Бета-версия, часть 4⁠⁠

Предыдущая

Stage 1

– Я ушёл, – сообщаю Ржавой.

– Давай, – кивает та, не отрываясь от книги.

Дверная панель, закрываясь, скользит за моей спиной и издаёт привычный писк, сигнализируя об активации замков. Рефлекторно жму на кнопку вызова лифта, понимая, что он давно уже не работает и спускаться придется пешком. Я уже привык. Мы все привыкли. И не только к неработающим лифтам.

Бакс дал координаты двух ещё не использованных точек доступа, на которых до сих пор стоит заводская связка логин/пароль. Никакой привязки к устройствам – заходи кто хочет. Одна точка рядом – полквартала пройти, вторая гораздо дальше – в районе, который можно смело называть неблагополучным. Хотя живущие в той части сити, наверняка считают неблагополучным район, в котором живу я. Дело привычки.

В идеале, конечно, стоило бы метнуться на совершенно другой край сити и отработать всё на абсолютно левой территории. Но Бакс не оставил выбора, слишком поздно скинув задачу. Файлы нужно забрать сегодня, а делать это желательно перед самой перезагрузкой, чтобы получить лишние минуты на отход. Так что к нужному времени я смогу быть в паутине, находясь подальше от дома, только если выберу вторую точку.

Всего год назад можно было совершить такую вылазку, не выходя из дома. Но дефы, а точнее, те, кто их создаёт, учатся. В том числе и на своих ошибках. Сейчас стоило бы присмотреться пару дней с разных узлов в разное время. Не факт, что моих умений хватило бы для того, чтобы обнаружить что-то, что в дальнейшем пригодится, но знакомство с территорией вокруг точки входа всегда успокаивает.

Впрочем, Бакс даёт задачи не тогда, когда ты готов, а тогда, когда в этом появляется необходимость. Да и стимы у Ржавой закончились. Не без моей помощи, конечно, но… Безопаснее получить их с Баксовским курьером, чем блуждать по сити, искать барыгу и переплачивать за то, что вполне может оказаться пустышкой. А Машка, если утром не примет очередную дозу, кукухой начнёт съезжать. Есть такой эффект у нейровыгорания.

Надо же было всему так совпасть. До Машкиного пособия еще неделя, а у неё сумку рванули посреди бела дня. А там и стимы, и доска, и документы. Полисы говорят, гиблое дело, никто никого не найдёт. Суки. В сити камер натыкано, как гирлянд на новогодней ёлке, электронные сторожа на каждом шагу, а никто никого не найдёт.

Пока живые полисы следили за кварталами, с ними можно было договориться, объяснить ситуацию. Любой патрульный имел связи, позволяющие очень быстро найти тех, кто видел, через них – тех, кто знает, через них – тех, кто участвовал. И пусть без наказания, пусть за небольшую мзду или услугу, но уже вечером и документы, и доска, и сама сумочка вернулись бы к хозяйке. А железки, они чего? За порядком следить поставлены, а одновременно везде находиться не могут. Возможно, в будущем ситуация и изменится, но пока, увы, вреда от них больше. Теперь, пока документы восстановишь, время убежит, а лекарства нужны не потом.

Если б Маша была чипованная – пошла, по чипу получила что надо, и проблема решена. Но у неё нервы паутиной попаленные. Угробила сама себя на вылазках. Дважды выгорала. И второй раз – окончательно. Поэтому ей нельзя чип. А стимы – нужно. А как их получить, если нечем подтвердить свою личность?

Поэтому я с немаркированным узлом, с доской, на которой из инструментария две грубых монтировки, магнит и флудилка, направляюсь в чужой район. Отследить мой набор не составит труда, тем более навороченной системе защиты. Но тут главное не тормозить. Это как новая игра, в которой нужно успеть понять правила до того, как более опытные игроки или боты тебя вынесут.

