Серия «Поэзия разных времён»

6

Артюр Рембо и его знаменитое стихотворение "Впечатление" в переводах на русский язык

Артюр Рембо и его знаменитое стихотворение "Впечатление" в переводах на русский язык

Предлагаю вниманию читателей одно из самых известных стихотворений Артю́ра Рембо́ «Впечатление». Скорее всего, большинство читателей с ним знакомо. Но, возможно, не всем известно, что это стихотворение является своего рода лидером по количеству переводов на русский язык (их около десятка).  Я хочу представить здесь три его лучших (на мой взгляд) перевода и дать, таким образом, возможность сравнить эти переводы между собой. Мне нравятся все три, правда, в порядке убывания: Б. Лившица, Г. Пе́тникова, П. Петровского. Но это моё личное, субъективное мнение, и не более того.
Этим я хочу подчеркнуть, что перевод – это не просто переложение какого-то произведения на другой язык, а настоящее, высокопробное искусство.
Другие переводы мне нравятся гораздо меньше, поэтому речь о них не идёт.

Итак:

Глухими тропами, среди густой травы,
Уйду бродить я голубыми вечерами;
Коснётся ветер непокрытой головы,
И свежесть чувствовать я буду под ногами.

Мне бесконечная любовь наполнит грудь.
Но буду я молчать и все слова забуду.
Я, как цыган, уйду – всё дальше, дальше в путь!
И словно с женщиной, с Природой счастлив буду.
Перевод Б. Лившица

В сапфире сумерек пойду я вдоль межи,
Ступая по траве подошвою босою.
Лицо исколют мне колосья спелой ржи,
И придорожный куст обдаст меня росою.

Не буду говорить и думать ни о чём, -
Пусть бесконечная любовь владеет мною.
И побреду, куда глаза глядят, путём
Природы – счастлив с ней, как с женщиной земною.
Перевод Г. Петникова

В синих сумерках лета я бродил бы хлебами
По тропинкам, обросшим щетиной колосьев,
Свежесть трав ощущая босыми ногами,
В волны влажного ветра мечтания бросив…

Ни о чем бы не думать; оставаясь безмолвным,
Отдаваться любви бесконечной приливу,
И идти бы всё дальше, точно цы́ган  бездомный,
В глубь природы, как с женщиной, с нею счастливый.
Перевод П. Петровского

Показать полностью 1
2

Избранные переводы стихов замечательных европейских поэтов

Общепризнанно - ни в одном другом языке нет такого конкурса поэтических переводов, как в русском. Этому способствовали не только известные достоинства русского языка, многогранность значений его слов, но и принципиальный подход к стихотворному переводу, которым русская поэтическая традиция отличается от той же западноевропейской.

К примеру, Поль Валери, говоря о французской традиции переложения стихов, игнорирующей передачу метра, рифмы, мелодии, звукозаписи подлинника, сравнил переводы великих поэтов с архитектурными чертежами, которые могут быть превосходными, но за которыми неразличимы сами дворцы, здания, храмы. Им недостаёт третьего измерения, которое превратило бы их из созданий мыслимых в зримые.

С самого начала русская традиция поэтического перевода такой путь отвергла. Но стремление сохранить в переводе «третье измерение» оригинала зачастую влечёт за собой такую трансформацию поэтического смысла, которая грозит превратить окончательную версию в другое стихотворение. Борьба за точность воссоздания и порождает множественность переводов.

А возможна ли трансформация без искажения? Теория перевода всё ещё не дала безусловно положительного ответа на этот вопрос, хотя некоторые переводчики не исключают такую возможность.

Ниже представлены переводы стихов замечательных поэтов, выполненные нашим переводчиком Вадимом Алексеевым, который в своих переводах всегда стремится сохранить не только ритм, но и то самое «третье измерение».

Избранные переводы стихов замечательных европейских поэтов

Шарль Бодлер

Воспарение
Там, внизу — облака, там, внизу — города,
Горы, реки, озёра — плывут как во сне.
Здесь — сияющий диск в фиолетовой тьме,
Здесь в эфире, летит за звездою звезда!

Мой рассудок, ты мечешься, как на костре,
То как смелый пловец — тебе все нипочем! —
Ты ныряешь во мрак, раздвигая плечом
Глубину бытия в сладострастной игре!

Унеси меня прочь! Эта жизнь — как миазм,
Дай отмыться от дрязг в просветлённой струе,
Дай глотнуть леденящее грудь питие,
Голубой эликсир, рвущий горло до спазм!

Позади суета ежедневных сует
Волочится за жизнью чугунным ядром,
Счастлив тот, кто рванулся упругим крылом
И вознёсся к полям, излучающим свет!

Тот, чьи мысли легко, словно стаи стрижей,
К небесам направляют свободный полёт,
Кто как бог, воспарив, вдохновенно прочтёт
Откровенья цветов и безмолвных вещей!

Предсуществование
Я долго жил в дворцах, исполненных дремоты,
Где бликов золотых слепящие рои
Меж мощных колоннад сверкали в забытьи,
И в сумерках цвели базальтовые гроты.

И волны, преломив хрустальные струи,
Торжественно влекли падения и взлеты,
Сплавляя в зыбкой мгле таинственные ноты
С закатом, чьи огни зажгли зрачки мои.

О да, я долго жил роскошно и устало
Среди спокойных грёз и медленных услад,
И голые рабы, ища мой скорбный взгляд,
Мне освежали лоб, качая опахала,

Стараясь с каждым днем все глубже проникать
В мучительный секрет, мне данный, чтоб страдать.

Соответствия
Природа — древний храм, где строй живых колонн
Обрывки смутных фраз роняет временами,
Мы входим в этот храм в смятенье, а за нами
Лес символов немых следит со всех сторон.

Как эха длинный вопль, блуждающий по кругу
В бездонной пустоте среди безмолвных гор,
Сливается с другим, так, словно зыбкий хор,
В нас запах, звук и цвет ответствуют друг другу.

Есть запах чистоты. Он пахнет, как дитя,
И зелен, как трава, и тих, как зов гобоя;
Но много есть иных, развратных, что шутя
Способны расколоть сознание любое!

Так ладан и сандал, так мускус и бензо́й
Влекут лавины чувств и мыслей за собой.

Враг
Моя юность прошла, словно буря над садом!
В блеске призрачных солнц этот бешеный шквал
Сразу весь урожай погубил своим градом
И с деревьев листву, искромсав, посрывал.

Вот и буре конец. Только я уже вряд ли
Соберу в том саду золотые плоды,
Надо землю ровнять, брать лопату и грабли,
Но воздаст ли Господь за благие труды?

И найдут ли — как знать? — новых мыслей растенья
Нежный сок, что весной возбудит их цветенье
В почве, вымытой словно песок у реки?

Время точит наш дух, и мы стонем от боли,
А невидимый Враг, всем мольбам вопреки,
Жрёт и жрёт нашу плоть, свирепея всё боле.

Неудача
Опять твой путь тернист и крут,
Сизиф! И пытка бесконечна,
Лишь с ней сравним мой тяжкий труд.
Жизнь коротка, Искусство — вечно.

Поэта сердце, что стучит,
Гремя, как барабан дырявый,
К погосту проклятому мчит
Прочь от гробниц, увитых славой.

