Будет больно. Выживут не все. Пролог⁠⁠

Пролог. Девочка, которая не уходит одна.

Боль толчками прошивала ногу. Меня везли на каталке по новенькому больничному коридору и прямо на ходу срезали джинсы с трусами. Укол обезболивающего уже сделали. Но всё равно, каждая неровность пола, каждый стык плиток отдавался терзающей болью в пояснице и ноге. Я уже ломал позвоночник раньше, и сейчас я думал «только не опять. Гребанная авария. Второй раз я это не переживу».

Спинной мозг – это скопление нервных корешков, которые объединены в хрупкую нежную трубку, и когда кусок хряща или кости царапает живые нервы, ты испытываешь самую сильную боль в жизни. Боль до галлюцинаций. Как будто без наркоза тебе вынимают нерв из зуба, только вдоль всей конечности, с которой связан конкретный участок спинного мозга. Фельдшеры скорой переругивались, медсестра суетилась, но я их не слушал. Я видел страшные лица кричащих тварей, лишь отдаленно похожих на людей. Если у боли есть образ – то он такой, кричащая морда с оскаленными, похожими на иглы зубами, лишенная носа и с черными провалами глаз. Может быть, так выглядят демоны.

Но ведь демонов не существует?

Я отключился. Боль прошла.

***

Я стою посреди мертвого города. Советские панельки смотрят на пустые улицы пыльными стеклопакетами и провалами выбитых стеклянных окон. Во дворах машины – ржавые, на спущенных колёсах. Местами от них остались только черные сгоревшие остовы. Спереди доносится скрип качелей. Я пошел на звук по заросшей свежей травой тропинке между неухоженных густых кустов. Пахло весной и гарью.

На разгромленной детской площадке лежал труп кошки, который лениво поклевывали две вороны. Качели мерно раскачивали девочку-подростка со светлыми, непослушными волосами. На ней не было обуви, и одета она в лёгкое не по погоде платье. Я улыбнулся и пошел на встречу. Передо мной была та, которая никогда не уходит одна.  

- Давно не виделись! – девочка легко спрыгнула с качелей и, шикнув на ворон, вприпрыжку рванула ко мне навстречу. – Я соскучилась.

Она замерла в шаге передо мной распахнув руки для объятий.

Под ложечкой засосало. Не знаю, кто придумал, что Смерть выглядит, как скелет или старуха с косой. Мы виделись уже трижды, и всегда она была юной девушкой лет четырнадцати. Смешливая, не красавица, но очень милая. Менялся только цвет волос, одежда и глаза. Впрочем, глаза у неё менялись всегда, каждую секунду – вот один выглядит как застывший глаз трупа, практически белый, мутный, а другой насмешливый зеленый. Потом живой глаз превращается в зияющий слепой провал, а мертвый становится карим, глубоким. Она моргнула и глаза стали почти человеческими. Правда один был ярко-голубым, другой темно-серым.

Я шагнул вперёд, слегка наклонился и обнял её. Чего тянуть?

Когда Смерть прикасается к человеку, кто-то обязательно умирает. Или человек или Смерть. Это часть её проклятия.

Когда-то давно жрецы забытого народа, жившего где-то в Месопотамии,  верили что человек не должен уходить один. Раз в сложный период, определяемый по движению звезд, они отпускали старого проводника и создавали нового. На роль проводника обычно выбирали красивую девственницу, которая до самого ритуала жила не зная горя: лучшая еда, одежда, десятки оскопленных рабов, выполнявших всё её прихоти. А потом многочасовой ритуал создания проводника покойников.

Чтобы девушка забыла путь назад и осталась между миром мертвых и живых многочасовыми пытками её сводили с ума. Четыре жреца разделывали руки и ноги несчастной, по одному вынимая живые нервы и медленно прижигая их, ещё восемь жрецов приносили в жертву рабов, которые были с ней наиболее близки. Их убивали сравнительно быстро, перерезая горло. Последний тринадцатый жрец ждал своего часа. Окуривал голову несчастной наркотическим дурманом. Кандидатка в проводники не должна умереть от болевого шока раньше положенного. В самый ответственный момент тринадцатый жрец нажимал на рычаг и на алтарь, прямо на шею девочки падала тяжеленая, исписанная странными символами плита. Голова отделялась от тела, обеспечивая несчастную последним взрывом боли, который заставлял её забыть даже своё имя. Она оставалась в Мертвых землях одна, не совершившая за свою жизнь ничего хорошего и плохого. Её встречала предыдущая Смерть, и понимала, что теперь может уйти.

