Бельчонок⁠⁠

Каждое посещение дедушкиного дома для меня воспринималось как волшебство. По сути, это и было волшебством. Я могла часами ходить по просторному холлу, где было все для детского счастья. Дед соорудил уголок для игрушек. Там же стоял огромный с мой рост кукольный домик, в котором каждая мебель, каждый человечек и каждая деталь двигались.

Но это было не все. Далеко не все.

Детский уголок надоел мне довольно быстро, и я больше не проявляла того интереса, что раньше. У меня было другое занятие. Я могла часами засиживаться в холле, наблюдая за часами. Дожидаясь, когда из-за дверцы вылезет кукушка. Когда тяжелые железные гири в виде шишек, медленно опускаются и поднимаются. Как широкие стрелки движутся по кругу с непонятными для меня римскими цифрами.

Дед Тимофей был коллекционер. Коллекционер от макушки до пят. Всю жизнь он скрупулезно собирал часы. И за семьдесят лет, весь холл был уставлен этими часами. Здесь были часы с самых дальних стран. Были редкие. Дряхлые. Блестящие и матовые. Весь холл был в циферблатах.

Вместе с его хобби, к нему незаметно пришла и профессия. Всю жизнь он проработал на заводе, а когда вышел на пенсию, начал работать часовщиком. Слава о его умении творить с часами чудо быстро разлетелась по деревне, а затем и по району. Поэтому, для своих годов он неплохо зарабатывал. Но он всегда рассматривал деньги только как вариант купить себе еще часов. Больше часов. Словно он покупал себе жизнь.

Я была его единственной внучкой. С бабкой они разошлись еще в то время, когда бабка была молодой женщиной тридцати двух лет. С тех пор он ее не видел.

Мои родители всегда отправляли меня к деду, когда им надо было уехать. А я была не против. Вот мне уже скоро шесть лет исполнится, а я по-прежнему, как в первый раз заворожено смотрю на обилие часов. Кручу головой и не знаю, за какими из стрелок наблюдать.

Но больше всего мне нравилось находиться там в моменты, когда все часы начинали звонить. Там раздавался такой шум и лязг металла, что уши закладывало. Но мне нравилось. Я вертела головой пытаясь ухватить все. Усмотреть каждую мелочь. Каждую деталь.

Там выскочила кукушка и словно испугавшись меня, нырнула обратно. Здесь выехали медведи с молоточками и начали отбивать удары на наковальне. Блестящая металлическая рыбка сделала круг. Зеленый попугай перекрутился на жердочке и раскрыл клюв. Маятник начал раскачиваться так сильно, что каждый раз… каждый раз мне казалось, что часы не рассчитают силу и маятник разобьет хрупкое стекло. Дом в эти минуты казался живым. Стены приходили в движение будто здоровались со мной.

Было очень весело наблюдать за этим великолепием движущихся механизмов и обилия звуков. Мои родители попали лишь однажды в момент, когда часы начинали колотить двенадцать. Мама взвизгнула, зажала уши и убежала. Отец сначала тоже дернулся к выходу, но потом схватил меня на руки и потащил.

- Отпусти! – завопила я. Но голос мой утонул в бесконечном звоне часов. – Я хотела там остаться. Хотела остаться…

Отец долго оправдывался, что хотел меня спасти, и я его простила. С того раза, если я оставалась у деда, он всегда смотрел на наручные часы и говорил:

- Бельчонок, беги, сейчас начнется.

И я, сломя голову, неслась на первый этаж, становилась под самыми большими часами, слушала звон и смотрела на фигурки.

Однажды я заметила, что в одних из часов, в левом верхнем углу, во время звона из скворечника никто не появляется. Открываются двустворчатые дверки, но там никого не было.

- Деда. А почему там никого нет?

- Где? – не отрываясь от работы, спросил дед.

- В часах, в углу.

- А кто там должен быть?

- Не знаю. Птичка, наверное. Мне жалко эти часики. Мне кажется они грустят.

- А ты кого там хочешь увидеть?

Я серьезно задумалась и долго смотрела как дед, нацепив очки с толстыми линзами, ковыряется в шестеренках.

- Наверное, там должна быть белочка.

- Как ты? – усмехнулся дед. Он всегда называл меня бельчонком и говорил, что мои рыжие волосы, стянутые в хвостик, точно такие же как хвостик у белочки.

- Обычная белка. А еще она должна орешки забирать к себе в домик.

- Орешки?

- Да… как самая настоящая белочка.

Дед отложил инструменты, снял очки и закинул меня к себе на коленки. От него всегда пахло машинным маслом и деревянной стружкой.

- Белочка говоришь, - задумчиво взглянул он на меня.

- Ага…

- С орешками говоришь.

Я кивнула.

Дед снова задумался. Почесал затылок, поправил кепку на голове.

