Серия «Невольницы ада»

— Я тебе уже говорила, меня кесарили, я была под наркозом и ничего не видела.

— Всё равно, ты старше, — капризничала Рима, прекрасно понимая, что ничего своим скулежом всё равно не добьётся. Но так ей было легче. Нытьё немного отвлекало. — Я боюсь. Я ничего не понимаю, что там написано.

Рима схватила пособие по акушерству и запустила им в стену. Книга, стукнувшись корешком, мягко шлёпнулась обратно на стол, раскрыв меха страниц на красочной картинке. Зев женского влагалища исторгал из себя плод. Красный шарик детской головки, торчащий из самого сокровенного женского места, вызывал у Римы страх и брезгливость. Её затошнило.

— Я не смогу. Я никогда не смогу это сделать. Мне противно.

— Не ори, — оборвала Маргарита. — Тебе мало вчерашнего, хочешь добавки?

Рима посмотрела на синюю полосу на своей руке и заплакала. Вчерашний протест закончился ударом резиновым шлангом. Эта тварь полоснула её по руке, когда она сказала, что не сможет принимать роды у подруги. Сказала громко, с вызовом, почти крикнула. Она была на грани.

— Не реви. Слезами тут не поможешь.

— А чем? Чем тут можно помочь? Эта тварь будет держать нас вечно, пока не подохнет.

— Молись, чтоб он не подох. Потому что, если он не дай бог умрёт, мы останемся замурованными здесь навсегда. И умрём вслед за ним, только страшной, мучительной смертью от голода.

Рима представила, как они, закованные цепями, умирают от голода. Говорят, от голода сносит крышу, и люди начинают есть друг друга. Ужас!

— Что же делать? — в который раз задала этот вопрос в пустоту.

— Слушаться, работать и надеяться, что когда-нибудь всё изменится.

— Ты в это веришь, Марго? Веришь, что у нас есть шанс на спасение? Столько времени прошло. Нас уже и не ищет никто.

— Послушай, девочка, нам ничего не остаётся, как ублажать этого монстра. Возможно, нам удастся усыпить его бдительность. Когда мы послушны, и он ласков с нами. Он нас любит. По своему, но любит. Я ведь тоже поначалу пробовала сопротивляться. И чего добилась? — Марго оторвала руки от ткани и развела в стороны длинную густую чёлку, открыв мраморный лоб. Вдоль паутинок морщин корявым почерком были наколоты три буквы — Р А Б.

Рима склонилась над швейной машинкой и нажала ногой на рычаг. Скучающая без дела машинка остервенело застрекотала.

Металлические ножки лестницы медленно выползли из отверстия, пощупали бетонный пол и наконец уверенно уткнулись в него квадратными гранями. И снова в том же порядке, что и тысячу дней до этого: подошвы ботинок, полоски носков, просветы волосатых ног, мешковатые штанины, отвислый зад и ссутулившаяся спина.

— Соскучились, мои красавицы? — Обрюзглые щёки, снизу напоминающие уши спаниеля, подрагивали от усердия. Он осторожно спустился по перекладинам лестницы, держа в одной руке таз, в другой пакет. Опустил таз на пол и высыпал из пакета бутылочки.

— Аааааааааааааааааа, — оглушающий вопль перекрыл стрекотание машинок.

Рима подпрыгнула и сильней нажала на педаль. Сошедший с ума "Зингер" пулемётной очередью расстрелял пустоту. Лизхен изогнулась в мостик. Голый пупок выскочил из-под кофты и бесстыжим торчком уставился в потолок.

— Началось, — глухой голос Марго как будто успокоил Лизхен. Она плюхнулась поясницей на подстилку и застонала.

— Вот и хорошо. Сейчас воды принесу. Нагреете на плитке и ножницы проколите. Вот тут мыло, шампунь. Тряпки в мешке. — Посмотрел на Риму тяжёлым взглядом. — Дальше знаешь, что делать?