Запрыгиваю в одну из воздушек, которые притормаживают у остановки и отчаливают одна за другой – в такое время суток поток муниципального транспорта самый плотный. Маршрут проходит параллельно с кварталом, в который я хочу попасть. Там пройти всего ничего вдоль пары корпусов человейников. Тапаю на визуализаторе пункт назначения, прикладываюсь чипом к валидатору и пристраиваюсь у окна. За окном мелькают неонки вывесок, плафоны фонарей, люди. В маршрутке тепло. Отключаю мозг и тупо пялюсь в окно. Не задремать бы и не проморгать остановку.

Выхожу чуть раньше, чем заканчивается оплаченный путь. Передо мной с подножки спрыгивает девица, наряженная по последней моде: выбритый висок с флуоресцентной татуировкой, зелёные волосы, зализанные гелем на бок, косуха из синтедерма с рваным и грубо зашитым ниже локтя рукавом, ботинки в милитаристском стиле. Обгоняю это чудо юношеского бунтарства и сворачиваю в проулок.

– Мужик, подожди, – зовет она и ускоряется, топая ботинками. – Да погоди ты, мужик!

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

Подходит ко мне, берет под руку и сообщает:

– Тут район своеобразный, электронных сторожей ещё не запустили, а ты не местный. Со мной спокойнее будет.

Незнакомый человек беспокоится о незнакомом человеке. Бывает же такое. Благодарю её, и дальше мы идём вместе. Она рассказывает что-то о клубе «Неоника». Бла-бла-бла, оформление, бла-бла-бла, музыка, бла-бла-бла, напитки. Я слушаю вполуха, время от времени поддакивая. Не то, чтобы не стремлюсь поддерживать разговор, просто я, наверное, вдвое старше, и мой интерес к тусовкам пропал очень давно.

– А ты сам-то как здесь очутился?

– По делам.

– За ускорителями, небось? Или за зомби-пылью?

Её предположение логично. Что еще может понадобиться в таких дебрях цивилу типа меня, если не наркота? Отрицательно мотаю головой. Но девчонка продолжает развивать тему:

– Ты если за ускорителями или за зомби-пылью, то могу тебе кое-что предложить. Качественно, без привыкания, без отходняков. Почти модельные. Можно, кстати, и модельные заказать. Будет дороже, зато индивидуаль!

– Я не за этим, – отвечаю ей, хотя беру на заметку этот вариант.

– Арахниды хвалят, – не сдаётся моя новая знакомая. – А ты ж знаешь, арахниды в стимах разбираются.

Арахниды. Вот еще отбитая прослойка общества. Дурость похлеще скинхедов. Только эти топят не за чистоту расы, а – смешно думать даже – за бионейромеханику. Бьют тех, кто не хочет сливаться с железом. Типа они тормозят прогресс.

Отвечаю девице:

– Я сюда по делам и ненадолго.

– Смотри, если вдруг передумаешь, скажи любому, что Лилит ищешь, – настаивает девушка. – Лилит – это я.

Поколения меняются, а клички не перестают быть пафосными. Настоящие клички не выбирают, они прикипают к людям сами. Да так, что, если и захочешь, не сотрёшь.

– А почему Лилит-то? – спрашиваю я, ожидая какой-нибудь ахинеи про первую женщину, которая в отличие от Евы была создана, чтобы любить, или про коварство и строптивость.

Но всё гораздо проще.

– Лилька я. Потому и Лилит.

– Игант, – представляюсь в ответ.

Еще несколько минут мы идём молча, затем она останавливается и кивает на серый, уходящий ввысь человейник, освещенный лишь проекцией, создающей эффект висящих в воздухе гигантских цифр – порядкового номера здания. На моём такой же. Только цифры другие.

– Мне сюда, – говорит Лилит. После чего берет мою руку своей, поворачивает кистью вверх и касается тыльной стороной кисти моего чипа. – Визитка. Если вдруг надумаешь, – говорит она.

Благодарю и шагаю дальше. Инфа с визиток хранится строго в регламентированном формате и занимает так мало места, что прикрутить к ней вирус просто невозможно. Да и зачем ей это? Удалю, когда к своей доске подключусь.