Только вот моя собеседница стала последней Смертью, потому что племя с его жрецами, ритуалами и богами сгинуло в потоке лет. Через несколько веков одинокая девочка начала вспоминать себя. Общаться с теми, кого должна проводить, и даже заводить дружбу с некоторыми людьми. Она не уходила, потому что без неё умерших стало бы некому провожать. Смерть - очень добрая девочка. Об этом я узнал в первую нашу встречу, когда мне было 13 лет.

Чтобы Смерть не сближалась с людьми больше положенного, за каждое прикосновение к смертным ей назначалось наказание. Она снова переживала свои последние мгновения в мире живых. И сейчас, если я коснусь ее, либо она пройдет через настоящий ад, либо я пойму что умер и нет дороги назад.

Я бережно сжал тонкую талию, и положил свою грубую ладонь на маленький девичий затылок. Смерть вскрикнула, и мне на руки и на грудь брызнула холодная кровь. Я удержал легкое тело и отделенную от него голову. Законы логики и физики За гранью не работают, поэтому она снова рассмеялась, несмотря на то, что связи между легкими и гортанью не было.

- У тебя было такое лицо, как будто ты вот-вот обкакаешься! Я очень-очень по тебе соскучилась!

Никогда не мог уловить момент, как это происходит. Кровь исчезла, руки и ноги перестали быть искалеченными, а голова девочки снова была соединена с телом тоненькой загорелой шеей.  Она прижималась ко мне доверчиво и нежно. Пока мы не разорвем прикосновение, нового наказания не будет. Помня об этом, я взял её за руку, и перестал обнимать. Всё-таки удобнее разговаривать так, а не когда упругая девичья грудь в тебя упирается. Особенно, если ты женат. Хотя интересно было бы стать первым в мире человеком, который бы трахнул Смерть.

Она звонко рассмеялась. Всё время забываю, что она умеет читать мысли.

- Если бы это было возможно, первым бы ты точно не стал. Но я была бы не против. – Она поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щёку. - В любом случае, ты стал первым, кто пожалел меня. И первым, кто научил меня читать! Пойдём на лавочку, в ногах правды нет.

***

Это случилось, когда мне было тринадцать лет. Я был очень болезненным ребёнком. Маме говорили, что будет чудом, если я доживу до двадцати. У меня почти не работал один клапан в сердце и от любой нагрузки в глазах темнело и становилось трудно дышать, как будто кто-то меня душил.

Я рос в девяностые без всяких гаджетов. Пока мои сверстники гоняли мяч, лазали по стройкам и занимались тем, чем и должны заниматься нормальные дети, я читал. В детстве легче бегать, чем ходить, но только если у тебя здоровое сердце.

Разумеется, я рос изгоем. В девяностых дети были злыми, они смеялись на до мной, дразнили «дистрофиком» и мелко гадили в школе. Особенно их бесило, что вместо уроков физкультуры я сижу на лавочке с очередной книгой, а не бегаю как все.

Читать книги сам и целиком я начал во втором классе, когда мне в руки попал детский ужастик «Мёртвый дом» Стайна. Простенькая сказка про курортный посёлок мертвецов, в котором всегда сдается один дом, и семью, которая приезжает туда на отдых пожирают зомби, чтобы дальше продолжить своё немертвое существование. До этого я уже смотрел фильмы про зомби и маленькому мне они нравились. А тут книга про зомби, которые выглядят как живые.

Но я отвлекаюсь. Со второго класса, я читал всё до чего мог дотянуться. Меня знали в каждой библиотеке. Я экономил на обедах, чтобы накопить на очередную книжку в единственном книжном магазине нашего райцентра. Когда там был новый привоз, кто-то из продавцов обязательно звонил маме или бабушке, чтобы мне об этом передали. Иногда я даже успевал в магазин, чтобы помочь сотрудникам разобрать новые романы ужасов и фантастику. Дед ругался, что мои книги уже некуда складывать и сетовал на то, что «дерьмократы макулатуру не принимают». Он много пил. Вечно мастерил что-то на огороде. И терпеть меня не мог, предпочитая мне моих двоюродных братьев, которые были нормальными мальчишками-сорванцами, а не ботаниками.