- А ты знаешь. В тех часах и сейчас живет белочка.

- Живет? А почему там никто не выглядывает?

- Просто белочка уехала. Но она скоро вернется. Не переживай.

- А когда? – допытывала я деда.

- Скоро.

- Завтра?

- Нет. Через месяц.

- Месяц? – удивлено спросила я и повесила нос. В то время для меня месяцем была целая жизнь.

Дед посмотрел на меня и тяжело так произнес:

- Ладно… я попрошу ее пораньше вернуться. А теперь беги, - сказал он, поглядывая на часы. – Скоро начнется.

Я сползла с его колен и побежала в холл, где меня ждали сотни часов. Краем уха я успела услышать слова деда, которые он сказал сам себе:

- Задала ты мне работу с этой белочкой…- пробурчал дед, надевая очки.

Я не помню сколько прошло времени с момента моей просьбы. Может быть две недели. Может быть месяц. А может и больше.

Теперь, спускаясь в холл на «часовой концерт» я всегда смотрела на дальние часы в углу, где открывались дверцы, но никто не появлялся.

Однажды дед подозвал меня к себе.

- Бельчонок, - прокричал он со второго этажа. – Бельчонок, подойди.

Я, не замечая ступенек, взлетела на второй этаж.

- Деда…

- Я недавно проходил мимо часов, и мне показалось, что белочка уже вернулась.

- Правда?

- Не знаю, - пожал он плечами. – Пойдем, посмотрим. Там скоро начнется.

Я мигом оказалась в холле, устремив взгляд в дальний левый угол, где стояли самые грустные в мире часы. Спустя минуту, подошел дед.

Мы вместе уставились в угол.

Вспоминая сейчас этот момент, я понимаю, почему дед нервничал. Видимо он боялся, что белочка в назначенный час не покажется. А если и покажется, то не сможет брать орешки. Или что-то сломается, и она застрянет снаружи, так никогда и не вернувшись в домик.

Тогда же, я заворожено смотрела на дверцы и не понимала, отчего дед так часто переступает с ноги на ногу.

Вот прогремели первые удары. Они всегда кажутся самыми громкими. За ними последовали другие, третьи, четвертые… вот уже вся комната, а быть может и весь дом, дрожит от звона и грохота. Смеется и приветствует нас.

Дверцы грустных часов открылись и там появилась белочка. Маленькая деревянная фигурка с пышным хвостом. Настоящим, шерстяным хвостом. Белочка выскочила на секунду, схватила деревянный орешек из лотка перед дверью и скрылась в домике. Но тут же вновь появилась, схватила орешек и скрылась в домике. Появилась, схватила, скрылась…

Я не могла оторвать взгляд. Теперь, в этом море часов, для меня существовали только одни часы. Грустные часы с белочкой, которая каждую секунду выскакивает, хватает лапками орех и прячется в домик.

- Еще! Еще! – закричала я, прыгая от восторга.

- Так нельзя с часами поступать, - сказал дед. – Если хочешь еще, надо подождать. Со временем так никто не поступает. Ты же не можешь сказать, хочу быть взрослой и в этот же момент стать взрослой. Это время… - философски закончил дед.

На что я резко и четко ответила.

- Могу.

- А ну-ка, покажи мне.

- Я хочу стать взрослой! – звонко крикнула я и подбоченившись, выпрямив спину и опустив к груди плечи я медленно начала прохаживаться по холлу. Иногда я презрительно смотрела на часы, на деда, на свой кукольный домик в углу.

- И что же это? – спросил дед.

- Это я тетя Люба, - ответила я, чем немало рассмешила деда.

С того времени прошло три года. Я уже ходила в школу и реже бывала у дедушки. Но если родители отвозили меня, то я с удовольствием слушала перезвон часов и наблюдала за белочкой. Дед спустил эти часы ниже, чтобы я могла близко рассмотреть пушистый хвостик белочки и резные орешки, которые она прячет у себя в домике, а потом, каким-то чудом они вновь появляются в лотке перед ней.

В тот год дед рассказывал мне о часах. В общем-то, он о них постоянно говорил, но, наверное, тогда, я впервые слушала его. Он говорил о разновидности часов. О том, что одни служат, чтобы показывать время, в тоже время другие, можно считать произведением искусства. Он рассказал мне историю главных часов в холле. Огромных часов, выше человеческого роста, произведенных еще в царской России, которые ему удалось выкупить у не очень хорошего человека, как он сказал. Показал мне разные механизмы, с маятником, с гирьками и на пружине. Я долго слушала его лекцию и впервые задал ему вопрос:

- А где ты взял столько батареек?

Дед ухмыльнулся.