Прохожу мимо еще нескольких коробкообразных высоток, отличающихся только светящейся цифрой, и, наконец, добираюсь до нужного здания. Освещение есть не на каждом этаже. Впрочем, так сейчас везде. Поднимаюсь на тринадцатый. Точка доступа этажом выше, но мне прямо впритык и не нужно.

Секция запущенная и наверняка нежилая. Демографический кризис двадцатилетней давности как раз входит в силу – старики умирают, молодёжи мало. Из прохода на лестничную клетку доносятся отголоски речи, музыки, шагов с других этажей. А здесь – меньше лишних глаз, меньше шансов нарваться на неудобные вопросы, меньше вероятность, что кто-то вспомнит странного парня с развёрнутой доской, пялящегося в пустоту. В тусклом свете торцевого окна добираюсь до подоконника и раскладываю там свои нехитрые причиндалы.

Разворачиваю доску, подсоединяю к ней системный узел, последний из Баксовских и наверняка ворованный. Надеваю перчатку-манипулятор, чувствуя привычное соприкосновение металлической пластины на её внутренней стороне с чипом на тыльной стороне ладони, и окунаюсь в паутину.

Лежащие вдоль стены мусорные пакеты, набитые отходами, отошедший от стен, покрытый пятнами плесени пластик обшивки, пыль, темнота, доносящиеся с других этажей звуки – всё уходит на второй план, а спустя несколько секунд пропадает окончательно, вытесняемое мозгом, адаптирующимся к информации, с которой он соприкасается.

Листаю список точек доступа, цепляю пальцем нужную, вытаскивая её в центр зоны обзора. Касаюсь ячейки пароля и ввожу заводскую комбинацию, которая за последний год намертво въелась в мозг. Изображение подрагивает, пока система даёт необходимые разрешения новому устройству, а затем расплывается, поглощая меня.

Визуализация – штука новая, не испытанная временем, а потому уязвимостей в ней больше, чем в старой, плоской сети. Это пристанище тех, кто помоложе и еще способен перестраиваться под новые стандарты и форматы.

Перебираюсь от узла к узлу, касаясь пальцами нужного, чтобы приблизить. Скольжу по разноцветным нитям, визуально обозначающим каналы. Разворачиваю узел, словно игрушку-оригами, нахожу ответвление, ведущее к следующему узлу, и приближаю его.

Сетевые до сих пор спорят о том, как это происходит: мы двигаем сеть, оставаясь на месте, или наше сознание скользит по этим самым нитям, удаляясь от тела. Как по мне, это совершенно не важно. В конце концов, мы добираемся туда, куда нам нужно, и получаем то, что ищем.

Иду без поисковых систем. Они скачут по официальным обложкам: история компании, список проектов, лучшие клиенты, консультационный портал. А мне нужен другой слой, не такой простой и красивый, но содержащий то, зачем я пришел.

Девять скачков. Многовато, но когда я добираюсь до точки назначения, мерцающие цифры в углу поля обзора показывают 23:53. Пара минут на то, чтобы освоиться, и пара минут на то, чтобы сделать дело. Вытаскиваю в центр обзора хлястик встроенного в доску проигрывателя, запускаю «Angel On Vicodin» и смахиваю проигрыватель на периферию зрения. Композиция длится без малого шесть минут – затихающий шепот в конце трека будет маяком, по которому я пойму, укладываюсь ли вовремя.

Подкожные наушники – отличная штука: музыка выдалбливает ритм в самом центре головы.

Без четырёх минут двенадцать начинаю. Тянусь к сетевому узлу, разворачиваю его, и он становится белой плоскостью с нанесёнными на неё изображениями. Максимальная имитация плоской сети для тех, кто так и не переучился: пиктограммы анимированы, буквы статичны. Приближаю плоскость к себе, активирую первую монтировку, маскирующую свои действия под ошибочные запросы. Программа быстро находит уязвимость, мозг получает сигналы, интерпретирует их, и я просачиваюсь сквозь плоскость с иконками, отмечая краем глаза, как изображение на несколько мгновений становится пиксельным.

