Серия «Они пришли с миром»

Ручеек шел осторожно, но без страха. Он знал эти места. Знал железные скелеты — огромные, ржавые, торчащие во все стороны ребрами. Они стояли, вросшие в землю, и от них веяло таким холодом, что даже в самый зной по коже бежали мурашки. Охотник трогал их рукой — железо было шершавым, холодным и неживым, даже на солнце оно не нагревалось, как настоящий камень, а словно воровало тепло у всего живого. От великанов остались только эти кости, и никто из стариков не мог сказать, что это были за звери и куда они подевались. Может, их съели сами скалы?

Под ногами хрустел мусор — не привычный хруст веток и листьев, а сухой, злой скрежет. Обломки камней и чего-то еще. Трухлявые железные палки — длинные, пустые внутри, они крошились в руках, стоило на них надавить, оставляя на пальцах красную, как запекшаяся кровь, пыль. Ручеек представлял себе целые леса из таких железных деревьев, которые росли здесь давным-давно. Деревья сгинули, а их железные корни так и остались торчать из земли.

И еще были прозрачные дубинки — короткие, хрупкие. Одни — совсем бесцветные, как вода в ручье, только твердые, другие — зеленые или коричневые, будто больные. Они тоже были пустыми внутри и разлетались на много-много острых осколков, если наступить на них не так. Ручеек как-то сильно порезался, любопытство стоила ему крови, которая хлестала ручьем, таким же вертлявым, как он сам.

Но сегодня вовсе не любопытство гнала его к этим диковинкам. Сегодня у него была цель, которая грела изнутри, как маленькое солнце.

Охотник уверенно свернул в узкую расщелину, такую тесную, что приходилось двигаться боком, заваленную обломками, и подошел к подножию самой высокой, самой кривой скалы. Она нависала над ним, кособокая и угрюмая, словно вот-вот рухнет. У ее основания, в тени, зияла небольшая ниша, прикрытая сверху плоским, сколотым камнем, похожим на панцирь гигантской черепахи.

Остановившись, он еще раз настороженно прислушался. Тишина. Только ветер гулял где-то высоко-высоко над головой, меж каменных вершин, и его завывание звучало как голос самого этого мертвого места.

Ручеек уперся плечом в каменный панцирь, с напряжением сдвинул его в сторону с сухим, скрежещущим звуком, который эхом разнесся по каменному мешку. Он запустил руку в холодную, пахнущую сыростью и пылью темноту ниши.

Пальцы нащупали грубую шершавую тряпицу. Парень облегченно выдохнул, чего сам не ожидал.

Да, здесь. На месте.

Он вытащил сверток, смахнул с него липкую серую пыль и развернул.

На ладонь лег чудесный круг. Гладкий, тяжелый, холодный. Он сверкнул, поймав пыльный луч солнца, пробившийся сквозь каменные громады, и ударил Ручейку прямо в глаза ослепительной зарницей — единственной живой вещью в этом царстве смерти.

Охотник зажмурился — перед глазами плясали разноцветные пятна. Он тер глаза кулаком, нетерпеливо моргая. Наконец, зрение прояснилось.

Ручеек поднял круг перед лицом.

И из глубины его, словно из застывшей воды, на парня смотрел он сам. Глаза широкие, смотрели внимательно и чуть дико. Лицо, опаленное солнцем и обветренное ветрами. И шрам на лбу — белая полоса на смуглой коже. Он скривился, оскалил зубы — и двойник в круге тут же скривился и оскалился в ответ.

Ручеек фыркнул. Красивый! Совсем как взрослый охотник. Белка точно не устоит.

Он уже представлял, как протянет ей этот круг, как она ахнет, как прижмет его к себе… его снова бросило в жар, который был так непохож на мертвящий холод Кривых Скал.

Налюбовавшись, охотник тщательно, с нежностью протер диковинку краем своей набедренной повязки, сметая серый налет, бережно завернул обратно в тряпицу и сунул в кожаную сумку на поясе, надежно притянув ее покрепче, к живому телу.

Теперь можно было идти назад. Теперь — к солнцу, к зелени, к Камням. Теперь Белка точно никуда не убежит

Он уже собирался было выползать из расщелины, как вдруг замер, втянув воздух носом, как делал это на охоте.

Ветер, что гулял наверху, резко поменял направление, закрутив вихрем серую пыль. Теперь он дул не в спину, а прямо в лицо. И принес с собой новый запах.

Плохой запах. Опасный. Знакомый до тошноты.