Рима испугано закивала головой.

— Ещё не скоро. Это только первая схватка. — Марго устало смотрела на мучителя.

— А я и не тороплю. Приду завтра.

— Да пошёл он. Ему лет видала сколько?

— Ну и что? Это для тебя он дядя, а как по мне, так всё лучше, чем наши придурки-ровесники. Только и могут, что сзади за лифчик дёргать.

— Тебя что, дёргали? — округлила глаза Римма.

— А то! — похвасталась подруга.

— Вот придурки! — завистливо выругалась Римма.

На остановке народу тьма. В подъехавший автобус людей набилось столько, что его раздуло, как рыбу-фугу. Он с трудом оторвался от остановки и, переваливаясь боками, поплыл вдаль, оставляя подруг куковать до следующего рейса. Римма посмотрела на дисплей телефона: 5 пропущенных звонков от мамы и ещё три сообщения. Вот ведь. Пока их читала, пришло новое — «Придёшь, получишь у меня!».

— Что, маман опять переживает?

— Да ну её. Надоела.

— А моя меня, наоборот, из дому гонит: чего сидишь сиднем, иди во двор погуляй. Как будто я маленькая.

— И правильно гонит. Ты же домоседка. — Телефон в руке завибрировал. — Блин, ну вот, опять звонит. — Римма нажала отбой, подумала и выключила телефон совсем.

— А я свой забыла, и какой с меня теперь спрос? — захихикала Лизхен. — Учись, недоросля.

— Сама ты…

Синие «Жигули» лихо подкатили к остановке. Кареглазый брюнет с недельной щетиной, перегнувшись через пассажирское кресло, высунул курчавую голову в приспущенное стекло окна.

— Ну что, девчонки, подвезти?

Римма вопросительно посмотрела на подругу и промолчала, боясь испортить вторую попытку знакомства. Лизхен откинула завитые плойкой кудряшки, томно посмотрела на мужчину и неожиданно для Риммы мягким голосом произнесла:

— Мы в незнакомые машины не садимся.

— Так в машине и познакомимся, — левый глаз мужчины немного косил. — Чего мёрзнуть?

Пронизывающий ветерок задувал в просвет между коротким топиком и джинсами, вызывая мелкую дрожь, и грозил лёгкой формой простуды. Римма попробовала натянуть топик пониже и вопросительно посмотрела на подругу. Автобус придёт ещё не скоро, между рейсами, как минимум, полчаса ожидания.

— Что вы к нам пристали? — кочевряжилась Лизка.

— Душа у меня болит, на вас глядючи. Юбки короткие, продует, потом по врачам бегать будете.

— А вы душевнобольной, что ли? — сострила Лизхен.

— Ага, юбки короткие, продует, потом по врачам бегать будете, — засмеялся водила и нырнул головой в салон.

Взгляды подруг пересеклись.

— Ладно, — Лиза просеменила к автомобилю, дёрнула дверцу и опустилась на переднее кресло, словно королева на трон. Римма, не раздумывая, прыгнула на заднее сиденье, прислонившись боком к чему-то мягкому. Сквозь тонированные стекла внешний свет фонарей почти не пробивался, лишь слабый огонёк магнитолы очертил тёмный профиль человека, напугав пассажирку.

— Ой! Кто тут?

— Что, испугалась? — скрипуче-дребезжащий голос человека рядом явно принадлежал мужчине немолодому. Римме стало не по себе и, чтоб не выдать своего состояния, она громко и не к месту хихикнула.

— Ещё чего! Просто не ожидала.

— Ну что, поехали? — водитель прибавил звук и без того надрывающемуся хрипотцой Александру Новикову и с визгом сорвал с места автомобиль.

А как по улице одной

Шёл за девушкой блатной,

Он — за ней, и я — за ней,

А в этом деле я блатней.