Оказываюсь посреди чего-то, что мозг визуализирует как упорядоченное нагромождение маркированных цифрами блоков с набором странных символов в незнакомой кодировке, нанесенных на правый верхний угол каждого. Эту базу данных моё сознание интерпретирует именно так.

Снимаю копию со второй монтировки и активирую её. Программа разворачивается, принимая рабочую форму, и начинает подрагивать, удерживаемая манипулятором. Навожу острие на стык блоков и отпускаю монт, мысленно кивая в такт звучащей в голове музыке. На самом деле, это нули и единицы, скомбинированные в определенном порядке, пытаются нарушить порядок в комбинации других нулей и единиц, но перед моими глазами ожившая сталь вгрызается в промежуток между блоками, пытаясь выполнить то, для чего предназначена: увеличить зазор в плотно подогнанных деталях виртуальной конструкции – найти уязвимость.

Возвращаюсь на уровень выше, активирую копию монт-программы и жду.

Некоторое время ничего не происходит. Я даже успеваю поймать себя на том, что нервничаю, но изображение, наконец, начинает подрагивать. Среагировали дефы – программы, отвечающие за безопасность. Сейчас они примутся изолировать потенциально уязвимый блок, не подозревая, что в монтировке, расковырявшей базу данных, спрятан сюрприз, благодаря которому я планирую остаться незамеченным.

Копия монта извивается в моих руках, вытягиваясь в сторону висящих в воздухе табличек, и я ловлю себя на мысли, что так себя ведут живые организмы. Голодные живые организмы. Хотя это всего лишь набор зашитых в оболочку команд, которые моё сознание визуализирует как извивающийся хлыст. Монтировка-то не из тех, что стоят бешеных денег и создаются под определенные цели, а простенькая, слитая с китайского сервера по частям и собранная на домашней доске вручную.

По всему полю зрения проходит мелкая рябь – флудилка, вплетенная в первую монтировку, сработала.

Увеличиваю масштаб, и большинство табличек уходит за пределы обзора, а оставшиеся приобретают объем. Подношу извивающийся монт к нужной вывеске и он, словно змея, обвивает ставший объемным при приближении блок. Ячейка деформируется, а затем раскрывается, обнажая содержимое, и программа начинает перекачивать данные. Копирование, конечно, заметят, но не так быстро, как если бы я вламывался напрямую.

Голос вокалиста в голове переходит на шёпот одновременно с новой волной искажений окружающего пространства. Этот шёпот сигнализирует, что до конца песни, а соответственно, до очистки портального кэша, осталось не более минуты и, следовательно, охотничьи приоритеты вытесняет команда на перезагрузку. Глупо делать запланированную профилактику в одно и то же время.

Искажения сигнализируют о том, что вмешательство обнаружено, и началась охота на взломщика. Несколько раз безуспешно пытаюсь вытащить хлястик исполняемого файла с периферии зрения. Из-за того, что изображение идёт волнами, попасть по торчащей сбоку закладке получается с пятой попытки. Жму единственную кнопку, активируя магнит, сворачиваю белую плоскость с пиктограммами, уходя в корень сетевого узла.

Возвращаясь на предыдущий, отмечаю, как в изображении, то там, то здесь начинают пробиваться пиксели. Это магнит нашел разбросанные на общедоступных узлах флудилки и стал энергично обмениваться с ними запросами. Теперь на посещенном мной узле творится вакханалия: антивирусные модули пытаются прервать процесс смены приоритетов у дефов, оставленный внутри магнит истерит, притягивая к себе нелепые запросы, а флудилка внутри монт-программы имитирует действия тупого взломщика.