Запах псарни у Камней, но дикий, незнакомый. Псиный дух, прелый и острый, с примесью грязи и пота. И под ним — сладковатый, липкий запах свежей крови. Не остывшей еще.

Ручеек крепче сжал свое копье. Он медленно, словно ящерица, высунул голову из-за камня. Вначале ему показалось, что впереди пусто. Только скалы да осыпи, серые на сером. Но нос не обманывал. Он слишком хорошо знал этот запах. Оба запаха. Псы рядом. Совсем близко. Где же они?

Охотник протер глаза ладонью. От яркого блеска диковинки перед глазами все еще мелькали цветные круги, мешая сосредоточиться. И снова вгляделся в серые камни, в синие тени под нависающими глыбами.

И тут — движение. Не одно. Низкие тени отделились от общего нагромождения камней, ожили. Их было несколько. Длинные, тощие, поджарые тени. Они двигались крадущейся, развалистой походкой, вынюхивая воздух, опустив к земле морды. Одичалые псы. Большие, с желтоватой, свалявшейся шерстью, оскаленными пастями и впалыми, голодными боками. Ребра проступали под кожей, как прутья старой корзины. Глаза их светились тусклым, зеленоватым блеском, как гнилушки в ночи. А у одного, с разорванным ухом, на морде и груди алела свежая, липкая кровь. Видно, только что добыли кого-то. Небольшого зверя? Или… кого-то из одиночек, что иногда появлялись возле земли племени?

Ручеек почувствовал, как по спине пробежал холодок, резкий и колючий, несмотря на жару. Пока псы далеко, шагах в тридцати, но они быстрые. Очень быстрые. Ручеек тоже быстрый, ловкий, как его имя, но не такой, как стая этих теней. Сытые ли? Судя по запаху крови — только что поели. Но с одичалыми псами никогда не угадаешь. Голод в них сидит всегда, глубоко внутри. Могут и Ручейка попробовать — на закуску, просто чтобы догнать и загнать, потому что могут. Нет, такого охотнику не нужно. Не сейчас, когда у него в сумке лежит диковинка, завернутая в тряпицу.

Пора уходить. Тихо. Осторожно. Как мышь под носом у совы. Тем более, что подарок уже забрал. Главное — унести его Белке.

Охотник начал медленно, бесшумно отползать назад, вглубь расщелины, в холодную тень, стараясь не задеть ни одного камня, не издать ни звука. Каждый мускул был напряжен. Его сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в висках. Он не испугался. Нет. Он проявил осторожность! Впереди еще много битв, и каждая может оказаться последней. Так к чему торопиться навстречу лишним клыкам, которые ничего не решат?

Но псы, казалось, уже учуяли что-то. Ветер, несущий его запах, мог донестись до теней. Один из них, самый крупный, с тем самым разорванным ухом, поднял голову от земли и настороженно замер, уставившись желтыми глазами прямо в сторону укрытия Ручейка. Его низкое, глухое, предупреждающее ворчание, похожее на перекатывание камней, донеслось до охотника, заставляя кожу покрыться мурашками. Вслед за ним заворчали и другие.

Глухое ворчание оборвалось. И тут же превратилось в пронзительный, яростный лай. Остальные псы подхватили, и гнетущую тишину Кривых Скал разорвали дикие звуки. Вой, рык, визг — все смешалось в оглушительный гул. Этот звук бил по ушам, как молотком.

Тени рванули с места. Не разбирая дороги, сбивая друг друга с ног, они понеслись прямо к расщелине, где затаился Ручеек. Сухая земля поднялась рыжим облаком.

Испуг ударил в виски, заставив сердце замереть на мгновение. Мысли о Белке, о чудесном круге, о ворчащих стариках — все это разом вылетело из головы, уступив место единственному позыву, которым кричал каждый волосок на теле: БЕГИ!

Испуг выдернул Ручейка из укрытия. Он уже не старался быть тихим. Он мчался, отталкиваясь от камней, как от ступенек, прыгая через трещины, чувствуя, как за спиной нарастает топот когтистых лап и хриплое дыхание своры.

Псы были быстрее. Охотник знал это. Они бежали стаей, отрезая путь к отступлению, гнали добычу, как зайца, вглубь каменного лабиринта, в самое его сердце.

В ушах стоял оглушительный звон, в горле пересохло, язык прилип к небу. Он рискнул оглянуться на бегу — и увидел разинутые пасти с желтыми, похожими на старые кости клыками всего в нескольких прыжках позади. Слюна летела с зубов мутными брызгами. Глаза — мутные, пустые, полные одной-единственной мысли — догнать и разорвать.