Не счесть сокровищ под землёй,
Они лежат, объяты мглой,
Их землекопы не отроют.

Опять цветы на склонах гор,
Ничей не вдохновляя взор,
Бутоны нежные раскроют.

Небольшой комментарий к сонету «Неудача». Умерев и попав в Тартар, коринфский царь Сизиф упросил Аида - Гадеса отпустить его назад к людям, чтобы навестить жену, не воздавшую умершему посмертные почести. Аид поверил ему и отпустил. Но Сизиф не сдержал слова и не возвратился в царство мертвых. За это, после того как он прожил вторую жизнь и снова попал в Тартар, Аид наказал обманщика вечным тяжким, безрадостным и бессмысленным трудом: едва Сизиф вкатывал на вершину скалы огромный камень, как глыба скатывалась к подножью — и всё повторялось сначала бесконечное число раз.
Тема скалы и отколовшегося от неё камня, звучащая в сонете, имеет параллели в библейской мифологии. Когда Моисей вёл свой народ через пустыню, кончилась вода. Общество, возроптав, стало укорять предводителя за то, что он увёл соплеменников из Египта. И тогда Моисей услышал глас Господень, чтобы он попросил скалу, и скала даст воду из себя. Пророк ударил жезлом о скалу — и потекло много воды, и все напились (Числа 20:2). Камень, который откололся при этом от скалы, в христианстве символизирует Иисуса Христа и Новый Завет. Так, в «Литургическом богословии» поётся: «Камень нерукосечный от несекомыя горы, Тебе, Дево, краеугольный отсечеся, Христос, совокупивый расстоящаяся естества, тем, веселяся, Тя, Богородицу, величаем» (Октоих, Канон, 4 глас, 9 песнь).

Миф о Сизифе в контексте мифа о Моисее приобретает неожиданный символический смысл: камень, который Сизиф вкатывает на вершину скалы, из символа веры превращается в орудие пытки.

Сравнивая творческий акт с сизифовым трудом, Бодлер как бы полагает, что всякое произведение искусства заведомо несовершенно. В этом смысле несовершенно и само стихотворение «Неудача». Однако явные изъяны — композиционная невыстроенность, алогичность образных переходов — как раз подтверждает концептуальный смысл сонета: если эти «изъяны» допущены поэтом намеренно, то является ли «Неудача» неудачей?

Кстати, Валерий Брюсов назвал этот сонет «самым заносчивым» стихотворением Бодлера.

Необратимость
Ангел, славящий жизнь, вам знакомы страданья?
Скорбь, отчаянье, страх, если, стиснув виски,
Проклинаешь весь мир от бессильной тоски?
А гримасы стыда, а ночные рыданья?

Ангел братской любви, вы взывали к отмщенью?
Если, сжав кулаки от жестоких обид,
Человек небесам равнодушным грозит,
Отвергая того, кто призвал к всепрощенью?

Ангел добрых надежд, вы бывали в больницах,
Где свирепствует смерть? Вас бросало в озноб
От испуга, когда света жадного сноп
Восковой желтизной застывает на лицах?

Ангел вечной весны, вас пугали морщины?
Если старость пришлёт эту черную весть,
Вам достанет ли сил, чтоб однажды прочесть
В ненаглядных глазах состраданье мужчины?

Ангел всех совершенств, целомудренный гений,
Царь Давид захотел, прежде чем умереть,
Рядом с телом твоим свои мощи согреть,
Я же, грешный, прошу только кротких молений!

Необратимость
Тебе мой гордый стих! Коль с именем моим
К брегам иных эпох, к благословенным склонам
Он счастливо дойдёт, гонимый Аквилоном,
На белых парусах, как чудный серафим!

Потомкам о тебе напомнит мерный ритм
Унылый, как тамтам. Ты, жившая когда-то,
В читательских умах останешься распя́та,
Повиснув на цепях моих волшебных рифм.

Проклятая, пойми, что в этом мире пошлом
Никто и никогда, ни в будущем, ни в прошлом
Тебя бы не вознёс над смертною толпой!

Бронзоволикий бог, немое изваянье,
Сей мир поправшее бесплотною стопой,
В агатах глаз твоих победное сиянье!

Поль Верлен

Через три года
Толкнувши дверь, под скрип заржавленных пете́ль
Я медленно вошёл, предчувствуя обман,
В тот садик, где, блестя сквозь утренний туман,
Искрилася листвы росистая купель.

Всё так, как было. Я проверил всё: тоннель
Хмельного лозняка и трепетный платан,
И в чуткой тишине чуть слышимый фонтан
Роняет с шёпотом серебряным капель.

И розы иногда дрожали, как тогда
Кувшинки ветерок ласкал, едва дыша,
Здесь каждый стебелёк я вспомнил без труда.

Я также отыскал Веле́ду у воды,
Чья гипсовая плоть истлела и, шурша,
Всё сыплется под пошлый запах резеды.

Моя сокровенная мечта
Мне нравится мечтать о женщине одной,
Что мне с ней хорошо, и ей со мною тоже,
Что всё в ней на неё всегда так непохоже,
И мне с ней хорошо вдвоём, а ей со мной.

Она умеет быть и не совсем иной,
И не такой, как все. Она — одна. О боже,
Пусть это только сон, я знаю, пусть, и всё же
Мне дорог мой обман, наивный и блажно́й.

Блондинка ли она, брюнетка, что мне в этом?
А имя у неё, наполненное светом,
Из звонких тех имен, что вверены Судьбе.

И взгляд её похож на статуй взгляд далёкий,
А голос, он хранит, торжественный, в себе
Смысл изначальный слов утраченных глубокий.

Обет
Ах, первая любовь, томленья, розы-грёзы,
О странные глаза застенчивых подруг,
О трепетный союз ещё не смелых рук,
О клятвы, о слова, о боже — эти слезы!

О боже, с той поры лишь ропот и угрозы
Невидимых врагов мне чудятся вокруг,
Весну моих утрат зима сменила вдруг,
И вот уж дни мои полны угрюмой прозы.

И, словно сирота безродный, с той поры
Один, совсем один, без брата и сестры,
Я горестно терплю несчастье за несчастьем.

О та, что и без слов привыкла понимать,
О женщина! Когда, с заботой и участьем
Она порою в лоб целует нас, как мать.

Хорхе Луис Борхес

Эдипова загадка
О четырех ногах он в час рассвета,
Двуногий днем, а вечером трехногий,
Кто этот зверь, единый и премногий?
Бесстрастный сфинкс от смертных ждал ответа.

Мы суть Эдип. Он, к зеркалу прильнувший,
Есть тот, кто разгадал в отображенье
Чудовищного монстра — отраженье
Своей судьбы, его не обманувшей.

В эдиповой загадке, как в кошмаре,
Плодятся формы триединой твари,
Сплошной и непрерывной, как мгновенье.

Ваятель этой формы многоликой
Нам ниспослал из милости великой
Спасительный, бесценный дар забвенья.