Чёрт, кажется, с флудилками я переборщил, меня самого безбожно тормозит. Но аварийно выходить я не буду. Не дождётесь. Ржавая, вон, вышла и теперь в виртуалье совсем ни ногой – только по плоской сети ползает, потому что даже чип отторгся. Она, конечно, не сама – её дефы во время такого же набега, как у меня, принудительно из сети выкинули. И теперь Машка с пластиковыми документами – одна из первых виртуальных инвалидов, её мозг не способен интерпретировать сигналы сети и вступать в симбиоз с нейроустройствами.

Доктора разводят руками – бионейромеханика может многое, но еще не дошла до таких чудес, как восстановление функций пользователя паутины.

Песня заканчивается, когда я перехожу на четвертый по счёту узел доступа и меняю маршрут, сворачивая в сторону с того пути, которым пришел сюда. Перескакиваю с узла на узел ещё дважды, отмечая, как стабилизируется изображение, становясь тем лучше, чем дальше я от путей, по которым пришёл. Еще несколько раз перехожу с одного системного узла на другой, поднимаюсь на верхний слой, делаю вид, что усиленно изучаю расписание каких-то курсов, читаю новости, окольными путями подбираясь всё ближе к точке входа, и, в конце концов, возвращаюсь на узел, подсоединённый к моей доске.

Появляется привычная стартовая панель. Даю команду на отключение, и со всех сторон наваливается темнота, звуки с нижних этажей и запахи, которыми пропитаны все человейники: сырость, гниющий мусор, едва уловимый аромат жженых тряпок, кажущийся даже приятным на фоне остальной вони.

Цепляю к доске свой узел, не входя в виртуалье, копирую данные с немаркированного, затем отсоединяю его и засовываю его между пузатыми, набитыми отходами мусорными пакетами, выстроившимися вдоль коридора. Саму доску, не снимая собственного узла, сворачиваю и прячу во внутренний карман.

Вот и всё. Можно уходить.

Между четвертым и пятым этажами теперь тусуются четверо оболтусов лет пятнадцати. В тусклом свете покрытой пылью и забранной под массивную мелкую решетку диодной лампы они режутся в карты, оккупировав ступеньки. Засаленная колода, классические присказки, сосредоточенные лица, пара карт прямо на ступеньках рубашками вверх. Молодёжь даже не обращает на меня внимания, когда прохожу мимо.

– Ну, тут семь по черве, – слышу у себя за спиной.

Преферанс на ступеньках настоящими пластиковыми картами? Никогда бы не подумал, что сейчас кто-то играет не на десктопе. Но играют.

Улица встречает мелкой моросью и двумя приземляющимися напротив входа полицейскими воздушками. Блядь. Как они успели вычислить точку входа? Да ладно, хрен с ней, с точкой входа. Как они смогли появиться здесь так быстро? Впрочем, искать ответы на эти вопросы нужно после. А сейчас я разворачиваюсь, возвращаюсь в холл здания и начинаю подниматься по ступенькам.

Ненавижу такие спонтанные заказы.

Выше – голоса играющих в карты малолеток, ниже – топот ног и короткие, отрывистые команды.

Вижу, как голова одного из подростков мелькает в зазоре меж пролётами лестницы и, оценив обстановку, исчезает.

– Полисы! – раздаётся сверху.

Судя по звукам, игроки срываются с места и бегут на верхние этажи.

Тем лучше. Ускоряюсь, бегу за ними, но на третьем сворачиваю в коридор и продолжаю бег уже вдоль жилых ячеек к торцевому окну.

Наверное, мне везёт – с середины коридора вижу, что окно распахнуто. Стоило бы побродить вокруг, примериться… Хреново, когда нет времени на подготовку.

За спиной топот и крики. Чёрт, как же всё внезапно и быстро.

Слышу приказательный вопль:

– Стоять! Лечь на пол!

На бегу делаю рывок влево, затем вправо. Слышу тонкий звон выпущенных их парализатора игл, бьющихся об экзопластиковые стены.

– Стоять!

