Английская поэзия XIV - XIX вв. в переводах русских поэтов⁠⁠

Представляю участникам "Сообщества поэтов» несколько избранных произведений из  английской поэзии  XIV – XIX веков в переводах замечательных русских поэтов. Некоторые, особенно проникновенные, на мой взгляд, произведения, представлены и в оригинале. Читатели, свободно владеющие английским языком, смогут сравнить оригинал и перевод и ещё раз убедиться, что перевод – это высокое искусство.

ВОРОН К ВОРОНУ ЛЕТИТ. (Старинная баллада).

Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
«Ворон! Где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?»

Ворон ворону в ответ:
«Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый.

Кем убит и отчего,
Знает сокол лишь его,
Да кобылка вороная,
Да хозяйка молодая».

Сокол в рощу улетел,
На кобылку не́друг сел,
А хозяйка ждёт мило́го,
Не убитого, живого.

Перевод А.С. Пушкина

КОРОЛЕВА ЭЛИНО́́Р (Старинная баллада)

Королева Британии тяжко больна,
Дни и ночи её сочтены.
И позвать исповедников просит она
Из родной, из французской страны.

Но пока из Парижа попов привезёшь,
Королеве наступит конец…
И король посылает двенадцать вельмож
Лорда-маршала звать во дворец.

Тот верхом прискакал к своему королю
И колени склонить поспешил,
- О, король, я прощенья, прощенья молю,
Если в чём-нибудь я согрешил!

- Я клянусь тебе жизнью и троном своим:
Если ты виноват предо мной,
Из дворца моего ты уйдёшь невредим
И прощённый вернёшься домой.

Только плащ францисканца на панцирь надень.
Я оденусь и сам, как монах.
Королеву Британии завтрашний день
Исповедовать будем в грехах!

Рано утром король и лорд-маршал тайком
В королевскую церковь пошли,
И кадили вдвоём, и читали псалом,
Зажигая лампад фитили.

А потом повели их в покои дворца,
Где больная лежала в бреду.
С двух сторон подступили к ней два чернеца,
Торопливо крестясь на ходу.

- Вы из Франции оба, святые отцы? –
Прошептала жена короля.
- Королева, - сказали в ответ чернецы, -
Мы сегодня сошли с корабля!

- Если так, я покаюсь пред вами в грехах
И верну себе мир и покой!
- Кайся, кайся! – печально ответил монах.
- Кайся, кайся! – ответил другой.

- Я неверной женою была королю,
Это первый мой тягостный грех.
Десять лет я любила и нынче люблю
Лорда-маршала больше, чем всех!

Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
- Кайся, кайся! – сурово ответил монах.
А другой отозвался: - Аминь!

- Зимним вечером ровно три года назад
В этот кубок из хрусталя
Я украдкой за ужином всыпала яд,
Чтобы всласть напоить короля.

Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
- Кайся, кайся! – угрюмо ответил монах.
А другой отозвался: - Аминь!

- Родила я в замужестве двух сыновей,
Старший сын и хорош, и пригож,
Ни лицом, ни умом, ни отвагой своей
На урода отца не похож.

А другой мой малютка плешив, как отец,
Косоглаз, косолап, кривоног!..
- Замолчи! – закричал косоглазый чернец.
Видно, больше терпеть он не мог.

Отшвырнул он распятье, и. сбросивши с плеч
Францисканский суровый наряд,
Он предстал перед ней, опираясь на меч,
Весь в доспехах от шеи до пят.

И другому аббату он тихо сказал:
- Будь, отец, благодарен судьбе!
Если б клятвой себя я вчера не связал,
Ты бы нынче висел на столбе!

Перевод С.Я. Маршака.

Уильям Шекспир. Сонеты.

Сонет 21

Не соревнуюсь я с творцами од,
Которые раскрашенным богиням
В подарок преподносят небосвод
Со всей землёй и океаном синим.

Пускай они для украшенья строф
Твердят в стихах, между собою споря,
О звёздах неба, о венках цветов,
О драгоценностях земли и моря.

В любви и в слове – правда мой закон,
И я пишу, что милая прекрасна,
Как все, кто смертной матерью рождён,
А не как Солнце или Месяц ясный.

Я не хочу хвалить любовь мою, -
Я никому её не продаю!

Перевод С.Я. Маршака.

Sonnet 21

So is it not with that Muse,
Stirr’d by a painted beauty to his verse,
Who heaven itself for ornament doth use,
And every fair with his fair doth rehearse,
Making a complement of proud compare,
With sun and moon, with earth and sea’s rich gems,
With April’s first-born flowers, and all things rare
That heaven’s air in this huge rondure hems.
O, let me, true in love is as fair
And then believe me, my love is as fair
As any mother’s child, though not so bright
As those gold candles fixt in heaven’s air:
Let them say more that like of hearsay well;
I will not praise that purpose not to sell.

Сонет 22

Уж если ты разлюбишь, – так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре,
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!

И если скорбь дано мне превозмочь,
Не наноси удара из засады.
Пусть бурная не разрешится ночь
Дождливым утром – утром без отрады.

Оставь меня, но не в последний миг,
Когда от мелких бед я ослабею.
Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,
Что это горе всех невзгод больнее,

Что нет невзгод, а есть одна беда –
Твоей любви лишиться навсегда.

