло тем самым сдержанным раздражением и смутным, нечитаемым чувством.

— Он маг. Очнётся. И духом, и телом. Намного быстрее вас, господин Арчер.

В его словах прозвучал тонкий, но недвусмысленный укор. И предостережение.

Я, кстати, почувствовал, что боль в теле притупилась, превратившись из острого ножа в глухую, ноющую ломоту. «Интересно, как будет завтра», — пронеслось эхом в сознании. Но сейчас было не до того.

— Зачем вы меня пригласили? — спросил я, срезав все церемонии и глядя ему прямо в глаза.

Харлан медленно сложил пальцы домиком, и этот неспешный жест был полон скрытой угрозы.
— Я жду от вас искренних извинений перед моим сыном.

— Нет, — отрезал я, не моргнув глазом. — Парень должен уметь сам отвечать за свои поступки, амбиции и женщину. Если уж на то пошло, тот факт, что она в стельку пьяна и под кайфом была готова уйти с первым встречным, говорит лишь о его... безвкусице в выборе спутниц.

— Рекомендую вам выражаться осторожнее, господин Арчер, — его голос не изменился, но в нём зазвенела стальная струна, готовая впиться в горло. — Могу гарантировать, что вы не покинете мой дом, если я того пожелаю. И ваше тело никто не найдёт.

Я почувствовал, как мелкие мурашки побежали по спине, а ладони стали влажными, но сдаваться не собирался.
— Повторяю вопрос. Зачем я здесь? Не для того же, чтобы униженно ползать на брюхе?

— Разумеется, не только, — он откинулся на спинку кресла и мягко вздохнул. — Ещё и для того, чтобы отработать свою вину. С лихвой.

Я внутренне напрягся. От него понеслось ледяное, хищное удовлетворение, будто акула почуяла кровь в воде, хотя лицо оставалось невозмутимым.

— Не так давно у меня кое-что пропало. Хрустальная подвеска. С виду — безделица для легкомысленной барышни. Но на деле это весьма могущественный артефакт. Ключ к силе, о которой такие, как вы, не смеют и мечтать. Это случилось чуть более двух месяцев назад.

У меня в груди что-то упало и замерло, как камень.

— К сожалению, воровка… не пережила дороги, — продолжил он, и его взгляд впился в меня, словно раскалённый штырь, выискивая малейшую трещину. — Но так уж вышло, что единственным возможным свидетелем оказываетесь вы. В тот день вы были в том самом кафе «У падающей звезды» и выбежали на улицу, чтобы помочь при ДТП. Очень благородно. И очень… удобно.

Я старался не подавать виду, но мозг забился в истерике, выцарапывая воспоминания.

«Та самая авария. Искорежённый «Скайлансер». Девушка со стеклянными глазами, сунула мне в ладонь холодный осколок… Осколок, который впился в кожу, обожёг и растворился в крови, оставив лишь шрам да этот вечный, преследующий сознание шепот…»

— В чём же мой интерес? — выдавил я, чувствуя, как пересыхает горло.

— Я отдам вам Крокодила, — спокойно, как о погоде, заявил Харлан. — Не ради этого ли вы полезли в пасть льву? Сегодня, ближе к вечеру, вы лично приведёте его в участок с приличной долей вещественных доказательств. А я… я публично выражу руководству свою благодарность и оплачу, скажем, новый ремонт вашего отдела. От пола до потолка. И, разумеется, — он сделал паузу, наслаждаясь моментом, — особо отмечу вклад гремлина Микки. Без него поимка столь опасного преступника была бы невозможна. Его репутация будет восстановлена официально. С помпой.

Комната поплыла. Меня тошнило от осознания всей изощрённости этой ловушки. Он предлагал всё, о чём я мог мечтать: чистку кармы, спасение друга, удар по самой шее наркосети. Цена? Вернуть артефакт, ставший частью моего тела, встроившийся в ДНК и подаривший мне зрение, проникающее сквозь ложь, неестественную живучесть и тот самый чёрный транс, превращающий меня в машину для убийства. Артефакт, который физически больше не существовал.

Что же мне делать? Сознаться? Сказать, что его «безделушка» течёт в моих жилах, жужжит в костях? Он либо не поверит, либо сочтёт это за дерзкую ложь. Либо… вежливо попросит меня раздеться и лечь на ампутацию души. Или просто вскроет, как лабораторную крысу.

Я оказался в ловушке, из которой, казалось, не было выхода. Стенки ямы сомкнулись, и сверху посыпалась земля.