Ага, сейчас. А потом куда? За серьёзные правонарушения давно уже не садят, а продают корпам. Кто-то говорит, что на таких преступниках ставят опыты, кто-то утверждает, что пускают на органы. Хотя, зачем на органы, если ту же почку или печень можно вырастить в лаборатории из твоего же генного материала? Наверное, всё-таки на опыты. Но узнавать это я не планирую.

– Стой, сука!

Отталкиваюсь и прыгаю в окно.

Мысленно говорю спасибо тому, из-за кого живая изгородь, призванная украшать серые коробки человейников, превратилась в пружинящие заросли, доходящие почти до второго этажа. Кто бы ты ни был: муниципальный служащий, проведший в ведомостях работы как выполненные, но присвоивший деньги, или работяга, подсевший на наркоту и забивший на стрижку кустов, спасибо тебе.

Не успеваю сгруппироваться и ломаю собой ветки, чувствуя, как что-то впивается в тело, царапает кожу, понимая, что падать – так же просто, как в игровом пространстве. Только больно по-настоящему.

Скатываюсь с примятой зелёной изгороди и бегу вдоль неё, уже слыша свист двигателя патрульной машины над головой, представляя, как облизывает землю луч прожектора за спиной. Преодолеваю двадцать метров до мусорных баков и ничего умнее, чем спрятавшись за их корпусами, зарыться в смрадный мусор, в мою голову не приходит.

Я думаю о том, что предпринять дальше, слыша свист неспешно приближающейся воздушки и видя луч прожектора, подбирающийся всё ближе к бакам, когда с другой стороны улицы раздаётся истошный женский визг.

Луч прожектора замирает на мгновение, затем патрульная машина, накренившись, разворачивается и уплывает на крик.

А спустя несколько мгновений, пока я всё ещё пытаюсь успокоить беспорядочно скачущие мысли, кто-то зовет меня, шипящим полушёпотом:

– Цивил. Игант, – пауза и снова: – Игант. Го сюда.

Чёрт, да это ж моя новая знакомая!

Осторожно выбираюсь из-под наваленного на себя смрадного хлама и выглядываю за край бака. Знакомый силуэт коротко машет мне рукой из-за стопки экзопластиковых плит, которые, видимо, когда-то давным-давно привезли сюда, чтобы построить детскую игровую площадку между двумя человейниками. Или просто застелить ими прогулочные дорожки.

– Быстро! Давай!

Перебегаю под прикрытием темноты к плитам, и девчонка, схватив меня за руку, тащит в сторону, противоположную той, откуда доносился визг.

– Эра с Линдой отвлекут, – говорит она на ходу. – Слышал, как визжали?

– Ага.

– А я, блин, знала, что не такой уж ты и цивил, – тянет она меня за собой по ступеням вверх. – Это ж на тебя сагрились?

– Ага.

Петляя коридорами, мы проходим человейник насквозь и оказываемся на другой стороне улицы. Не отпуская моей руки, девушка тянет меня через лабиринт таких же неимоверно разросшихся насаждений, как те, в которые я падал несколько минут назад.

– У нас человейники квадратами стоят. Поэтому, когда полисы подтягиваться начали, я сразу о тебе подумала. Чужаки здесь редкость. А ты не похож на заблудившегося, – без умолку тараторит она. – А пошел туда, где неместному ловить нечего. Я и подумала, что не такой уж ты и простенький.

Мы обходим ещё одно здание, касающееся углом своего близнеца-человейника, проскальзываем в узкий проход, образованный плохо состыкованными блоками, и оказываемся на параллельной улице. Где-то над головой, в сторону того здания, из которого я унёс ноги, тоскливо посвистывая, пролетает полицейская воздушка.

– Так короче.

Лилит сворачивает в проулок, одна сторона которого – жилой комплекс, а вторая, где мы находимся, если я правильно понимаю, – забор пищевой фабрики. Я покорно иду за девчонкой, но интересуюсь:

– Куда ведёшь?

– Из квартала, – объясняет девушка. – Тут, если что-то случается, всегда столпотворение полисов. Слетаются со всех окрестностей. Район-то неблагополучным считается. Электронных сторожей нет. Так что кошмарят всех без разбора.