Ручеек свернул за очередной угол, надеясь сбить их со следа, но наткнулся на тупик — высокую каменную стену, усыпанную острыми, как копья, обломками. Отступать было некуда. Сзади уже слышался частый топот и предвкушающий рык.

Отчаяние сжало горло. И тут взгляд охотника, метнувшись в поисках хоть какой-то щели, упал на землю. Рядом с грудой камней чернел неестественно правильный, квадратный провал. Как пасть огромного каменного зверя. От него тянуло ледяным сквозняком, пахнущим сыростью и плесенью.

Выбора не было. Сверху — клыки. Здесь — темнота.

С отчаянным криком Ручеек нырнул в черноту.

Нога сразу же подвернулась на скользком, покрытом слизью склоне. Он полетел вниз, кубарем, ударяясь о выступы, царапая кожу о шершавые стены. Мир превратился в круговерть боли. Затем темнота и грохот собственного падения.

Удар. Тупой, оглушающий. В бок, в ребра. Воздух вырвался из нутра со свистом, и на секунду все померкло.

Охотник лежал, не в силах пошевелиться, вслепую вглядываясь в густую тьму, такую же черную, как небо безлунной ночью. Дышать было больно, каждый вдох отдавался горячей иглой в груди. Все тело ныло и горело, как после сильной лихорадки.

Сверху, из далекого светлого квадрата, доносился бешеный, разочарованный лай. Псы не решались прыгнуть вслед, но и не уходили, выкрикивая свою злобу и досаду в холодную темноту подземелья.

Ручеек зажмурился, пытаясь совладать с болью и накатившим ужасом. Он был в ловушке. Глубоко под землей. Один.

Как обычно, на моей страничке на АТ главы публикуются с опережением.

Старики говорили, что раньше не так было. Говорили, будто жарко было далеко-далеко от Камней, в той стороне, где Солнце ходит. Много дней пути. А здесь, где жило племя Камней, было тепло. Иногда — холодно. И дождь в то время не сыпался с неба водой, а падал белыми кусками. Холодными, твердыми.

Враки, конечно. Где такое видано, чтобы вода была кусками? Она ж вертлявая! Наберешь в ладошки, чтобы попить — руки нужно крепло держать, не то вся пробежит сквозь пальцы, как он сам из материнских рук. Камень — да, другое дело. Его взял, положил на ладонь — никуда он не денется. Потому что камень — это кусок. А вода — нет, не бывает кусками. Потому что вертлявая.

Еще старики говорили, что жарко стало после того, как ранатхоны пришли. С неба свалились, вместо кусков воды. Но то давно было, еще когда старики нынешних стариков совсем маленькие были. Меньше поросенка. Рассказывали, будто жару они и устроили, потому что серым владыкам так нравится. Им нравится, когда жарко.

Тоже враки. Как с неба свалиться можно? Чтобы оттуда свалиться — нужно как-то там очутиться. Опять же, жить где-то там нужно. А где там жить, кроме как на облаках? Только чтобы с облаков свалиться — совсем дурным быть нужно. Облака — вон какие. Мягкие, пушистые, как овечья шерсть. Если б Ручеек жил на облаках — точно не стал бы никуда сваливаться. Лежал бы себе на боку и смотрел вниз, на землю, как стада пасутся. Совсем дураком быть нужно, чтобы с облаков свалиться.

Да и если ранатхонам так нравится, когда жарко — там, на облаках, и остались бы. Потому что жар — он от солнца. А солнце как раз наверху. Получается, что на облаках совсем жарко! Вот и зачем сваливаться вниз, чтобы делать жарко, если живешь там, где и без того жарко? Вот вопрос, на который старики дать ответ не могли…

Ручеек снова зачерпнул воды, с наслаждением выпил и смахнул влагу с подбородка. Пора было двигаться дальше, если он хотел успеть в Камни до заката. А успеть нужно было обязательно. Иначе старики начнут ворчать. Ручеек еще слишком молод, чтобы охотиться одному, без спроса. Опоздает — снова начнут причитать, трясти своими седыми головами. Что они понимали, эти старики? Вон, даже про ранатхонов ничего путного сказать не могут! Зато думают о себе, будто все знают!