- Бельчонок ты мой. У меня нет часов, которые работают от батареек. Смотри, - он подвел меня к главным часам с маятником. Открыл стеклянную дверь и слегка качнул маятник. – Эти часы заводятся ключом. Ключик лежит вот здесь. – В часах оказался специальный ящичек для ключика. Дед достал ключик, вставил в скважину и несколько раз, с хрустом провернул. – Хочешь попробовать?

Я схватилась за ключ и хотела так же легко провернуть, но поняла, что сил у меня не хватает.

- Тяжело, - сказала я, уцепившись за ключ двумя руками.

С помощью, деда, которые своими сморщенными руками, пропитанными в масле, накрыл мои ладони, мы смогли завести часы.

- Эти заводятся гирьками, - дед показал мне другие часы. – В этих ты наматываешь пружины на вот этот барабан. – И дед провернул за рычажок, точно такой же, как у нашего будильника дома.

- И ты каждый день их заводишь? – удивляясь с каждой секундой все больше, спросила я.

- Нет. Разным часам нужна и разная зарядка. Этим хватает дня на четыре. Эти готовы неделю работать без зарядки. А эти самые долговечные, они работают целый месяц.

- С белочкой? – обрадовалась я.

- Да. С Белочкой часы идут дольше всех.

Спустя несколько лет, перед моим девятилетием, заплаканная мама влетела в комнату, и сказал, что дедушка упал с лестницы.

Всей семьей мы поехали в больницу.

В первый день нас не пустили.

Когда мы попали к нему в палату он лежал на койке и улыбался на одну сторону. Левая нога и рука были загипсованы.

- Что случилось дедушка?

- Ступенька, - хрипло выдавил он. – Давно хотел ее починить, да все никак. Вот она и сыграла со мной злую шутку. Но ты не печалься. Все пройдет.

- Я не печалюсь, - сказала я, пытаясь сдержать слезы. А дед тем временем, пытался через боль улыбнуться мне в ответ.

- Ты за часами присмотришь?

- Присмотрю дедушка.

Несколько раз мы ездили к дедушке в дом, чтобы взять его вещи и отвезти в больницу. Пока родители искали что-то по дому, я бегала от часов к часам и заводила каждый механизм.

- Оля, давай быстрее, - кричал с улицы отец.

- Сейчас, - напрягаясь от натуги, отвечала я, пытаясь провернуть ключом механизм огромных часов.

Несколько недель я не появлялась у дедушки в доме. Родители не хотели меня отвозить, за ненадобностью.

Когда прошло две недели, и мы с мамой поехали в дом к дедушке, я расплакалась стоя в холле. Мне было до смерти обидно, когда настало время двенадцать часов, а в холле раздавался слабый перезвон. Многие часы стали. Дом словно умирал. Не было слышно привычного тик-так стрелок и маятников. Не слышно было и щелчков пружинок. А звонило всего несколько настенных часов. Медвежата, в общем-то как и кукушка с рыбкой сидели в своих домиках и не показывали носа.

Я бросилась заводить все часы. Мама в это время была на улице.

Она сказала мне, что мы некоторое время поживем здесь. А когда она вернулась, то наругалась на меня, за то, что я трогаю часы.

- Но дедушка попросил меня, - сквозь слезы оправдывалась я.

- Как мы теперь здесь будем жить? Это же… это же невыносимо.

Жить там и вправду оказалось тяжело. Потому что часы шли каждые своим временем. Теперь в холле стоял постоянный перезвон. Одни звонят в час ночи, другие в три, в четыре, в половине пятого и шестого… и только белка как положено, отмеряла время, пряча орешки в домик.

- Больше никогда не прикасайся к часам. Ты меня поняла?

Я ничего не ответила. Лишь опустила взгляд и убежала на улицу.

- Я слежу за часами, - шепнула я как-то дедушке.

- Молодец, - ответил он мне шепотом.

Дела его шли плохо. Но после того как я завела часы, мне показалось, он стал чувствовать себя лучше. По крайней мере я не видела боль в его лице.

В это лето, спустя неделю, когда мама уехала за продуктами, я тайком заводила часы. Бегая по всему холлу, я хотела успеть качнуть каждый маятник. Натянуть каждую пружинку и провернуть каждый ключик до того, как приедет мама.

Я увлеклась и не заметила, как она вернулась.

Мама открыла дверь, застав меня за тем, как я завожу часы с белкой.

- Я же тебе говорила! – строго сказал она и подойдя ко мне, схватила ключик и бросила в угол. – Не трогай часы!

- Но дедушка…

- Дедушка здесь не причем. Вот когда он вернется, пусть сам заводит свое старье. Если еще раз увижу, что ты притрагиваешься к часам, будешь с отцом в городе жить. Ты меня поняла?

- Поняла.

Мама подняла ключик и закинула в карман. Наверное, она собрала бы все ключики от часов, если бы знала, где они находятся.

С тех пор я не притрагивалась к часам.