Шансон, а попросту блатняк Римма терпеть не могла. Ей с самого детства нравилась пусть и немодная среди молодёжи Пугачёва, но в данную минуту Новиков со своей тюремной лирикой был больше к месту. Он притуплял осторожность, затормаживал нарастающее чувство опасности, придавал ситуации некоторую лихость и кураж.

— А куда мы едем? — Лизхен кокетливо повернула голову к водителю.

— Знакомиться, — грубовато ответил парень и, спохватившись, мягко продолжил: — Сегодня же праздник. Предлагаю заехать в одно местечко.

— Какое местечко? — опасливо спросила Римма.

— Не бойся. — Шершавая рука соседа поползла по оголённой пояснице девушки и, достигнув бедра, резко прижала. — Никто тебя не обидит, девочка.

— Уберите руку, — волна брезгливости стала подкатывать к горлу.

Новиков допел свой блатняк, последние ноты оглушающей музыки затихли, давая динамикам секундную передышку. В салоне стало тихо. Римма схватила руку мужчины, отлепила её от своего бедра и резко отбросила.

Услышав позади себя шорох, Лизхен царственно развернулась, недовольно поглядела на Римму и снисходительно произнесла:

— Может, высадим её? Она ещё маленькая.

Такого от подруги Римма не ожидала. Никогда ещё Лиза столь уничижительно не высказывалась по поводу её малолетства. Дружили давно и, несмотря на разницу в возрасте, никаких разногласий по этому поводу у них ни разу не возникало.

— Ещё чего! Поехали!

Римма отодвинулась от соседа и уставилась в окно.

— Девчонки, а давайте за знакомство. — Сосед откуда-то вынул бутылку водки и открутил крышку. — Только стаканов у меня нет, так что придётся из горла. Ну что, по глоточку? Кто смелый? — посмотрел на Лизу.

Та на мгновение заколебалась, и это колебание не осталось незамеченным Риммой.

— Дай сюда, — она выдернула бутылку из рук мужчины и прижалась красными губами к горлышку.

Отвратительная жидкость обожгла внутренности. Дыхание остановилось. Только теперь Римма поняла, зачем отец резко выдыхал, перед тем как выпить. Но было поздно. Она попыталась втянуть воздух, но на неё напал какой-то непонятный ступор. Из глаз брызнули слёзы.

«Жигули» сбавили скорость и притормозили.

Постепенно спазм отпустил, и Римма неистово хватанула воздух, поперхнувшись собственной слюной.

— Эх ты, — мужчина покопался и достал из тех же неведомых глубин пластиковую полторашку минеральной воды. Открутил крышку, протянул.

— На, запей. Легче будет.

Римма схватила свободной рукой бутылку и стала судорожно глотать солоноватую на вкус минералку.

— Не захлебнись, деточка, — усмехнулся водитель, глядя на Римму в зеркало заднего вида. Развернулся, просунул руку между сиденьями, выдернул из её руки бутылку с водкой и протянул Лизхен.

— Теперь твоя очередь.

Лиза нерешительно повертела бутылку в руках, но заметив упрёк во взгляде подруги, поднесла бутылку к губам, поморщилась от ударившего в нос запаха и нехотя стала цедить жидкость сквозь зубы.

— Да кто так пьёт, — вырвал бутылку водила. — Только добро переводите. Дай ей лучше воды, Михалыч.

— Помолчи, — мужчина пнул коленкой водительское кресло, отобрал у Риммы бутылку и протянул Лизхен, которая с жадностью набросилась на воду, допивая остатки.

— Ну вот и хорошо. Поехали… Мадам.

Седые тополя вперемешку с фонарями замелькали быстрее, пока не превратились в сплошную ленту. Алкоголь на неподготовленные юные организмы действует мгновенно. А снотворный порошок, подсыпанный в минералку, усиливал эффект до полной бессознанки. Через пять минут обе подруги уже спали, откинувшись головами на спинки сидений. Римма, которой досталось больше, отключилась первой. Тело её обмякло, сползло и плюхнулось на плечо незнакомцу.