Он подобрал свое копье с каменным наконечником, потрогал пальцами зазубренный край — все еще острый, хороший кремень. Потом огляделся. Всюду, куда ни глянь – сплошные джунгли. Для кого-то они все одинаковые. Но не для Ручейка! Он много раз ходил этой тропой. В Кривые Скалы. Серые, страшные, дырявые, будто черви погрызли. Старики запрещали туда ходить. Говорили, место плохое. Нечистое.

Снова враки! Ручеек много раз бывал в Кривых Скалах, столько раз, что пальцев на обеих руках не хватит, чтобы сосчитать! Там было полно непонятного. Железные палки, длинные, пустые внутри, но совсем трухлявые. Рассыпались в красную пыль, стоило крепче сжать пальцы. И еще — гладкие, как вода, черные куски, отскакивающие от копья. Откуда все это, старики объяснить не могут, а про то, как вода кусками падала — это они знают!

Ручеек тряхнул головой, словно отгоняя надоедливых мошек — эти мысли. Он поправил рукоять ножа, висящего на шее, и твердо шагнул вперед, по направлению к темным зубьям на горизонте.

Мысли о воде кусками и ранатхонах тут же уступили место другим мыслям. Куда более жарким и вертлявым. О Белке. Они проросли в голове, как сорняки на поле, вытесняя все остальное.

Раньше они дружили. Когда совсем маленькими были, когда джунгли вокруг Камней были не такими густыми, а Большие Лианы только начинали оплетать Белый Утес. Белка была тощая, костлявая, бледная. Только глаза — зеленые. Огромные глазища с длинными ресницами, как у лесной кошки. И волосы — рыжие-рыжие. Рыжие, как хвост у лисы — оттого и Белка.

Только игры у нее были глупые, девчачьи. То куклу сплести из травы, то кашу из пыли варить в треснутом горшке. С ребятами Ручейку стало интереснее. Вот у них — игры, как игры. Копье кидать в мишень, нарисованную на сухом дереве, из лука стрелять. Совсем как взрослые охотники. Да и не игры то были, а подготовка. Самая настоящая подготовка, чтобы выжить в этих джунглях, где за каждым стволом, за каждым кустом, могла таиться опасность. Волк, а то и того хуже – медведь. Так он и перестал с Белкой водиться.

А недавно встретились у ручья… и будто по голове кто дубиной дал! Вся она такая же тонкая, но… круглая одновременно. Непонятно, как такое бывает, чтобы тонкая и при этом — круглая, но так бывает! В бедрах, в груди… Ручейка прямо в жар бросило, жарче, чем в котле с похлебкой на костре. Хотел сказать ей что-то — не смог. Все слова пропали куда-то, затерялись в мыслях. Точно кто-то по башке дал!

Теперь ходит она такая гордая, глазищами своими зелеными, зеленее джнуглей, зыркает и рыжей гривой трясет. Как Ручейка завидит — смеется и убегает. А Ручейка к ней тянет! Ой, как тянет! Хочется взять ее и потискать за это новое, круглое. Но она только смеется и убегает.

И сегодня она не убежит. Потому что у него для нее есть кое-что. То, от чего она точно перестанет смеяться и глаза у нее станут еще больше, чем луна бывает.

Чудесный круг.

Ручеек нашел диковину в Кривых Скалах, в самом сердце запретного места, где скалы не только покосились, но и расплавились, как масло в каше. Вот, опять же! Врут старики! Раньше еще жарче было! Иначе разве могли б скалы растечься от жары, если б холодно было? Нет, не могли, конечно! А то придумают же – чтобы вода кусками!

Молодой охотник тряхнул головой, возвращая мысли к чудесному кругу. Небольшой, чуть больше ладони. Был весь в пыли и земле, ничем не примечательный. Но стоило его потереть рукавом… таких чудес парень еще не видел! Изнутри, из этого круга, на Ручейка смотрел сам Ручеек! Ручеек спрячется за край — и второй Ручеек тоже. Ручеек зубы оскалит — и там, в круге, тоже скалится! Как отражение в стоячей воде болотца, только лучше. Без ряби и тины, четкое, ясное, волосинка к волосинке.

Вот Белка обрадуется! Может, снова с Ручейком дружить начнет? А может… Может, даже позволит потискать себя за круглое? От одной этой мысли у Ручейка зашумело в голове, будто стая попугаев вспорхнула с ветки, и стало жарко, даже жарче, чем от солнца, что пробивалось сквозь зелень джунглей.

Он ускорил шаг, почти побежал, легко обтекая знакомые камни, поросшие мхом, и гигантские корни деревьев, что как щупальца впивались в потрескавшуюся землю.