В основе сонета — загадка Сфинкса, которую он задавал проходящим мимо людям. Если они отвечали на неё неправильно, он их убивал. Загадка звучит так: «Какое существо, обладающее голосом, ходит вначале на четырёх ногах, затем – на двух, а потом на трёх». Загадку смог отгадать только Эдип, после чего Сфинкс сам бросился в пропасть и погиб. Эта загадка - древнее иносказание о младенчестве, зрелости и старости человека.

Ответ Эдипа звучал так: «Это человек. После рождения он ползает на четвереньках, повзрослев, ходит на двух ногах, а в старости пользуется посохом».

Показать полностью 1
4

Александр Галич и его стихотворение "Когда я вернусь"

Предлагаю вниманию читателей одно из моих любимых стихотворений, написанных в эмиграции Александром Галичем. Размер стихотворения – ана́пест. Оно исполнялось в своё время и как песня, что я считаю неправильным – это стихотворение не стоит перекладывать на музыку.

Я позволил себе изменить в стихотворении несколько слов. Надеюсь, что это не сделало его восприятие хуже, чем у оригинала. А вот понятнее сделало точно.

Когда-то я считал, что слова «… Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом, Где с куполом синим не властно соперничать небо…» относятся к Измайловскому собору в Санкт-Петербурге (в то время - Ленинграде), у которого действительно голубой купол, усеянный серебряными звёздами. Но, похоже, что это не так, и речь идёт о какой-то московской, не самой известной, церкви. Возможно, к той, где в 1973-м году Галича крестил отец Мень.

Очень жаль, что судьба так жестоко обошлась с этим незаурядным человеком.

Когда я вернусь

Когда я вернусь — ты не смейся, — когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу навстречу теплу и ночлегу,
Я, вздрогнув от счастья, на нежный твой зов оглянусь.
Когда я вернусь…

Послушай, послушай — не смейся, — когда я вернусь,
Пройду турникеты, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный, раешный
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь.
Когда я вернусь…

Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моём…
Когда я вернусь…

Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый, запетый.
И я упаду, побеждённый своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои.
Когда я вернусь…

Александр Галич

Он так и не вернулся, – нелепо погиб от удара током в своей квартире в Париже, когда включал в розетку только что купленный в магазине радиоприёмник.
Похоронен на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Показать полностью
1

Великая поэзия итальянского Возрождения на примере сонетов Франческо Петрарки

У многих из нас отношение к католической церкви, а тем более, к её монахам, мягко говоря, далеко не самое доброжелательное. И для этого есть серьёзные причины. Те интриги, что происходили в Ватикане (во времена Петрарки – и в Авиньоне) в прошлом (и не прекращаются сегодня), вряд ли могут настроить кого-то на дружелюбное отношение к этому «государству в государстве».

И в этом «сообществе», где было много говори́льни о святости, но сама святость давно уже исчезла без следа, появился человек, принявший по причине бедственного положения после смерти отца, духовный сан и ставший монахом. Это позволило ему по протекции занять место капеллана в домашней церкви Авиньонского кардинала Джованни Колонна́ (Папский двор в тот период находился на юге Франции, в городе Авиньоне). Монахом он оставался до конца жизни.

Великая поэзия итальянского Возрождения на примере сонетов Франческо Петрарки

И то, что этот монах, Франческо Петрарка, стал величайшим гуманистом и великим поэтом эпохи Возрождения, можно назвать настоящим чудом.

Я не буду подробно описывать его биографию, желающие могут её найти без всяких проблем где угодно. Лучше на примере его самых прекрасных (на мой взгляд) сонетов покажу, что это был настоящий лирический гений. Конечно, в стихах присутствуют и архаизмы (всё-таки они были написаны почти 700 лет назад, на 200 лет раньше, чем рубаи Омара Хайяма), но, думаю, зацикливаться на этом не стоит. Заодно прошу обратить внимание тех, кто не в курсе, что классический итальянский сонет, будучи. как и шекспировский, стихотворением в 14 строк, имеет другую разбивку строф (он состоит из двух катренов и двух терцетов, тогда, как шекспировский сонет, появившийся гораздо позже, состоит из трёх катренов и резюмирующего двустишия) и, соответственно, другой ритм и рифму.

Все предлагаемые вниманию читателей сонеты относятся к циклу «Сонеты на жизнь Мадонны Лауры». Донна Лаура – реальная историческая личность, к которой Петрарка, будучи монахом, испытывал платоническую любовь (так утверждают его современники, я в этом не уверен) при её жизни, и до последних дней жизни сохранивший память о ней после её смерти.

CLXXXII

Сердца влюблённых с беспощадной силой
Тревога леденит, сжигает страсть,
Тут не поймёшь, чья пагубнее власть:
Надежды, страха, стужи или пыла.

Иных бросает в жар под высью стылой,
Дрожь пробирает в зной, что за напа́сть!
Ведь жаждущему просто в ревность впасть
И даже дев считать вздыхателями милой.

Я ж обречён лишь от огня страдать
И лишь от жажды гибну ежечасно,
Слова бессильны муку передать.

О, что мне ревность! Пламя так прекрасно!
Пусть видят в нём другие благодать,
Им не взлететь к вершине – всё напрасно.

Перевод А. Ревича

CXXXIV

Мне мира нет, – и брани не подъемлю.
Восторги, страх в груди, пожар и лёд.
Заоблачный стремлю в мечтах полёт –
И падаю, низверженный, на землю.

Сжимая мир в объятьях, - сон объемлю.
Мне бог любви коварный план куёт:
Не узник я, ни вольный. Жду – убьёт,
Но медлит он... – и вновь надежде внемлю.

Я зряч – без глаз, без языка – кричу.
Зову конец – и вновь молю «Пощады!»,
Кляну себя – и всё же дни влачу.

Мой плач – мой смех. Ни жизни мне не надо,
Ни гибели. Я мук своих – хочу…
И вот за пыл сердечный мой награда!

Перевод В. Иванова

LXXV

Язвительны прекрасных глаз лучи,
Пронзённому нет помощи целебной
Ни за морем, ни в силе трав волшебной.
Болящему от них – они ж врачи.

Кто скажет мне: «Довольно, замолчи!
Всё об одном поёт твой гимн хвалебный!» -
Пусть не меня винит, - их зной враждебный,
Что иссушил другой любви ключи.

Творите вы, глаза, непобедимым
Оружие, что точит мой тиран,
И стонут все под игом нестерпимым.

Уж в пепл истлел пожар сердечных ран,
Что ж день и ночь лучом неотвратимым
Вы жжёте грудь? И петь вас – я ж избра́н.

Перевод В. Иванова

LXI

Благословен день, месяц, лето, час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край и дол тот све́тел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!

Благословенна боль, что в первый раз
Я ощутил, когда и не приметил,
Как глубоко пронзён стрелой, что метил
Мне в сердце Бог, тайком разящий нас!

Благословенны жалобы и стоны,
Какими оглашал я сон дубрав,
Будя отзвучья имени мадонны!

Благословенны вы, что столько слав
Стяжали ей, певучие канцоны. –
Дум золотых о ней, единой, сплав!

Перевод В. Иванова

XLVIII

Огню огонь предела не положит,
Не сякнут от дождя глубины вод,
Но сходным сходное всегда живёт,
И чуждым чуждое питаться может.