С тех пор дом начал умирать у меня на глазах. Перезвон становился реже. Тише. Грустнее…

И с каждым новым днем мне было больно наблюдать за тем, как останавливаются маятники. Замирают стрелки. А забавные зверушки прячутся в свои домики, словно испугались страшного зверя.

Медвежата больше не колотили молоточками по маленькой наковальне. Рыбка не плавала короткий круг перед циферблатом, попугайчик не крутился на жердочке. Несколько кукушек навсегда укрылись в домиках. И только деревянная белочка с пушистым хвостиком продолжала хватать орешки и прятаться за двустворчатой дверцей.

В доме становилось пусто. Мне было грустно от того, что среди ночи ничто не звенит, не движется и не тикает.

Дому умирал. Вместе с домом умирал и дедушка.

Я тогда еще мало что понимала. Но из обрывочных фраз от взрослых понимала, что пошли какие-то осложнения. Что шансов с каждым днем становится все меньше.

Тогда я не придавала этому значение. Наверное, потому, что дедушка, превозмогая боль продолжал улыбаться мне. Разговаривал со мной. Горько, часто обрывая фразы и тяжело дыша, но разговаривал:

- Как там мои птички? Как там мои белочки? – спрашивал он.

- Хорошо, - врала я и прятала взгляд.

Я так и не сказала ему, что почти все они молчат. Как не сказала и то, что мне страшно от этой тишины.

Последние слова, которые я услышала от дедушки были самыми милыми словами в моей жизни:

- Подойди бельчонок, - тяжело сказал он. Я подошла по правую сторону от него, так как вся левая сторона его тела плохо работала. Он положил морщинистую руку мне на плечо, которая больше не пахла маслом и деревом. – Ближе. – Я наклонилась. – Помни, что пока живет дело человека, жив и сам человек.

Тогда мне это не показалось чем-то громким и значимым. Обычные слова, привычного мне дедушки.

Через неделю я прохаживалась среди мертвых часов, рассматривая и представляя, как они звенят. Как выскакивают зверушки. Как они радуются, что наступило двенадцать часов. Или час. Или два.

Я поднялась в спальню к маме и перерыла все ее вещи в надежде отыскать заветный блестящий ключик. Но его нигде не было.

Тогда я пошла на хитрость и старалась узнать у мамы:

- Ты не видела ключик. Такой блестящий и маленький.

- От часов?

- Да, - отвечала я, боясь соврать.

- Не видела.

И сколько бы я ее не спрашивала она всегда отвечала одно:

- Нет у меня твоего ключика.

На следующий день, после завтрака мама уехала по делам, оставив меня одну. Я играла в своей комнате на втором этаже. Было тихо. Было безумно тихо. И тишина, казалось, захватила все пространство в доме. Огромные комнаты казались мертвыми. И я, маленькая девочка, боялась нарушить эту тишину. Разорвать ее.

Единственное что звучало в доме, было едва слышное тиканье последних часов. Время подходило к полудню. Я услышала, как часы начали звонить и как сумасшедшая побежала вниз.

Не знаю, что подтолкнуло меня сорваться с места к часам. Ведь когда перезвон пропал, я потеряла интерес и мне было неинтересно смотреть и слушать как пара последних часов отживают свой срок. А когда остались последние часы с белочкой, я совсем перестала спускаться чтобы посмотреть на это механическое представление.

Но в тот момент я буквально слетела по ступенькам и оказалась прямо перед ними.

Белочка выглянула из домика, схватила орешек (и как они только появляются эти орешки в кадушке перед ней) и спряталась в домике. Я тихо отсчитывала, наблюдая:

- …семь, восемь, девять.

Девять была последняя цифра. Потому что белка схватила свой последний орешек, повернулась и спряталась в домике. Дверцы плотно закрылись и дом умер.

Я с замиранием сердца ждала ее. Я надеялась, что сейчас дверцы откроются и белочка выйдет. Ведь в кадушке ее ждали еще три орешка. Но она не выходила.

Я почувствовала, как слезы начали скапливаться. Я постаралась сдержаться, но не смогла. Я хотела, как та белочка, спрятаться в своем домике и больше никогда его не покидать.

Плача, я закрылась в комнате.

Приехала мама и зашла ко мне.

Она выглядела очень расстроенной. Подойдя ко мне, она крепко обняла меня и начала гладить по волосам. Дрожащим голосом она сказала:

- Бельчонок… мне сейчас позвонили…

- Я знаю, - ответила я.

- Что ты знаешь?

- Что дедушка умер.

- Но…

- Потому что умерло его дело. – сказала я.

С тех пор прошло много лет. Часы с белочкой висят у меня в доме на самом видном месте. Мы с моим сынишкой Тимофеем всегда заводим их вместе. Но я до сих пор верю, что, если бы я тогда завела часы, дедушка бы остался жив.

Егор Куликов