Перевод С.Я. Маршака

Sonnet 22

Then hate me when thou wilt; if ever, now;
Now, while the world is bent my deeds to cross,
Join with the spite of fortune, make me bow,
And do not drop in for an after-loss;
Ah, do not, when my heart hath ‘scaped this sorrow,
Come in the rearward of a rainy morrow,
Give not a purprosed overthrow.
To linger out a purposed overthrow.
If thou wilt leave me, do not leave me last,
When other petty griefs have done their spite,
But in the onset come: so shall I taste
At first the very worst of fortune’s might;
And other strains of woe, which now seem woe,
Compared with of thee will not seem so.

Роберт Бёрнс

***

Пробираясь до калитки
Полем вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки
Вечером во ржи.

Очень холодно девчонке,
Бьёт девчонку дрожь,
Замочила все юбчонки.
И́дя через рожь.

Если кто-то звал кого-то
Сквозь густую рожь,
И кого-то обнял кто-то,
Что с него возьмёшь?

И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи!..

Перевод С.Я. Маршака.

Джордж Гордон Байрон

***

Прости! Коль могут к небесам
Взлетать молитвы о других,
Моя молитва будет там,
И даже улетит за них!

Что пользы плакать и вздыхать?
Слеза кровавая порой
Не может более сказать,
Чем звук прощанья роковой!..

Нет слёз в очах, уста молчат,
От тайных дум томится грудь,
И эти думы – вечный яд, -
Им не пройти, им не уснуть!

Не мне о счастье бредить вновь. –
Лишь знаю я (и мог снести),
Что тщетно в нас жила любовь,
Лишь чувствую – прости, прости!

Перевод М.Ю. Лермонтова.

Перси Биши Шелли

***

Слишком часто заветное слово людьми осквернялось,
Я его не хочу повторять.
Слишком часто заветное слово презреньем встречалось,
Ты его не должна презирать.

И слова состраданья, что с уст твоих нежных сорвались,
Никому я отдать не хочу.
И за счастье надежд, что с отчаяньем горьким смешались,
Я всей  жизнью своей заплачу.

Нет того в моём сердце, что в мире любовью зовётся,
Но молитвы отвергнешь ли ты?
Неудержно вкруг Солнца воздушное облачко вьётся,
Упадает роса на цветы.

Полночь ждёт, чтобы снова зари загорелося око,
И отвергнешь ли ты, о, мой друг,
Это чувство святое, что манит куда-то далёко,
Прочь от наших томительных мук?

Перевод К.Д. Бальмонта.

Джон Китс

Девонширской девушке

Девушка с фермы, куда ты идёшь
И что ты несёшь в корзинке?
Ты – сельская фея, ты сливок свежее,
Не дашь ли хлебнуть из крынки?

Люблю я, мой друг, зелёный твой луг
И склоны с блуждающим стадом.
Но быть бы вдвоём нам в местечке укромном,
Два бьющихся сердца – рядом!

Завешу я шалью твоей деревцо,
И, лёжа в лесу на опушке,
Мы будем смотреть маргаритке в лицо
С душистой зелёной подушки.

Перевод С.Я. Маршака.

Роберт Льюис Стивенсон

Ве́ресковый мёд (Баллада)

Из вереска напиток забыт давным давно.
А был он слаще мёда, хмельнее, чем вино.
В котлах его варили и пили всей семьёй
Малютки-медовары в пещерах под землёй.

Пришёл король шотландский, безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пи́ктов к скалистым берегам.
На вересковом поле, на поле боевом
Лежал живой на мёртвом, а мёртвый - на живом.

Лето в стране настало, вереск опять цветёт,
Но некому готовить вересковый мёд.
В своих могилах тесных, в горах родной земли
Малютки-медовары приют себе нашли.

Король по склону едет на боевом коне,
А рядом реют чайки с обрывом наравне.
Король глядит угрюмо: «Опять в краю моём
Цветёт медвяный вереск, а мёда мы не пьём!».

Но вот его вассалы приметили двоих
Последних медоваров, оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня, щурясь на белый свет, –
Старый горбатый карлик и мальчик пятнадцати лет.

К берегу моря крутому их привели на допрос.
Но ни один из пленных слова не произнёс.
Сидел король шотландский, не шевелясь, в седле,
А маленькие люди стояли на земле.

Гневно король промолвил: «Пытка обоих ждёт,
Если не скажете, черти, как вы готовите мёд!»
Сын и отец молчали, стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними, в море катились валы.

И вдруг голосок раздался: «Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою с глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти, жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну!» - карлик сказал королю.

Голос его воробьиный резко и звонко звучал:
«Тайну давно бы я выдал, если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко, гибель ему нипочём.
Мне продавать свою совесть совестно будет при нём.

Пусть его крепко свяжут и бросят в пучину вод.
А я научу шотландцев готовить старинный мёд!».
Сильный шотландский воин мальчика крепко связал
И бросил в открытое море с прибрежных отвесных скал.

Волны над ним сомкнулись, замер последний крик…
И эхом ему отозвался с обрыва отец-старик.
«Правду сказал я, шотландцы, От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды.

А мне костёр не страшен, пускай со мной умрёт
Моя святая тайна – мой вересковый мёд!».

Перевод С.Я. Маршака.