А ты, Амур, чья власть сердца тревожит,
Вещей привычных нарушаешь ход,
И чем сильней к любимой нас влечёт,
Тем бо́льшее бессилье душу гложет.

Как жителей окрестных деревень
Струёй в верховьях оглушает Нил,
Как солнца не выдерживают взоры,

Так и с душою несогласный пыл,
Должно быть, убывает, что ни день:
Горячему коню – помехой шпоры.

Перевод Е. Солоновича

И в завершение поста мой самый любимый сонет Петрарки в переводе Е Солоновича:

XX

О вашей  красоте в стихах молчу
И, чувствуя глубокое смущенье,
Хочу исправить это упущенье
И к первой встрече памятью лечу.

Но вижу, бремя мне не по плечу,
Здесь не поможет всё моё уменье.
И знает, что бессильно, вдохновенье,
И я его напрасно горячу.

Не раз преисполнялся я отваги,
Но звуки из груди не вырывались.
Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?

Не раз перо я подносил к бумаге,
Но и рука, и разум мой сдавались
На первом слове. И опять сдались.

Показать полностью 1
0

Лирика. О любви и разлуке

Лирика. О любви и разлуке

***
В этом городе странном, полном мифов и тайн,

Где дурман Белой ночи сменяет декабрьская вьюга,
Мы с тобой повстречались случайно, совсем невзначай...
Но представить себе не могу я теперь нашу жизнь друг без друга.

Сонет любимой женщине
Твой образ - спутник дум моих и снов,
С ним неразрывно в памяти со мною
Мосты. каналы, лето, Петергоф,
Гранит Невы, что сблизил нас с тобою.

Любимая, проходят эти дни,
Но в памяти живут воспоминанья,
И даже нынче, у ворот зимы
Мы чувствуем их нежное дыханье.

Но всё течёт, и каждый новый миг
Несёт свои надежды и тревоги.
Ведь мир любви огромный многолик
И бесконечны у него дороги.

Пускай проходят вереницей дни,
Любовь с собой не унесут они!

***
Соберу я не звёзды, что с неба упали,
Соберу светлячков для тебя в темноте.
Я к земным полюсам приспособлю педали
И поеду навстречу твоей красоте!

Я возьму те слова, что приносит нам ветер,
И такие стихи для тебя напишу,
Что завидовать будут все бабы на свете,
Но прощенья у них я потом попрошу.

***
Глядит печаль огромными глазами
На золото осенних тополей,
На первый треугольник журавлей
И осень моросит её слезами.

Но вместе с тем, когда со всех сторон
Осенние листы шуршат так нежно,
Душа моя опять полна надеждой
И снова в ней звучит аккордеон.

***
Как странно! Ты мне снишься иногда,
А наяву не часто вспоминаю.
Короткая и странная, блажная
Была любовь у нас с тобой тогда.

Проходит день, вновь наступает вечер,
И, вроде, всё, как прежде, под Луной.
Лишь очень редки стали наши встречи
С тобой, теперь далёкой и чужой.

Лишь память о тебе – моя отрада,
Как сон, что нас в одной струе несёт,
Где наши души пребывают рядом,
Прекрасно понимающие всё.

***
Ничего я тебе не скажу.
Я тобой безнадежно болею.
Я желаю тебя и жалею,
Что с другой, не с тобою, дружу.

Чиркну спичкой – да здравствует свет!
И в оконном стекле отраженье
Повторит для меня на мгновенье
Твой до боли родной силуэт.

Показать полностью
3

Венок сонетов - одна из высших форм поэтического искусства

Уважаемые читатели. Наверно, многие из вас слышали это словосочетание: Венок сонетов. Но далеко не все представляют себе, что это за стихотворная форма. Вот как она характеризуется в литературе:
Венок сонетов — это архитектоническая (твёрдая) форма поэтического произведения, а также поэтическое произведение, написанное в этой форме. Венок сонетов состоит из 15 сонетов. Первая строка второго сонета совпадает с последней строкой первого сонета, первая строка третьего — с последней строкой второго и т. д. Четырнадцатый сонет завершается первой строкой первого сонета (как бы замыкается кольцо (венок) сонетов). Пятнадцатый сонет (так называемый магистрал) состоит из первых строк предшествующих 14 сонетов. Магистрал является тематическим и композиционным ключом (основой) венка. Обычно составление венка сонетов начинают с написания магистрала.
То, что вы прочитали, немного отдаёт канцелярщиной, чем-то бюрократическим. Но не торопитесь с выводами. Сейчас вы познакомитесь с двумя образцами такой поэзии и сможете убедиться, насколько это прекрасно.
Я позволил себе выбрать два Венка сонетов, посвящённых моему родному великому городу. Один из них написан замечательным поэтом и переводчиком Василием Бетаки и представляет собой классическую стихотворную форму «венка». Второй «венок» написан замечательной поэтессой Натальей Мартишиной, причём написан он ещё и в форме акростиха. Для этого ей пришлось слегка нарушить архитектонику стихотворной формы, но хуже от этого её «венок» не стал. Прочитав подряд сверху вниз первые буквы каждой строфы, вы узнаете, что там зашифровано.
Надеюсь, большинству из вас понравится то, с чем вы сейчас познакомитесь.

Наталья Марти́шина
Акровено́к сонетов

Наталья Мартишина

Наталья Мартишина

1.
Святой великий град имперской славы!
Ансамбли площадей, дворцов ряды!
На диком берегу создав заставы,
Крепила Русь заслоны от беды.
Торговый город-порт! Из православных
Прадедовых земель чрез гладь воды
Европе шли товары полноправно,
Товар шёл русским землям молодым!
Естественностью подлинного чуда
Развёртывался город, как цветок:
Бутон болот – и, будто ниоткуда,
Уж величавый пурпур-лепесток…
Роскошный ро́зан будто с неба взят!
Град поднялся, Петров державный град!

2.
Град поднялся, Петров державный град!
Стянул в кулак людей со всей России.
А как здесь злые ветры голосили!
Недобрый климат, сырость, холод, глад…
Кто знает, сколько гибло невпопад!
Теперь не счесть, но всё народ осилил –
Петру служили крепко крепостные:
Есть в сердце Русь – и нет других наград!
Так начинался град. Вчера заря
Елей лучистый в чахлые болота
Роняла… Нынче здесь костры горят!
Бегут мгновенья Го́рнего отсчета.
Уж родился великий град крещеный.
Россия будет, будет защищённой!

3.
Россия будет, будет защищённой!
Горят во тьме строителей костры.
Стоят на сваях первые заслоны,
А в топь ложатся первые мосты.
Но град невидим: мощь его ещё нам
Как тайна, не видна; лишь с высоты
Творец и царь взирают восхищенно:
Пред ними град встаёт из темноты!
Европу удивит он красотою,
Твердынею души пленит умы;
Един – и полон тайной неземною.
Разгадку три столетья ищем мы!
Бушует океан, гранитом сжат.
Упорные мосты в цепях дрожат!

4.
Упорные мосты в цепях дрожат!
Река течет серебряною ла́вой -
Глубинною волной должна качать
Святую колыбель грядущей славы:
А князя Александра образ взят
Не зря в основу; величаво Лавра
К своим чертам притягивает взгляд.
Там – мощи князя Невского, и прав был
Петр-царь, перенеся святой ковчег:
Единственна новейшая столица.
Теперь дух Александра – оберег:
Есть победитель-князь; победам – длиться!
Равнине сей сиять преображённой!
Блестят в дождях, звенят в ветрах колонны!

