Черепа на дороге⁠⁠

Теоретически, человек может обходиться без сна не более четырех суток.

Теоретически.

Ты не спишь уже неделю. Семь дней и восемь ночей, если говорить точно.

Жалкие минуты забытья, когда сидя, или даже стоя, ты проваливаешься в черную пустоту не в счет. Это не сон. Это издевательство. Едва расслабившийся организм, пронзает мощным адреналиновым ударом, и ты вскидываешься, в необъяснимом приступе ужаса. Мелкая дрожь и полная дезориентация на несколько секунд, напрочь, лишают тебя возможности хоть что-то соображать. Ты слышишь только удары собственного сердца. Глухие, тяжелые, вязкие.

В эти мгновенья, чувство реальности просто стирается.

Оно истончается, оно крошится, превращаясь в безликий кадр из плохо прогрузившейся видеоигры. Звуки запаздывают и теряются в назойливом свисте, разрывающем барабанные перепонки.

Дрянь. Редкостная дрянь.

Сглатывая горечь, ты просто ждешь, когда вернется ясность. Она вернется, это известно тебе наверняка. Нужно просто перетерпеть.

Состав таблеток, которые приходится разжевывать, кривясь от омерзения, через каждые семьдесят четыре минуты по таймеру, лично тебе не так уж и интересен. Эта информация совершенно ничего не изменит. Металлический привкус и тошнота, все равно никуда не денутся. Не испарится и головная боль. Так что ты, как и с десяток твоих спутников, услышав тихий щелчок и ощутив легкую вибрацию за ухом, просто достаешь плоскую коробочку, нажимаешь на дозатор и вытряхиваешь из желобка три зеленоватых шарика. Время действия препарата одинаково для всех, но у тебя преимущество. Ты легче. Дозировка меньше. Здоровяк, таскающий на себе стальные манипуляторы, отправляет в необъятную пасть дюжину таблеток, а может и больше.

Фляжки давно пусты, запить эту мерзость нечем. Жуй молча. Все жуют, жуй и ты.

Бронемашина ползет бесконечно долго. Заминая под себя километры разбитого дорожного полотна, эта тяжелая махина прет, не останавливаясь, уже несколько часов. Она перемалывает мощными траками стрелянные орудийные гильзы и вздыбленные куски асфальта. Судорожно трясется, переваливаясь через особо крупные препятствия. Ускоряется на спусках.

На подъемах двигатель утробно взвывает и захлебывается. Сказывается перегруженность машины. Грузовой борт рассчитан на шесть человек и два модуля механоснаряжения. А машина несет на себе не только полный боекомплект на ударном борту, четырех лишних людей и дополнительные баллоны кислорода. Он так же набит под завязку чёрными продолговатыми ящиками без маркировки. Ящики тяжелые и холодные. На некоторых даже пробивается кромка инея по швам. Они заперты, опечатаны, покрыты герметиком и снова опечатаны. В сопроводительных документах, очень четко и доходчиво разъяснено, что вскрывать их, или перемещать без ведома фельдъегеря (фамилия\звание), категорически запрещено. На случай смерти или "выхода из строя", указанного лица, прилагается длинный список мер и действий. По традиции, никому из собравшихся, не хочется с этими «мерами и действиями» связываться. Проще уж сохранить в целости шкуру и боеспособность «указанного лица».

Ящики на борту в явном приоритете. Они расставлены и закреплены не с позиции удобства экипажа или солдат сопровождения. Стальные «гробы» принайтованы к полу в особом порядке. Офицер — экспедитор не поленился даже проверить стальной линейкой расстояние между ними. Между креплениями. Между болтами.
Люди, расположились, как смогли. Полусидя, полулежа, зацепившись руками и ногами за технические выступы, чтобы избежать травм при маневрировании. Духота, полумрак, грохот.

Вынужденное бездействие сводят тебя с ума. Никакой «предельной концентрации» не хватит, чтобы компенсировать действие препарата в таких условиях. Взвывающий на холостом ходу мотор в твоей груди, завидует движку бронемашины, толкающему многотонную тяжесть вперёд и вверх.

Вглядываясь в полумрак перед собой, ты пытаешься сосредоточиться на деле. Повторяешь в голове штатные алгоритмы действий. Моделируешь нештатные ситуации. Тебе нужно обмануть мозг, сатанеющий под действием препарата.
Ты сожрал столько доз этой дряни, что не сильно удивишься, увидев хлещущую из раны зелёную кровь. Зелёную и горькую.
Звонко ударившись шлемом о твой наплечник, сосед справа поник, уронив к своим ногам полупустую погремушку. Ты надеешься, что он еще жив. Просто уснул. Спать, накачавшись зеленой дряни невозможно, но ты предпочитаешь верить в редкий, достойный изучения случай.