Наконец синие «Жигули» въехали в спящий глубоким сном район и, немного пропетляв, остановились в тёмном лабиринте гаражного кооператива «Буревестник».

Она была пацанкой. И это обидное, царапающее ухо словечко, которым нарекли её в интернате, прилипло, как клеймо. Что ж пацанка, так пацанка. Пацанка — это стиль. Поведения, внешнего облика, жизни, наконец. Единственное, на что она так и не решилась, это отрезать свои чудные волосы, зато наколка в соответствии со временем появления на свет очень точно отражала её характер и стиль поведения. И пусть в душе она чересчур эмоциональна и ранима, никто никогда так об этом и не узнает.

В этот раз ей повезло, установившаяся на редкость тёплая погода позволяла проводить ночи на чердаках и в подвалах. Спала прямо на куртке. Не жалко — китайское барахло. Таскала в магазинах конфеты и булки, пила из колонки, однажды даже колодец попался на пути. Поселковая шантрапа иногда угощала сигареткой, а если не угощала, то отобрать у алкаша пачку сигарет - для неё плёвое дело. Чего-чего, а обчищать карманы она умела. В особо удачные дни мелочишко какого-нибудь ротозея перекочёвывало из чужого кармана в её собственный.

Однако, через неделю погода стала портиться, и Аня начала подумывать о «смене гардероба». За новыми вещами в магазин ходят барышни. Пацанке, чтоб прибарахлиться, магазин не нужен.

Хорошо в сырую погоду сидеть в зале ожидания на ободранном подоконнике, забросив на него скрещенные ноги и от нечего делать рассматривать обременённых проблемами пассажиров. Но интерес к ним у Ани не праздный, у неё есть определённая цель. И вот она, эта цель нарисовалась.

Аня с интересом разглядывала вошедшую в зал девушку. Красивая! И волосы у неё, точно такие, как у Ани — длинные, белокурые, хоть и под платочком. И курточка «не хилая», по последней моде, фирменная, на синтепоне. Тёплая небось. Не то что её кусок клеёнки.

Девушка остановилась на входе, осмотрелась, подошла к пластиковому креслу, скинула на него рюкзак с плеча, стянула мокрую куртку, отряхнула, положила рядом. Развязала платок, раскидала по плечам сосульки мокрых волос. Из рюкзака достала кошелёк, огляделась, посмотрела на Аню внимательным взглядом.

— Приглядишь? — доверчиво кивнула на сиденье заваленное вещами.

— Ага, — отозвалась Малая.

Касс в зале немного, но и к ним по вечерам выстраиваются зигзагообразные шеренги пассажиров. Девушка стала в конец очереди и уткнулась в листок с расписанием движения автобусов.

Удачный момент! Аня соскочила с подоконника, подошла к креслу, подхватила вещи и, не оборачиваясь, вышла из зала. В туалете скинула свою «фирму», натянула чужую куртку, повязала платок на шею, закинула рюкзак за плечо и выскользнула через окно на улицу.

В тёплом синтепоне можно бродить сколько душе угодно. Аня свернула в лесополосу. Надо бы проверить, что там, в рюкзаке, может съестное что, или хотя бы пачка сигарет отыщется. Она присела на камень у реки, откинула клапан рюкзака и принялась рыться. Вот так невезуха — кроме фонарика и маленького плеера с наушниками, ничего полезного в туристической сумке не оказалось. Карта ей была ни к чему. Зачем она ей? Карта нужна тому, кто следует заранее составленным маршрутом. У неё никакого маршрута нет и не было никогда. Ей всё равно куда идти. И возвращаться она не собирается. Рано или поздно её, конечно, найдут и отправят назад, но это уже их забота. «Тухляк», — зло сплюнула сквозь зубы в береговую графитовую жижу. Понятно теперь, почему эта красавица так легко доверила ей свою поклажу.