Проулок озаряется светом фар, и из-за поворота в него вплывает патрульная машина, удерживающаяся всего в полуметре от земли. Девчонка реагирует мгновенно, прислоняясь к стене и притягивая меня к себе за грудки. Со стороны это должно выглядеть так, будто мы целуемся. Возможно, полисы так и думают, потому что воздушка проплывает мимо, даже не озаботившись осветить нас прожектором.

Мы смотрим друг другу в глаза, и я вижу в её зрачках помесь азарта и любопытства.

– Воняешь, как помойка, – легонько отталкивает меня девушка, когда полисы удаляются.

– Так ты меня из неё и достала.

– Нам сюда, – командует она, пересекая дорогу и отгибая лист ржавого металла в заборе. – Здесь пищевая фабрика, охраны почти нет, в основном железяки вдоль цехов.

Следующие полчаса мы пересекаем фабрику, обходя здания и стараясь не попадаться на глаза немногочисленным людям, суетящимся на территории.

В конце концов, Лилит подводит меня к очередной дыре в заборе и, когда мы пролезаем через неё, говорит:

– Лицо у тебя знакомое, но я спрашивать не буду, кто ты и где я тебя могла видеть. А вот за ускорителями надумаешь обратиться, спрашивай Лилит. Я обычно по клубам, но для тебя сделаю исключение.

Я киваю, и мы расстаёмся.

Короткая память на ненужные события – это нормально. Ещё год назад моё лицо мелькало практически в каждой рекламе киберигровых турниров. А потом я завалил один из них. У меня, конечно, была причина. Но тех, кто делал ставки, это абсолютно не волнует. В таких случаях забвение приходит раньше, чем популярность успевает иссякнуть.

DLC: Пока не закончатся капсулы (почти сейчас…)

«Кусака» – любимое оружие садистов. Тонко настраиваемая сила разряда даёт возможность выбирать уровень дискомфорта для жертвы из широкого диапазона: от простой встряски до отключения сознания.

– Где растворитель? – повторяет свой вопрос парень с татуировкой вычурного дракона, расползающейся по предплечью, и снова приставляет шокер к моему животу.

– Я же сказала, у меня его нет.

Он жмет на кнопку, и очередной цветок болезненной судороги, опоясывающий тело, вгрызается в кожу.

– Я могу поднять мощность, – угрожает он. – И тогда никто не даст гарантии, что твои внутренности выдержат. Знаешь, что происходит с легкими, когда сквозь них проходит разряд?

Я молчу. Не потому что знаю или хочу, чтобы он рассказал. Я думаю о том, как буду выпутываться из сложившейся ситуации. Первая раздача, и сразу такое… Интересно, если подобное будет случаться со мной регулярно, я привыкну?

* * *

Регулярность формирует сознание. Так говорит Лис, с которым мы фасуем кристаллы. Он не раз предлагал мне не только фасовать, но и раздавать. Я не решалась.

– Ты, Лилит, всё равно в клубах с сумерек до зари. Делов-то: в визитницу записать три десятка фраз. Тебе озвучили – отдала – стёрла. Озвучили – отдала – стёрла.

– А если попадусь?

– Да кому ты нужна? Народ на раздачах годами. Для тех, кто не в теме, ты просто тусуешься. Для тех, кто в теме, ты существуешь только в момент получения капсулы.

– Так ловят иногда. При мне было пару раз, выводили в зип-локе из клуба.

– Это жадных ловят, кто сразу миксует, чтобы получить больше с каждой дозы. А у меня ты – всего лишь часть сделки. И носить с собой можешь хоть мешок этого добра, – он кивает на горку полупрозрачных фиолетовых кристаллов, из которой я пинцетом беру по два и закладываю в желатиновые капсулы. – Это всего лишь составляющая, которая сама по себе безобидна. Как печенька. Максимум, что может случиться – ты закашляешься, поперхнувшись.