5.
Блестят в дождях, звенят в ветрах колонны!
Уводят шпили бег проспектов ввысь.
Ребристые дворцы, плеск триколоров…
Громады фабрик рядом поднялись.
Сады сиренью дышат упоённо,
А с круч мостов глядят скульптуры вниз.
На волнах – корабли, шумят знамёна! –
Качаются в ветрах и твердь, и высь.
То – фейерверк, то – прогремит парад…
Перед тобою – явь, а сон – былое:
Есть домик на брегу – он мал на взгляд,
То дом Петра – он стар, из бревен скроен,
Его оконца в прошлое глядят…
Равнинный берег, топь – и райский сад!

6.
Равнинный берег, топь – и райский сад!
Бегущие стремительно аллеи,
Укромные беседки – наугад,
Рельефы светят, статуи белеют…
Гортензии и розы тешат взгляд…
Садовые решётки бронзовеют –
А Тула поставляет, как в музеи,
На брег Невы резной чугун оград:
К листку листок, к виньетке завиток…
То арка, то прекраснейшая роза…
Поэзия восторга, точность прозы!
Есть музыка в узорах, говорят…
То не чугун – хора́л: аккорд плененный…
Европа ныне смотрит удивлённо.

7.
Европа ныне смотрит удивлённо:
Раскинулся средь топей и равнин
Блестящий град, духовно-озарённый.
У всей планеты он такой один!
Решительно поднялся равелин –
Гигантскою звездою бастионной
Сияет крепость; всяк пройдет с поклоном,
Ан не возвысит взор надменный финн!
Над рябью верст два шпиля вознеслись:
Крест на Соборе и Адмиралтействе…
Тягучая волна да неба высь –
Петр-камень, Петр – твердыня в их семействе.
Есть им опора: третья суть, явись!
Три сотни лет – вот миг: столицы жизнь!

8.
Три сотни лет – вот миг: столицы жизнь!
Едва царь-плотник здесь затеплил пламень
Российской верфи – как уже судами
Балтийские просторы занялись!
Упруги паруса; трепещет высь,
Россия вдаль летит под парусами,
Гром-камень из болот ижорских сами –
Стотысячепудовый – взять смогли!
А нынче камень – памятник Петру.
На площади Сената пред народом
Конь медный взвился вверх в стальном ветру –
То правит Пётр тяжелой дланью славной –
Поверг змею, чтоб путь открыть к добру -
Есть только миг – он в этом мире главный.

9
Есть только миг – он в этом мире главный.
Творит твердыню русский государь.
Есть годы царства – и мгновенья славы,
Реальный миг – и сказочная даль…
Благое дело Петр задумал встарь:
Устроил нам наследство – град стоглавый,
Резной гранитный драгоценный ларь –
Грядущее наследие державы.
Смотри: театры блещут светом лож,
А музыка струится неземная,
Науки совершенством удивляют,
Картинный зал на пиршество похож…
Темна в Неве вода, но к небу, ввысь,
Порывисто скульптуры поднялись…

10.
Порывисто скульптуры поднялись:
Есть невечерний свет – зари замета
Трепещет, проскользнув в иную жизнь –
Есть край земли – наверно, здесь, не где-то.
Равнина с океаном обнялись,
Белопечальна ночь в начале лета,
Уже нет тьмы, и под покровом света
Реальность переходит в миражи.
Где музыка, где – белые стихи,
Сонетов четкий строй, ряды гармоний?
А где же мы с тобой? – всё в свете тонет,
Ночь звёзд белее, призрачней строки…
Колокола качнутся величаво –
Торжественны соборов мощных главы.

11.
Торжественны соборов мощных главы
Преображенский, Троицкий собор,
Екатерининский, Никольский… право,
Так и не счесть – но каждый манит взор!
Есть храмы – будто стражи у заставы:
Раздел земли, воды, небесных гор
Берут под свой контроль, и величаво
Уводят нас в немеркнущий простор.
Резным каменьем церковь небольшая
Глядится, словно в зеркало, в канал.
Само пространство церковь украшает –
А как под солнцем радужна она!
Нева за Воскресеньем-на-Крови
Качает корабли, как птиц живых…

12.
Качает корабли, как птиц живых,
Тревожный ветер северного моря.
Перед судьбой смиряясь, с веком споря –
Единоборство всех веков мирских.
Тот назван золотым, а этот – лих,
Есть в каждом веке вдосталь счастья, горя,
Разумных дел – то в ладе, то в раздоре,
Без бед прожить и часа не могли.
У пушкинской поры свои стихи,
Рёв революций рвёт былые ритмы,
Где плач трущоб, где гимн святой молитвы –
Санкт-Петербург, всё в сердце сбереги!
Ах, три столетья в песне удержать бы!
Нева в моря выносит флаг державы.

13.
Нева в моря выносит флаг державы.
К заре заря бежит, к волне – волна.
Тут знамя революции держала
Правительства народная стена.
Есть и другая веха нашей славы:
Труд в честь страны Советов, и она
Естественною статью величавой
Росла и крепла… Грянула война,
Блокада… Город встал на подвиг ратный,
У каждого война брала оброк –
Редела жизнь… Но Ленинград блокадный,
Голодный, мёрзлый – всё одюжить смог.
Сломил врага… О рана, заживи!
Адмиралтейство шпилем режет высь…

14.
Адмиралтейство шпилем режет высь…
Начало века – новая страница.
Каким ты будешь? Что тебе приснится?
Таким, как есть – в легендах отзовись!
Петро́полем прекрасным появись –
Единовластен Петроград-столица,
Твёрд Ленинград – а в волнах отразится
Единственная трепетная жизнь…
Рапсодией ли, огненной строфой,
Букетом акварелей величавых –
Уметь бы нам сложить, о град-герой,
Рассказ о трёх столетьях в честь державы!
Гранит и бронза – верен образ твой,
Святой великий град имперской славы!

15. Магистрал.
Святой великий град имперской славы!
Адмиралтейство шпилем режет высь…
Нева в моря выносит флаг державы.
Качает корабли, как птиц живых…
Торжественны соборов мощных главы.
Порывисто скульптуры поднялись…
Есть только миг – он в этом мире главный.
Три сотни лет – вот миг: столицы жизнь!
Европа ныне смотрит удивлённо.
Равнинный берег, топь – и райский сад
Блестят в дождях, звенят в ветрах колонны!
Упорные мосты в цепях дрожат!
Россия будет, будет защищённой!
Град поднялся, Петров державный град!

Василий Бета́ки. Четвёртый венок сонетов

Василий Бетаки

Василий Бетаки

1.
Европа — остров. Тесно городам
В дикарском окруженье океанов,
В истерике рок-н-рольных барабанов
И пестроте взбесившихся реклам,
Им всё равно, неоновым огням,
Скользить по стёклам, стали и бетонам,
Или спускаться по дубовым кронам
И по крутым готическим камням.
Хоть дуврских скал белесая стена
И критская прозрачная волна
По счастью чужды яркости Востока,
Но слышатся зурна́ или там-там,
Но движутся пустыни к воротам,
Отмеченным кривой печатью Рока!