Ручеек полностью оправдывал свое имя, ловко проскальзывая сквозь чащу. Он знал, где спрятал диковинку — в дупле мертвого железного дерева, что торчало из земли, как кость. Оставалось только добраться до Кривых Скал, забрать ее — и тогда… тогда все будет иначе.

Лес знал Ручейка. Знал, что охотник лишнего не возьмет, зверя зря не убьет, оттого порой и подпускал добычу совсем близко. Вот и сейчас.

Возле огромного листа, похожего на растянутую шкуру ящерицы, прямо на тропинке, сидел диковинный заяц. Жирный, ушастый. Жует какую-то сочную веточку, уши торчком, бока отдулись. Сидит смирно, будто и не чует охотника. Совсем близко — руку протяни и хвать того за длинные уши.

Раньше бы Ручеек так и сделал. Не раздумывая. Добыча сама в руки идет! Но сейчас он лишь на мгновение задержал на звере взгляд и покачал головой. Нет. Не время сейчас. Улыбка сама собой расползлась по его лицу. Какой там зверь!

Сердце его было занято другим. В нем уже сидел тот чудесный круг и отражение в нем — не его собственное, а Белкино. Он видел, как ее огромные, как два озера, глаза расширятся от изумления, как она ахнет и рассмеется — звонко-звонко, как капли дождя по крыше. И может, даже перестанет убегать. Может, даже коснется его руки своим теплым пальцем.

От одной этой мысли мир вокруг преобразился. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь зеленый потолок, стали не просто жаркими лучами — они были сверкающими нитями, ткущими праздничный ковер прямо у Ручейка под ногами. Воздух пах не просто гнилью и цветами, а медом и надеждой. Даже крики невидимых птиц в вышине звучали не тревожными предупреждениями, а радостной музыкой, словно все джунгли знали его тайну и радовались за охотника.

Зайца любой принести может. А вот такого подарка, как чудесный круг, во всем стойбище Камней больше ни у кого не было. Это была добыча куда ценнее. Добыча, ради которой стоило пропустить самую лакомую дичь.

Он обошел зверька, щедро оставив его жевать свою веточку, и двинулся дальше, и шаги Ручейка стали такими легкими, будто он шел не по земле, а плыл по воздуху. Тропа стала подниматься в гору, большущие деревья с узловатыми корнями поредели, уступив место зарослям колючего бамбука и одиноким, покрытым мхом валунам, оставшимся от Старого Мира. Воздух звенел от зноя и оглушительного стрекота цикад, но для охотника этот звон был похож на ликующий барабанный бой.

И вот, наконец, показались они — Кривые Скалы.

Темные. Серые. Кривые. На то они и Кривые Скалы, что кривые! Не все, конечно. Некоторые — низкие, оплетенные лианами, как паутиной. Другие — высокие, худые, как Одинокая Сосна, вождь племени. Эти покосились, будто устали стоять. Многие уже рассыпались в груды камней, многие еще держались, но все были изъедены глубокими пещерами и трещинами, словно гигантские каменные соты. Видать, оттого и рассыпаются, что изъедены изнутри.

Ручеек на мгновение замер на краю поляны, прислушиваясь и втягивая носом воздух. Пахло пылью, сладковатым дымком далеких горячих источников и тишиной. Ничего подозрительного. Ничего живого. Только его счастье, огромное и вертлявое, прыгало в груди, как кузнечики по лужайке.

Сердце забилось еще быстрее — уже не от мыслей о Белке, а от предвкушения. Он вот-вот достанет свое сокровище. Парень уже представлял, как вручит его девушке, как ее рыжие волосы смешаются с отражением в круге.

Спрыгнув с небольшого уступа, он сошел в тень скал, и жара сразу отступила, сменившись прохладой каменного лабиринта. Охотник знал дорогу. Через узкую расщелину, где стены были влажными и скользкими, мимо огромного железного скелета какого-то невиданного зверя, направо, к подножию самой высокой кривой скалы.

Ручеек шел быстро, почти бесшумно, его босые ноги привычно обходили острые камни. Оставалось совсем немного. Всего несколько шагов до ниши, где под серым камнем лежал завернутый в мягкий лист ответ на все его вопросы. Ключ к Белкиному сердцу.

Охотник уже почти чувствовал под пальцами гладкую, холодную поверхность диковинки. Улыбка не сходила с его лица. Сегодня все будет по-другому. Сегодня точно будет по-другому.

Как обычно, на моей страничке на АТ главы публикуются с опережением.