Сидеть на откидном штурманском сидении, поджав ноги, чтобы держаться подальше от промерзшего ящика неудобно. Это тоже мешает сосредоточиться. И ты борешься с желанием вопреки субординации и графику, потребовать от пилота остановить машину. Уровень кислорода критически низкий. Несмотря на холод, источаемый грузом - жара в отсеке на пределе терпения. На цифры выдаваемые счетчиком Гейгера смотреть, отчего-то не хочется.

Хочется воздуха. Простого чистого воздуха и тишины.

Раздается шипение. Словно подслушав твои мысли, автомат подает в отсек немного кислорода из резервных баллонов. Разум ненадолго проясняется. Но, кажется, что эти треклятые ящики сжирают и кислород.

Сквозь душную пустоту "не сна", прорывается пощелкивание рации и этот звук. Снова и снова, сухой звук. Такой знакомый треск, рождающий, отчего-то теплые воспоминания и леденящий сердце ужас.

Ты вспоминаешь детство. Вспоминаешь брата. Он будит тебя, нетерпеливо стаскивая с кровати теплое одеяло. Хватает за руку, тянет к окну.

Пронзительно голубое небо, слишком яркое для твоих заспанных глаз, и ты сонно щуришься, вглядываясь в черные росчерки голых веток на его фоне. Деревья в саду и на улице за ветхим забором, почти не сохранили листвы.

Это, безусловно, красиво. И небо, и коричнево-золотая земля, покрытая толстым ковром той самой опавшей листвы, но ты хочешь спать. На все это можно поглазеть и днем.

Его восторг тебе непонятен. Босым ногам нестерпимо холодно на окрашенном коричневой масляной краской полу. Ты снова вглядываешься в небо и в деревья, и даже в крыши соседних домов, но ничего там не видишь. Ничего, достойного столь бурных реакций.

А он, крепко вцепившись в подоконник, все твердит: «Смотри, смотри же» и, едва не прыгает от радости.

«Лужи!! Ну, лужи ведь!!!!» - не выдерживает он и мчится в прихожую. Натягивать ботинки.

До тебя, наконец-то, доходит, и ты тоже срываешься с места.

Потолкавшись в дверях, как были, в пижамах и ботинках на босу ногу, натягивая на ходу куртки, вы кубарем несетесь по лестнице и вываливаетесь во двор, залитый слепящим утренним солнцем.

О, какой это восторг!!! Какое удовольствие, наступать тяжелым ботинком на тонкий, похрустывающий лед. Первый лед в этом году!

Глядеть, как по белесой поверхности его разбегаются тонкие паутинки трещин, прислушиваться, как он поскрипывает, прогибаясь под весом твоей ноги, как взрывается глухим трескучим стаккато.

Мама ворчит, высунувшись в окно. Следовало, конечно, надеть перчатки и шапки. И не носиться бы по двору в пижамах, игнорируя призывы на завтрак.

Но о каком таком завтраке могла идти речь, когда во дворе вас ждало настоящее чудо?!

И перчатки и шапки, дело совершенно пустое. За честь стать первооткрывателями этой осени не страшно расплатиться ангиной и болеть до первого снега, глотая микстуры и порошки.

Изо рта вырываются клубы пара, и уши и пальцы кусает мороз нещадно, а ноябрьское утро по самые крыши сонных домов наполнено смехом и сухим хрустом ломающегося льда...

Ты вздрагиваешь.

Очередной адреналиновый удар разгоняет кровь, заставляя сердце ритмично вгрызаться в ребра.

Люди вокруг начинают дышать тяжелее, по отсеку проносится однообразный шорох. Броуновское движение макромира. А вот человек на твоем плече все еще дремлет...

Его леденеющая рука крепко сжимает шеврон на твоем плече. И командир уже сигналит по рации, что надо бы притормозить и скинуть двухсотого.
Не будет никаких церемоний. Ни прощальных речей, ни религиозных обрядов.

Пилот найдёт по радару спокойное, непростреливаемое место и позволит открыть люк.
Здоровяк, работающий на манипуляторах, привычно схватит товарища за броню, пошарит рукой по карманам, ссыплет в ящик под ногами найденное и перевалит бедолагу через борт.

На сантименты нет времени.

Меньше нагрузка. Меньше расход кислорода.

А под стальными траками, среди гула и скрежета вновь пробивается знакомый и страшный треск.

Конечно, и летом случаются холодные рассветы, но не бывает в середине июля заледенелых луж.