2.
Отмеченным кривой печатью Рока,
Ты в памяти остался, Вавилон —
Жестокий, древний, азиатский сон —
Европе от него немного прока:
Рим, а не ты, был у её истока,
И до сих пор латинской бронзы звон
Живёт, колоколами повторён,
И готикою вознесён высоко.
Тут не был ни Чингиз, ни Тамерлан,
И только полумесяцем Осман
Взмахнул, и флейты взвизгнули жестоко,
И янычары хлынули толпой,
Но мир поверил в добрый жребий твой,
Имперской Вены темное барокко.

3.
Имперской Вены тёмное барокко,
Крутые кровли царственных громад,
В узорных вёрстах золотых оград
И пятнах затуманившихся окон.
Столица полумира! Одиноко
В игрушечной, остаточной стране
Чуть не в границу упираясь боком,
Торчишь, сама с собой наедине.
Ты так знакома мне (да ведь по сути,
Всех брошенных столиц подобны судьбы)
И всё-таки стократ роднее нам
Нормандский ветр, неверный и упругий,
Кленовый мусор на каналах Брюгге
И акварельно-тихий Амстердам.

4.
И акварельно-тихий Амстердам
Как прежде дёгтем пахнет и канатом.
О, корабельный вкус солоноватый,
К кирпичным прилепившийся домам,
Где ивы, наклоняясь к берегам,
Краснеют всей листвой белесоватой,
Когда цепей скрипучею сонатой
Звучит закат, гуляя по мостам,
И молкнет шелест вёсел; и старинны,
Как сцены открываются витрины,
Дав место архаическим бл*дям,
И дремлют фонари над каждой Летой…
Да, — выглядит совсем иной планетой
Базарный Рим, пустивший толпы в храм!

5.
Базарный Рим, пустивший толпы в храм —
Извечная столица ротозеев,
Святынь, котов, лавчонок, колизеев…
(Скучает хлыст Христов по торгашам!)
И если в ночь по гулким площадям
Пройтись от конской задницы зелёной
И до волшебной, факельной Навоны,
Где пиццы и гравюры пополам —
Так важничает каждое окно,
Квиритской неприступности полно,
А Форум — как сенаторская склока…
Но мостик перейди — и ты спасён:
Трасте́вере! Гитар бездумный звон,
Бульварная, парижская, морока…

6.
Бульварная парижская морока
Смешала всё: чиновников и фей,
Такси, арабов, зеркала кафе,
В одно лицо — клоша́ра и Видо́ка.
Иное дело — улочки в Маре́:
Дворцы — принцессами в ослиной коже.
И остров Сен-Луи в густой заре,
Где жил Бодлер, и я столетьем позже.
Не всякий мушкетёрски весел, как
Некрасов, что из кабака в кабак
По Сен-Жермен — беспечно, как сорока…
Ему бы — день да ночь, да сутки прочь!
А мне — твою тревогу превозмочь,
Печальный Лондон, в ожиданье срока.

7.
Печальный Лондон! В ожиданье срока
Осенних парков чуть желтеет сон,
Но зелен вечно бархатный газон,
Как стол бильярдный, ждущий одиноко
Викторианской белизны колонн.
И час игры подходит — слышишь звон?
Биг Бен, Биг Бен, о, до чего ж далёко
Империей моряцкой разнесён
Твой хриплый голос рынды корабельной,
Твой облик романтический и цельный,
И даже уничтоженный туман
Не оборвал судьбы твоей старинной,
И всё all right бы, если б не Берлин — но
Берлин — почти смертельно — пополам!

8.
Берлин — почти смертельно пополам,
Когда ещё срастётся эта рана?
Откроет ли проход удар тарана
В Унтер-ден-Линден из Курфюрстендамм?
Цена drei Groschen топовым грома́м:
Пока они там в небе отдыхают,
Тиргартенские липы засыхают,
Гуляет серый страх по площадям.
Кривых реклам аляповатый свет
Рассеет ли его? Скорее — нет!
Тревожно засыпают переулки,
Завидуют, как скуки не тая,
На судьбы европейские плюя,
Женева дрыхнет в плюшевой шкатулке.

9.
Женева дрыхнет. В плюшевой шкатулке
Лежат часы. И все они — стоят.
Их столько, что мостить дорогу в ад
"Омегами" — куда дешевле булки!
Ещё дешевле тот, пустой и гулкий
Особо-Обдурённых-Наций ряд,
Где ульями таинственно гудят
Всесветных шпионажей закоулки.
И в брызгах распыли́в огни Лозанн,
Интернациональнейший фонтан
Зовёт на пароходные прогулки
По озеру… Ну, кто же в том краю
Посмеет вспомнить, что в земном раю
Москва бетоном душит переулки?

10.
Москва бетоном душит переулки,
Стейт-билдинги как доты громоздя.
Вставная челюсть города, Арбат —
Эдем бюрократической прогулки.
И поскучнел навек Нескучный сад,
И Сивцев Вражек съеден силой вражьей,
Зато у мавзолея та же стража,
И проступают пятна, пятна, пят…
Но людям говорят, что это — розы.
Кровь можно смыть в конце концов, но слёзы
С колымских скал или кремлёвских плит
Подошвами годов не оттирают.
Ливан горит… Камбоджа вымирает…
И в лихорадке мечется Мадрид.

11.
И в лихорадке мечется Мадрид.
Ей — больше тыщи лет! Иль вы забыли —
Сюда её арабы затащили,
Когда Роланд был басками побит…
У нас давно монгольский дух забыт,
У них — жужжит дыхание пустыни,
И география к чертям летит:
Мы — Запад, а они — Восток поныне:
И апельсины есть, и нет дорог —
Верней, одна — ни вдоль, ни поперёк,
И та старательно обходит горы.
В песках и скалах каждый поворот
В Альгамбру мавританскую ведёт.
Так чем дышать? Один остался город…

12.
Так чем дышать? Один остался город,
В который азиатский дух не вхож,
Где в переулках — ветра финский нож,
И небосвод корабликом распорот.
Куда же ты плывёшь? Пока плывёшь,
Российская моряцкая отвага —
Крест голубой с андреевского флага
Дешёвкой алых тряпок не сотрёшь!
Не оторвать от этих берегов
Ключи Петра и Павла - вечный зов,
И если глотки заткнуты соборам,
То рекам не предпишешь тишину!
И вот — один такой на всю страну,
И тот лишённый имени, в котором…

13.
И тот, лишённый имени, в котором
Таится Камень-Пётр, небесный гром.
Недаром Храм, как сказано, на нём
Воздвигнут был над сумрачным простором
Не царской блажью, а судьбы укором!
Ещё не родилось и слово "князь" —
Уж Росским Морем Балтика звалась,
А воин новгородский — варио́ром,
Варягом, вором (Древний смысл — воитель.
Не нравится звучанье? Извините,
Слова меняют чаще смысл, чем вид!)
Словенам, руссам, кривичам и чуди —
Сын Новгорода вам столицей, люди,
Вода, колонны, ветер и гранит…

14.
Вода, колонны, ветер и гранит
В стране озёрной, хвойной и туманной.
Широкий, низкий, жёлто-белый, санный,
Каретный, золотой, садовый… странный:
Сонетную строфу, и ту скривит!
А сам квадратной мертвенностью плит
Задавлен в дисциплине барабанной!
Он — вечный заговор, бунтарский ритм!
Когда со шпиля ангел просигналит,
И плиты в воду с берегов повалят,
Как в Ерихоне — значит быть бунтам!
Сам Бронзовый с Гром-Камня вмиг соскочит:
Трясись, Москва! Он — всё перекурочит.
Европа — остров, тесно городам!