Аня нащупала твёрдую маленькую книжку, вынула, открыла — студенческий билет на имя Ковтань Натальи Павловны. А это уже улика. От которой лучше избавиться. Аня бросила документ назад, размахнулась и кинула рюкзак в воду. Хотелось подальше, но сумка сорвалась с руки и, пролетев совсем немного, шлёпнулась в прибрежный камыш.

— Блин, — недовольно бросила Аня, но в воду лезть не стала. Сунула фонарик в карман, вставила в уши таблетки гарнитуры, пощёлкала безымянными кнопками плеера и, под оглушающий рёв рока, раздвигая руками спутанный кустарник, пошла куда глаза глядят.

Она и прошла-то всего ничего, только и успела, что на пригорок подняться, как сзади её окликнули. Грохот музыки давил внешние звуки, и она шла дальше глухая ко всему происходящему, не оборачиваясь, не реагируя на шум тяжёлой поступи преследователя. Только неожиданная резкая боль стянутых волос заставила её вскрикнуть и инстинктивно откинуться назад, так что она невольно оказалась в объятиях того, кто был сзади. Плеер выскочил из рук, увлекая за собой провод с наушниками, и шлёпнулся в грязь ей под ноги.

Аня Малая была пацанкой. Это скрипучее словцо не зря прилипло к ней. Она умела за себя постоять. В каких только передрягах ей не приходилось бывать. Выбитая на предплечье наколка отражала её бойцовский характер. Но напавший на неё об этом не знал и сопротивления не ожидал. Аня почти на автомате согнула руку в локте и, размахнувшись, ударила острой косточкой в бок того, кто её держал. Тут же, буквально через мгновение, согнув ногу, с размаху пнула нападавшего в голень. Тот, кто нападал, не предвидел такого сопротивления и от неожиданности выпустил намотанные на кулак волосы. Аня развернулась и двумя руками толкнула незнакомца в грудь с таким остервенением, что тот, еле удержался на ногах.

— Ты кто? — Мужчина в недоумении выпучил карие глаза. Как будто это не он на неё напал, а она на него.

— Сейчас узнаешь, тварь. — Аня размахнулась и, подпрыгнув, двинула кулаком мужчину в нос. Тот сначала опешил, и тут же схватился за нос, из которого тонкой струйкой потекла кровь.

— Сука! — выкрикнул мужчина, — да я тебя… — и двинулся на девушку.

Аня ещё раз подпрыгнула, как кошка, и остро отточенными ноготками вонзилась мужчине в лицо. Четыре кровавые полосы украсили смуглую кожу лица от нижнего века до волосатого подбородка. Карие глаза сверкнули лютой злобой, и только в это мгновение Анне стало страшно. Она отпрянула.

В определённые судьбоносные моменты время имеет странную привычку растягиваться, и тогда для одного из участников события всё происходящее выглядит, как кадры замедленной киносъёмки. Мужчина медленно опустил руку в карман и так же медленно вынул её. В сумерках Аня скорее поняла, чем увидела холодный металл в этой руке. У неё было всего мгновение, она развернулась и рванула вперёд. Бегала она резво, стометровку преодолевала с рекордными показателями. Быстрая, как лань, она имела шанс легко уйти от преследователя, но скользкий пригорок стал фатальным препятствием на её пути.

Он схватил её сзади, прижал к себе крепкой ручищей и с размаху всадил нож в бочину так, что она и вскрикнуть не успела.

— С днём рождения, доченька! — Мать заткнула выбившуюся прядь волос в резинку. — Сегодня тебе исполнилось семнадцать лет. — Замолчала. Только что украшавшая лицо улыбка исчезла, глаза стали грустными. — Папа прислал тебе подарок. Посмотри.

Мать наклонилась, достала из-под кровати коробку, распаковала, вынула из неё плеер и наушники и протянула Лиде. Девушка схватила мать за руку и прижалась к тыльной стороне ладони губами.