* * *

– Ты станешь кашлять кровью, потому что сосуды внутри твоих лёгких полопаются, – объясняет татуированный. – А в лёгких мно-о-го сосудов. Но самое прикольное не в этом. В заполненные кровью лёгкие перестанет поступать кислород. А если в них перестанет поступать кислород…

Он делает паузу, позволяя мне самой додумать, что я почувствую. Но я не позволяю фантазии разыграться. Я думаю о том, что в рукавном замке косухи, образовывающем карман, лежит декоративный вибронож. Глупый атрибут, претендующий максимум на звание безделушки для дурочек типа меня. Проблема заключается в том, что мои руки за спиной скручены пластиковым зип-локом. А он так устроен, что от любой попытки пошевелить связанными конечностями только сильнее затягивается.

– Где растворитель? – ещё раз спрашивает придурок, поднося «кусаку» к моему лицу. – Ты понимаешь, что я не остановлюсь? Ты же умная девочка?

* * *

Лис очень умный, но очень странный. Среди тех, кого я знаю лично, наверное, самый странный. Ходят слухи, что его приглашали консультантом в «Биотеч», на полный пакет. Но он отказался. Легенда. Байка. Трёп. Никто не отказывается от работы на корпу. Работа на корпу – это нормальная квартира на втором ярусе сити вместо бокса в человейнике, оплата труда в разы больше безусловки. А если ты ценный сотрудник, то и безусловку будут компенсировать, и водный лимит поднимут. Да много чего.

– Лис, а правда, что тебя приглашали в «Биотеч»?

– «Байотех» – поправляет меня Лис. – Правильно произносится «Байотех».

– Да чи не пофиг, – отмахиваюсь. – Так правда?

– Было дело, – не отрываясь от сборки уже наполненных мной капсул, соглашается он. – Только не в «Байотех», а в «Фарматикс». Сразу после середухи. Химия мне всегда легко давалась.

– А почему ты отказался?

– Потому что регулярность формирует сознание.

– Ты это постоянно говоришь. Что это вообще означает? Какой в этой фразе смысл?

Лис запаковывает очередную капсулу и только потом объясняет:

– Если какое-то событие происходит регулярно, то, в конце концов, ты к нему привыкаешь и даже считаешь нормой. От некоторых таких событий люди могут испытывать неудобство, но всегда настаёт момент, когда отсутствие события, ставшего регулярным, начинает вызывать дискомфорт.

– Да ладно! Как можно привыкнуть к чему-то, что тебе не нравится?

– Можно. Мы же привыкли к тому, что вода распределяется по боксам человейников, исходя из принятого за необходимый минимум количества? Хочешь больше – плати.

– Но так ведь было всегда, – возражаю я.

– Так не было до войны, – возражает Лис, – а война закончилась много поколений назад.

– Ты б ещё доинформационную эпоху вспомнил.

– Но привыкли же и считаем нормой? Даже не пытаемся изменить ситуацию, хотя это и не нравится, правда? – Лис запечатывает очередную капсулу и, видя, что я не отвечаю на его вопрос, продолжает: – Другая грань привычки – безусловный социальный минимум, который ты получаешь. Это то, что происходит регулярно, и если у тебя это отнять, ты будешь, скажем так, недовольна тем, что лишена минимального комфорта.

– Ну, конечно, я буду недовольна. Минималка – это чтобы жить...

Лис перебивает:

– И кроме минимума ничего в этой жизни не иметь.

– Так это потому, что я больше ничем и не занимаюсь, – киваю на фиолетовую горку на столе. – Кристаллики вот пакую тебе. Да и то для имиджа. Потому что иногда могу кому-то знакомому в клубешнике презентовать.

– А среди твоих знакомых и друзей есть хоть один, который чем-то занимается не для имиджа?

Я молчу. Не потому что вспоминаю, а потому что ответ очевиден.

* * *

Следующая часть

АТ - https://author.today/work/320739
ВК - https://vk.com/nokidtales
ТГ - https://t.me/Nokidtaler