15. Магистрал
Европа — остров. Тесно городам,
Отмеченным кривой печатью Рока.
Имперской Вены тёмное барокко
И акварельно-тихий Амстердам,
Базарный Рим, пустивший толпы в храм,
Бульварная парижская морока,
Печальный Лондон в ожиданье срока,
Берлин, почти смертельно пополам,
Женева дрыхнет в плюшевой шкатулке,
Москва бетоном душит переулки,
И в лихорадке мечется Мадрид,
Так чем дышать? Один остался город
И тот, лишённый имени, в котором
Вода, колонны, ветер и гранит.

Примечания к венку сонетов Василия Бетаки (примечаний к произведению Н. Мартишиной не требуется):
1. Сонет №5: - Навона – имеется в виду площадь Наво́на в Риме. Квиритской неприступностью... - сами римляне называли себя квиритами. Трасте́вере – исторический район Рима на восточном склоне холма Яникул, спускающегося к Тибру (на итальянском Тибр - Тевере).

2. Сонет №6: - клошар - парижский нищий, попрошайка, Видо́к – знаменитый парижский бандит, ставший затем полицейским, с большим успехом отлавливавшим своих бывших «коллег». Маре́ – исторический фешенебельный район в центре Парижа.

3. Сонет №8: Берлин почти смертельно пополам - имеется в виду, что после Второй мировой войны Берлин был разделён на Восточный и Западный.

4. Сонет №10: Сивцев Вражек – старинный, существующий и в настоящее время, переулок в Центральном административном округе Москвы.

5. Сонет №12: когда В. Бетаки писал этот «венок», город назывался Ленинградом, и «азиатским духом» в нём действительно ещё не пахло.

6. Сонет №13. «…и тот, лишённый имени» - повторимся, в момент написания сонета исторического имени, данного основателем, город был лишён. Назывался он Ленинградом.

Надеюсь, уважаемые читатели, что вы узнали что-то новое, касающееся высокой поэзии, и что кому-то из вас это понравилось.

Показать полностью 2

Царское Село А.С. Пушкина

В памяти А.С. Пушкина одни из самых ярких воспоминаний были связаны с его учёбой в Царскосельском лицее.

Этой теме посвящено, как воспоминание, его знаменитое стихотворение "19 октября". В нём великий поэт вспоминает своих лицейских друзей (некоторых - поимённо).

Мне больше всего нравится одна строфа этого стихотворения:

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

И Царское Село было для Пушкина действительно отечеством, где он всегда чувствовал себя, как дома.

Предлагаю читателям ещё один шедевр великого поэта: четверостишие, посвящённое одной из царскосельских скульптур, написанное в размере древнегреческого гекзаметра:

Царскосельской статуе

Урну с водой уронив, об утёс её дева разбила.
Дева печально сидит, праздный держа черепок.
Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой,
Дева над вечной струёй вечно печальна сидит.

Царское Село А.С. Пушкина

На это четверостишие команда поэтов под псевдонимом "Козьма Прутков" написала шуточный ответ, также гекзаметром:

Чуда не вижу я в том: генерал-лейтенант Захаржевский
Дно у сосуда пробив, воду пустил сквозь него.

Во времена установки статуи генерал-лейтенант Я.В. Захаржевский был управляющим Царскосельского, Петергофского и Гатчинского дворцовых управлений.

Показать полностью 1
4

Английская поэзия XIV - XIX вв. в переводах русских поэтов

Представляю участникам "Сообщества поэтов» несколько избранных произведений из  английской поэзии  XIV – XIX веков в переводах замечательных русских поэтов. Некоторые, особенно проникновенные, на мой взгляд, произведения, представлены и в оригинале. Читатели, свободно владеющие английским языком, смогут сравнить оригинал и перевод и ещё раз убедиться, что перевод – это высокое искусство.

ВОРОН К ВОРОНУ ЛЕТИТ. (Старинная баллада).

Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
«Ворон! Где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?»

Ворон ворону в ответ:
«Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый.

Кем убит и отчего,
Знает сокол лишь его,
Да кобылка вороная,
Да хозяйка молодая».

Сокол в рощу улетел,
На кобылку не́друг сел,
А хозяйка ждёт мило́го,
Не убитого, живого.

Перевод А.С. Пушкина

КОРОЛЕВА ЭЛИНО́́Р (Старинная баллада)

Королева Британии тяжко больна,
Дни и ночи её сочтены.
И позвать исповедников просит она
Из родной, из французской страны.

Но пока из Парижа попов привезёшь,
Королеве наступит конец…
И король посылает двенадцать вельмож
Лорда-маршала звать во дворец.

Тот верхом прискакал к своему королю
И колени склонить поспешил,
- О, король, я прощенья, прощенья молю,
Если в чём-нибудь я согрешил!

- Я клянусь тебе жизнью и троном своим:
Если ты виноват предо мной,
Из дворца моего ты уйдёшь невредим
И прощённый вернёшься домой.

Только плащ францисканца на панцирь надень.
Я оденусь и сам, как монах.
Королеву Британии завтрашний день
Исповедовать будем в грехах!

Рано утром король и лорд-маршал тайком
В королевскую церковь пошли,
И кадили вдвоём, и читали псалом,
Зажигая лампад фитили.

А потом повели их в покои дворца,
Где больная лежала в бреду.
С двух сторон подступили к ней два чернеца,
Торопливо крестясь на ходу.

- Вы из Франции оба, святые отцы? –
Прошептала жена короля.
- Королева, - сказали в ответ чернецы, -
Мы сегодня сошли с корабля!

- Если так, я покаюсь пред вами в грехах
И верну себе мир и покой!
- Кайся, кайся! – печально ответил монах.
- Кайся, кайся! – ответил другой.

- Я неверной женою была королю,
Это первый мой тягостный грех.
Десять лет я любила и нынче люблю
Лорда-маршала больше, чем всех!

Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
- Кайся, кайся! – сурово ответил монах.
А другой отозвался: - Аминь!

- Зимним вечером ровно три года назад
В этот кубок из хрусталя
Я украдкой за ужином всыпала яд,
Чтобы всласть напоить короля.

Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
- Кайся, кайся! – угрюмо ответил монах.
А другой отозвался: - Аминь!

- Родила я в замужестве двух сыновей,
Старший сын и хорош, и пригож,
Ни лицом, ни умом, ни отвагой своей
На урода отца не похож.

А другой мой малютка плешив, как отец,
Косоглаз, косолап, кривоног!..
- Замолчи! – закричал косоглазый чернец.
Видно, больше терпеть он не мог.