К своим тринадцати годам, я был сутулым очкариком с россыпью прыщей на лбу и тонкими слабыми руками.

Мне тогда снился очень странный сон. Я шел к книжному шкафу, но никак не мог дойти. Квартира постоянно менялась, а за окнами город выглядел так, как будто по нему прошлась война или эпидемия. Что, впрочем, не очень-то отличалось от обычного облика райцентра в конце девяностых.

Раздался звонок, я пошел открывать дверь и до неё я смог дойти. Там стояла Она. С разноцветными глазами, волосами собранными в пучок, и в смешном нелепом фиолетовом пуховике. Она жевала жвачку и улыбалась. Моя мама была учителем и часто репетироствовала на дому. Иногда к ней привозили учеников из соседних поселков. Почему-то я подумал, что это очередная ученица.

- Мамы сейчас нет – Сказал я. – Но ты можешь подождать.

- Вообще-то, я пришла к тебе. Пойдём?

Мне было тринадцать и я уже начинал засматриваться на одноклассниц. Впрочем, без шансов, никому не нравятся прыщавые, очкастые ботаники. Поэтому я даже обрадовался, симпатичная девчонка моих лет куда-то меня зовет. Но я точно знал, что мне надо дочитать «Незаметных» Бентли Литтла. Роман ужасов о людях, которые такие обычные, что стираются из памяти всякого кто с ними общался. Про главного героя забыла его девушка, его родители. Коллеги, впрочем, забыли первыми, но зарплата продолжала приходить на счет в банке. Тогда я ещё не знал, чем кончится история, и что главный герой встретит других «незаметных». Они начнут совершать отвратительные вещи, чтобы их заметили. Потому что даже смертная казнь лучше того, что выпало на их участь.

- Мне надо дочитать книгу. И можем пойти. – я был довольно стеснительным подростком и совершенно не умел общаться со сверстниками.

- Это долго?

- Я быстро читаю. Проходи.

Она сняла пуховик, по-свойски повесила его на вешалку, разулась и прошла за мной в комнату с книжным шкафом. Наконец-то я смог до него дойти, по странной, какой-то чужой квартире.

Я взял книгу и сел на диван с важным видом. А она смотрела на корешки книг с каким-то странным интересом.

- Нравится что-то? Хочешь дам почитать?

- Я не умею. А это интересно?

Я подскочил с дивана. Почему-то я сразу понял, что она не врёт. И мне стало её чертовски жалко.

- Ты ещё спрашиваешь?! Когда читаешь, это как смотришь фильм, только он у тебя в голове. С запахами, звуками, и ты прямо в центре событий… - я ещё долго распинался, о том как круто читать, а она меня слушала и улыбалась. Смерть почти всегда улыбается, она же добрая девочка. И мне казалось совершенно нормальным, что её глаза постоянно меняют цвет.

Затем я схватил её за руку и увидел, как она умирала. По-моему, я даже обоссался тогда от страха. Голова упала на пол, и начала заразительно смеяться её обычным звонким смехом. Я встал рядом на колени - мне нельзя было резко наклоняться - бережно поднял её голову, сел на диван и уложил себе на колени.

- Чем бы ты не была, я научу тебя читать, если ты правда этого хочешь. Но мне очень-очень страшно. Пожалуйста, соберись обратно.  – Разговаривал я тогда очень литературно, потому что за неимением живых друзей, моими друзьями были книги. И стала Смерть.

Проснулся я обоссавшимся. Мокрый от мочи и пота. В большой комнате, где стоял книжный шкаф по-звериному выла бабушка. Я выскочил из нашей с мамой комнаты, и увидел на полу деда. Он лежал в том самом месте, перед шкафом, где я схватил за руку Смерть. Вскрытие показало, что у него были такие же проблемы с сердцем, как у меня, хотя он всю жизнь бахвалился богатырским здоровьем. А мой мотор с тех пор начал работать, как часы. Вот тогда я и узнал, что моя новая подруга, которую я научил читать во сне, никогда не уходит одна.

Когда врачи сняли с меня ограничения, я записался на самбо, фехтование и все возможные секции, которые только мог уместить в расписании. Сутулость ушла, появились мускулы, девочки стали на меня заглядываться. Но читать я не перестал. Помнил, книги спасли мне жизнь.