— Ну что ты, моя хорошая. — Мать с трудом проглотила подкативший к горлу ком. — Давай надену. Я туда вставила диск. С Анной Герман. Тебе понравится.

Лида любила тихую, немного печальную музыку, она была созвучна её внутреннему состоянию. Лиде всегда была чуть-чуть грустно. Всегда. Но эта грусть ничего общего не имела с унынием, эта грусть была светлой. У Лиды было старенькое радио. Мама настроила его на музыкальную волну, но среди перемешавшихся в общем потоке мелодий та, что была ей созвучна, появлялась нечасто. А если и появлялась, то заканчивалась быстрее, чем Лида успевала насладиться ею в полной мере. Тут же начиналась следующая, которая сбивала настрой и портила впечатление. Из-за этого Лида иногда плакала. Теперь она сможет наслаждаться тем, что ей нравится, без перерыва. Всегда.

День рождения для Лиды — обычный день, такой же как все её дни. Пришла бабушка. Они попили чай с тортиком. Тем самым, из сна.

— Иди, погуляй часок, доченька. Только со двора не уходи.

Мама застегнула на Лиде тёплую меховую курточку, положила в кармашек плеер и натянула ей на голову капюшон.

— Мммм, — возмутилась Лида, пытаясь стряхнуть капюшон с головы.

— Не спорь, так теплее, и посторонние звуки не будут мешать.

Курточка у Лиды хорошая, фирменная. Чёрные замшевые сапожки закрывают коленки, оставляя небольшой просвет чёрных колгот между голенищем и подолом куртки. Мама старалась одевать дочку по-модному, тем самым пытаясь компенсировать ущербность девочки.

Лида растянула подол куртки и присела на влажную от инея скамейку. «Гори, гори, моя звезда…», — пел в ушах мягкий нежный, чуть грустный голос. Выбор мамы не случаен, это психиатр посоветовал Анну Герман. Сказал, что её голос оказывает терапевтическое воздействие. Так ли это — мама Лиды не знала, но врачу верила, да и ей самой очень нравился голос этой польской певицы.

Ноябрьское солнце холодное, но яркое, разлилось по двору. Ещё ярче его отражения в стёклах окон. Множество белых ослепляющих дисков направленных на Лиду заставили зажмуриться, но и там, в чёрной бездне ещё долго продолжали светиться, как звёзды в ночном небе. «Звезда любви, звезда заветная…». Любовь для Лиды чувство неведомое, но только разумом, тело подсказывало, тело просило, тело требовало этой самой любви. Внутренним томлением в груди, зудящим желанием внизу живота, и гулким жужжанием в голове.

Чья-то холодная рука коснулась её руки. Лида вздрогнула.

— Что слушаем?

Лида открыла глаза. Рядом с ней сидел человек. Его профиль показался Лиде смешным. Картофельный нос, выдавленный из свисающих на воротник щёк, отвислый подбородок, уткнувшийся в клетчатый шарф и брови. Брови были самыми смешными. Из них в разные стороны торчали непослушные седые волоски. Волоски топорщились, нахально выбиваясь из скопища черных собратьев. Лида хихикнула, таблетка наушника выскочила из уха.

— У меня есть отличная подборка современной музыки. — Мужчина повернул к ней лицо. Оно было добрым. Мужчина расплывался в мягкой дружелюбной улыбке, образующей в уголках глаз множественные складочки морщинок. Как у бабушки. — Пойдём. Я дам тебе послушать и подарю то, что выберешь. — Тёплая рука сжала её ладонь. — Пойдём?

Мужчина встал, потянув Лиду за собой. Она взглянула на мелькающую в окне кухни голову матери и перевела взгляд на незнакомца. Бабушкины морщинки вызывали доверие. Тёплая рука подняла такую же тёплую волну в груди. Мерно тикали часики. Лида встала и послушно двинулась за незнакомцем.