Отшвырнул он распятье, и. сбросивши с плеч
Францисканский суровый наряд,
Он предстал перед ней, опираясь на меч,
Весь в доспехах от шеи до пят.

И другому аббату он тихо сказал:
- Будь, отец, благодарен судьбе!
Если б клятвой себя я вчера не связал,
Ты бы нынче висел на столбе!

Перевод С.Я. Маршака.

Уильям Шекспир. Сонеты.

Сонет 21

Не соревнуюсь я с творцами од,
Которые раскрашенным богиням
В подарок преподносят небосвод
Со всей землёй и океаном синим.

Пускай они для украшенья строф
Твердят в стихах, между собою споря,
О звёздах неба, о венках цветов,
О драгоценностях земли и моря.

В любви и в слове – правда мой закон,
И я пишу, что милая прекрасна,
Как все, кто смертной матерью рождён,
А не как Солнце или Месяц ясный.

Я не хочу хвалить любовь мою, -
Я никому её не продаю!

Перевод С.Я. Маршака.

Sonnet 21

So is it not with that Muse,
Stirr’d by a painted beauty to his verse,
Who heaven itself for ornament doth use,
And every fair with his fair doth rehearse,
Making a complement of proud compare,
With sun and moon, with earth and sea’s rich gems,
With April’s first-born flowers, and all things rare
That heaven’s air in this huge rondure hems.
O, let me, true in love is as fair
And then believe me, my love is as fair
As any mother’s child, though not so bright
As those gold candles fixt in heaven’s air:
Let them say more that like of hearsay well;
I will not praise that purpose not to sell.

Сонет 22

Уж если ты разлюбишь, – так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре,
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!

И если скорбь дано мне превозмочь,
Не наноси удара из засады.
Пусть бурная не разрешится ночь
Дождливым утром – утром без отрады.

Оставь меня, но не в последний миг,
Когда от мелких бед я ослабею.
Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,
Что это горе всех невзгод больнее,

Что нет невзгод, а есть одна беда –
Твоей любви лишиться навсегда.

Перевод С.Я. Маршака

Sonnet 22

Then hate me when thou wilt; if ever, now;
Now, while the world is bent my deeds to cross,
Join with the spite of fortune, make me bow,
And do not drop in for an after-loss;
Ah, do not, when my heart hath ‘scaped this sorrow,
Come in the rearward of a rainy morrow,
Give not a purprosed overthrow.
To linger out a purposed overthrow.
If thou wilt leave me, do not leave me last,
When other petty griefs have done their spite,
But in the onset come: so shall I taste
At first the very worst of fortune’s might;
And other strains of woe, which now seem woe,
Compared with of thee will not seem so.

Роберт Бёрнс

***

Пробираясь до калитки
Полем вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки
Вечером во ржи.

Очень холодно девчонке,
Бьёт девчонку дрожь,
Замочила все юбчонки.
И́дя через рожь.

Если кто-то звал кого-то
Сквозь густую рожь,
И кого-то обнял кто-то,
Что с него возьмёшь?

И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи!..

Перевод С.Я. Маршака.

Джордж Гордон Байрон

***

Прости! Коль могут к небесам
Взлетать молитвы о других,
Моя молитва будет там,
И даже улетит за них!

Что пользы плакать и вздыхать?
Слеза кровавая порой
Не может более сказать,
Чем звук прощанья роковой!..

Нет слёз в очах, уста молчат,
От тайных дум томится грудь,
И эти думы – вечный яд, -
Им не пройти, им не уснуть!

Не мне о счастье бредить вновь. –
Лишь знаю я (и мог снести),
Что тщетно в нас жила любовь,
Лишь чувствую – прости, прости!

Перевод М.Ю. Лермонтова.

Перси Биши Шелли

***

Слишком часто заветное слово людьми осквернялось,
Я его не хочу повторять.
Слишком часто заветное слово презреньем встречалось,
Ты его не должна презирать.

И слова состраданья, что с уст твоих нежных сорвались,
Никому я отдать не хочу.
И за счастье надежд, что с отчаяньем горьким смешались,
Я всей  жизнью своей заплачу.

Нет того в моём сердце, что в мире любовью зовётся,
Но молитвы отвергнешь ли ты?
Неудержно вкруг Солнца воздушное облачко вьётся,
Упадает роса на цветы.

Полночь ждёт, чтобы снова зари загорелося око,
И отвергнешь ли ты, о, мой друг,
Это чувство святое, что манит куда-то далёко,
Прочь от наших томительных мук?

Перевод К.Д. Бальмонта.

Джон Китс

Девонширской девушке

Девушка с фермы, куда ты идёшь
И что ты несёшь в корзинке?
Ты – сельская фея, ты сливок свежее,
Не дашь ли хлебнуть из крынки?

Люблю я, мой друг, зелёный твой луг
И склоны с блуждающим стадом.
Но быть бы вдвоём нам в местечке укромном,
Два бьющихся сердца – рядом!

Завешу я шалью твоей деревцо,
И, лёжа в лесу на опушке,
Мы будем смотреть маргаритке в лицо
С душистой зелёной подушки.

Перевод С.Я. Маршака.

Роберт Льюис Стивенсон

Ве́ресковый мёд (Баллада)

Из вереска напиток забыт давным давно.
А был он слаще мёда, хмельнее, чем вино.
В котлах его варили и пили всей семьёй
Малютки-медовары в пещерах под землёй.

Пришёл король шотландский, безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пи́ктов к скалистым берегам.
На вересковом поле, на поле боевом
Лежал живой на мёртвом, а мёртвый - на живом.

Лето в стране настало, вереск опять цветёт,
Но некому готовить вересковый мёд.
В своих могилах тесных, в горах родной земли
Малютки-медовары приют себе нашли.

Король по склону едет на боевом коне,
А рядом реют чайки с обрывом наравне.
Король глядит угрюмо: «Опять в краю моём
Цветёт медвяный вереск, а мёда мы не пьём!».

Но вот его вассалы приметили двоих
Последних медоваров, оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня, щурясь на белый свет, –
Старый горбатый карлик и мальчик пятнадцати лет.

К берегу моря крутому их привели на допрос.
Но ни один из пленных слова не произнёс.
Сидел король шотландский, не шевелясь, в седле,
А маленькие люди стояли на земле.

Гневно король промолвил: «Пытка обоих ждёт,
Если не скажете, черти, как вы готовите мёд!»
Сын и отец молчали, стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними, в море катились валы.

И вдруг голосок раздался: «Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою с глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти, жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну!» - карлик сказал королю.

Голос его воробьиный резко и звонко звучал:
«Тайну давно бы я выдал, если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко, гибель ему нипочём.
Мне продавать свою совесть совестно будет при нём.

Пусть его крепко свяжут и бросят в пучину вод.
А я научу шотландцев готовить старинный мёд!».
Сильный шотландский воин мальчика крепко связал
И бросил в открытое море с прибрежных отвесных скал.

Волны над ним сомкнулись, замер последний крик…
И эхом ему отозвался с обрыва отец-старик.
«Правду сказал я, шотландцы, От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды.

А мне костёр не страшен, пускай со мной умрёт
Моя святая тайна – мой вересковый мёд!».

Перевод С.Я. Маршака.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!