Я сделал последний, отчаянный выпад, пытаясь вырвать себе хоть немного воздуха, пространства для будущего маневра.
— Эта подвеска… Её след мог давно остыть. Её могли переплавить в каком-нибудь подпольном тигле, разобрать на компоненты или упрятать в сейф на другом конце страны. Мне нужна хоть какая-то зацепка. Я не могу просто щелкнуть пальцами и заставить её материализоваться из воздуха.

Харлан оставался ледяной глыбой. Даже мускул на его щеке не дрогнул.
— Завтра утром вам доставят весь необходимый доклад. Исчерпывающий. И если всё сложится благополучно, — он сделал паузу, впустив в комнату звенящую тишину, — вас даже повысят до звания детектива. Это даст вам необходимую… свободу действий. И доступ.

Как же безупречно он выстраивал эту клетку. Каждое слово было взвешено на аптекарских весах, каждый шаг просчитан на двадцать ходов вперед. У меня не было выбора. Словно кто-то наставил дуло пистолета прямо ко лбу, сунул готовый контракт, исписанный моей собственной кровью, и учтиво попросил лишь проставить оттиск печати.

— Хорошо, — выдохнул я, и этот звук был похож на скрежет засова в моей собственной темнице. — Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Что скрывается за ширмой? Но я согласен.

Он улыбнулся — впервые за весь разговор — тонко, губы изогнулись в безжизненной линии, словно бухгалтер, поставивший подпись на исключительно выгодном контракте. Он позвал дворецкого негромким щелчком пальцев и велел передать Эйдену, чтобы тот спустился.

Я сидел в прострации, ошеломлённый, пытаясь осознать бездну, в которую только что шагнул. Нужно было что-то придумать. План. Любой, пусть даже самый безумный.

В гостиную вошел тот самый парень. Он старался держаться уверенно, но в его глазах читались скрытая обида и смущение. Харлан жестом — коротким и властным — указал на него:
— Мой сын, Эйден Ла Бруньер, наследник семьи. А это... — он кивнул в мою сторону, — детектив Арчер Зейн. Тот самый, который сегодня обезвредил и задержал опасного дилера в нашем клубе «Грех Неона».

Чувствуя, будто ноги налились свинцом, а каждое движение даётся с трудом, я поднялся.
— Извини, что вмешался в твой вечер, увёл твою подругу, а потом устроил представление на парковке, — произнёс я ровным, деревянным голосом, в котором не дрогнула ни одна струна.

Какая-то упрямая, глупая часть моей натуры не позволила согнуться в полный поклон. Напоследок я не удержался от язвительности, выпуская её, словно последнюю отравленную стрелу:
— В следующий раз выбирай девушек с более устойчивой психикой и трезвыми принципами.

Харлан вежливо, но отчетливо кашлянул, словно напоминая о счете. Я механически, как заведенный, добавил:
— Сэр.

— Я распорячусь, чтобы вас отвезли, — сказал он, и в его тоне не осталось ровно ничего, кроме ледяной формальности.

Меня провели к автомобилю. Это был «Империал» цвета тропической волны, с длинным треугольным капотом, напоминающим пасть хищника. Машина, чей вид и массивные двери внушали мысль о незыблемости власти. Меня посадили на заднее сиденье — в кожаный плен, в мир за тонированными стёклами, где внешний мир плыл размытым пятном, — и отвезли к клубу.

Всё происходило как в сюрреалистическом сне. Тот самый гном, «Крокодил», сидел на том же месте, и на его лице застыла маска уверенности, сменившаяся животным страхом, едва он увидел меня. Я грубо выволок его из-за стола, ощущая под пальцами грубую ткань его пиджака, и потащил к ожидавшей машине. Гном не сопротивлялся, лишь тихо хрипел, осознавая, что сейчас ни связи, ни деньги уже ничего не значат.

Дальше — вспышки камер, похлопывания по спине, сияющие, как медный таз, лица начальства, официальное восстановление Микки на службе под радостный визг его родни, щедрый «благотворительный взнос» от семьи Ла Бруньеров на «развитие инфраструктуры» участка и, как апофеоз, торжественное вручение мне жетона детектива — холодного и тяжёлого на ладони.

Я стоял с этим куском металла, впивающимся в кожу, слушал аплодисменты коллег и чувствовал себя не героем, а дрессированной собачкой, которой только что надели новый, более дорогой ошейник. Получил всё, о чём мечтал. И в тот же миг потерял нечто гораздо более важное — последнюю иллюзию контроля над собственной судьбой. Завтра утром мне принесут досье. Тогда представление начнётся по-настоящему.

Читать далее